– Эта чертова Транспортная электрическая! Что с ней?
– Похоже, они недавно ездили в Нью-Йорк и разговаривали с этим мультимиллионером Каупервудом. Кроме того, похоже, что они предложили ему за его услуги по сбору средств на строительство дороги только половинную долю в этом тридцатитысячном опционе. – Джонсон иронически фыркнул. – А потом, конечно, с него причитались выплаты в сто тысяч за их услуги в качестве инженеров. – Они оба в этот момент не смогли сдержаться и опять фыркнули. – Он, конечно, отказался, – продолжил Джонсон. – В то же время похоже, что на самом деле он хочет получить полный контроль над предприятием – всё или ничего. Вероятно, по крайней мере так они мне сказали, он выразил интерес в том или ином объединении линий, о чем мы с тобой думали в течение последних десяти лет. Как тебе известно, его вытесняют из Чикаго.
– Да, известно, – сказал Стейн.
– Кроме того, я только что прочел отчет о нем, который они мне оставили. – Он извлек из кармана целую страницу нью-йоркского «Сан», в центре ее располагалось довольно точное изображение Каупервуда – рисунок, сделанный чернилами и пером.
Стейн развернул страницу, пригляделся к рисунку, потом посмотрел на Джонсона.
– А что – он неплохо выглядит, а? Энергия бьет ключом! – затем он принялся изучать печатную таблицу некоторых из холдингов Каупервуда. – Двести пятьдесят миль… и все за двадцать лет. – Потом он, прочтя абзац про нью-йоркский дом Каупервуда, добавил: – К тому же он, кажется, знаток искусства.
– Там есть абзац, рассказывающий о причинах его чикагских неприятностей, – вставил Джонсон, – насколько я понимаю, претензии к нему в основном носят политический и социальный характер.
Он замолчал, чтобы не мешать читать Стейну.
– Ой-ой, ну и заварушка! – заметил Стейн, пробежав абзац глазами. – Я смотрю, его активы оценивают в двадцать миллионов долларов.
– Все это по словам тех двух маклеров. Но вот самое интересное, что они должны были сообщить мне: он будет здесь через неделю-другую. И они хотят, чтобы я встретился с ним, чтобы обсудить не только линию «Чаринг-Кросс», которую, по их предположениям, мы собираемся вернуть, но и общую транспортную систему, о какой думали и мы.
– А эти ребята – Джаркинс и Клурфейн – они кто? – спросил Стейн. – Друзья Каупервуда?
– Ни в коем разе, ни в коем разе, – быстро проговорил Джонсон. – Напротив, они признали, что они агенты нескольких банков, искатели комиссионных у кого угодно – у Гривса с Хеншоу, или у Каупервуда, или у нас – кого им удастся заинтересовать, может быть, у всех сразу. Они ни в коем разе не являются его представителями.
Стейн иронически повел плечами.
– Похоже, они из какого-то источника прознали, что нас интересует план объединения, и хотят, чтобы я привлек кучу инвесторов и заинтересовал их главенствующим положением Каупервуда, а потом подал им эту идею объединения таким образом, чтобы они заинтересовались. За это они, конечно, просят комиссионные.
Стейн уставился на него с недоумением.
– Как чертовски приятно для всех!
– Я, конечно, отклонил эту часть с порога, – настороженно продолжил Джонсон. – Но мне кажется, что во всей этой истории есть нечто большее, чем мы видим на поверхности. Может быть, со стороны Каупервуда поступит реальный запрос, который мы с тобой захотим рассмотреть. Потому что на наших шеях все еще висят жернова «Чаринг-Кросс». Я, конечно, прекрасно понимаю, что ни одному американскому миллионеру не позволят приехать сюда и прибрать к рукам нашу подземку. Но ему остается возможность соединиться здесь с какой-нибудь группой – ты, лорд Эттиндж и Хэддонфилд – и осуществлять совместное управление. – Он замолчал, глядя на Стейна и пытаясь понять, какое впечатление произвели на него эти слова.
– Именно так, Элверсон, именно так, – сказал Стейн. – Если хотя бы некоторые инвесторы все еще заинтересованы так же, как несколько лет назад, мы можем притянуть их к борьбе. Каупервуд без их помощи не сможет тут никуда вклиниться.
Он встал и подошел к одному из окон, выглянул в него, а Джонсон продолжал говорить – о том, что Джаркинс и Клурфейн должны вернуться через несколько дней, чтобы выслушать его решение, и, может быть, стоит остеречь их: если они собираются иметь дело с ним или с кем-то другим, на кого он может оказать влияние, то они должны строжайшим образом блюсти тайну и предоставить все ему.
– Верно! – сказал Стейн.
Этот план, добавил Джонсон, обязательно должен включать не только линию «Чаринг-Кросс», но и Транспортную электрическую в качестве единственного владельца или по меньшей мере агента владельца. А потом, когда они со Стейном выяснят мнение Хэддонфилда, Эттинджа и других, они смогут хотя бы ориентировочно сказать, может ли быть заключено соглашение. После этого, вполне возможно, Каупервуд предпочтет иметь дело со Стейном и им, Джонсоном, и теми другими инвесторами, а не с Джаркинсом и Клурфейном или Гривсом и Хеншоу, которые сами по себе ничего не могут, а потому их следует исключить из игры, как обычных уличных торговцев.
Стейн полностью согласился с этим. Но, прежде чем они закончили разговор, на улице успело потемнеть. На Лондон опустился его привычный туман. Стейн вспомнил про чай, Джонсон – про юридическую конференцию. На этом они расстались в приподнятом настроении.
И вот три дня спустя – временнóй промежуток, который он счел достаточным, чтобы произвести на них впечатление собственной важностью, – Джонсон пригласил Джаркинса и Клурфейна и сообщил им, что он изложил вопрос некоторым из друзей и обнаружил, что они не против подробнее ознакомиться с соображениями Каупервуда, а потому он по приглашению мистера Каупервуда и никак иначе готов встретиться и переговорить с ним. Но только при условии, что у того не было других контактов с кем-то или договоренностей какого-либо рода. Поскольку те, кого он попытается заинтересовать, являются инвесторами, которые ни при каких обстоятельствах не позволят, чтобы их водили за нос.
На этом мистер Джонсон отправился отдыхать, а Джаркинс и Клурфейн поспешили в ближайший телеграфный офис сообщить Каупервуду о значительном прогрессе, достигнутом ими, и поторопить его как можно скорее приехать в Лондон; тем временем не будет ли он настолько добр, чтобы приостановить рассмотрение всех других предложений, поскольку грядущие переговоры будут всеобъемлющими по своему характеру.
Получив телеграмму, Каупервуд улыбнулся, вспомнив, какую суровую словесную порку он устроил Джаркинсу. Тем не менее он отправил ответную телеграмму: он сейчас очень занят, но планирует отправиться в путь приблизительно пятнадцатого апреля, а по прибытии будет рад увидеть их и выслушать их предложение подробнее. Кроме того, он отправил зашифрованную телеграмму Сиппенсу, извещая того, что он едет в Лондон и отклоняет предложение Гривса и Хеншоу. Однако не может ли Сиппенс устроить так, чтобы Гривс и Хеншоу узнали о его скором приезде, поскольку помимо них ему должны сделать другое крупное и всеобъемлющее предложение, никак не связанное с линией «Чаринг-Кросс»? Эта информация должна отрезвить и вынудить их сделать предложение, которое может быть принято, прежде чем на его рассмотрение будет представлен другой план. В этом случае в его руках будет оружие, которое будет способствовать удержанию его новых советников в определенных рамках.
И все это время он устраивал свои дела с Бернис, Эйлин и Толлифером, конкретизируя их участие в его будущих планах.
Глава 21
Тем временем Эйлин, хотя по-прежнему и испытывала мрачные сомнения в глубинах своего эмоционального «я», все это время не могла не находиться под впечатлением неожиданных изменений в позиции Каупервуда. Потому что пребывавший в некоторой эйфории (поводом для которой были и лондонские планы, и Бернис, и изменение декораций в скором будущем, и всё-всё) Каупервуд вдруг в некотором роде неожиданно для себя самого стал вести доверительные разговоры с Эйлин. Он собирался взять ее с собой в Англию. Его завещание, его желание передать дом в ее управление, его поручения ей стать душеприказчиком исполнения его посмертной воли – все это объяснялось в ее голове следствием его чикагского поражения. Жизнь, как поняла теперь Эйлин, решила нанести ему что-то вроде отрезвляющего удара, причем выбрала для этого время в его карьере, когда этот удар будет наиболее эффективным. Он вернулся к ней. Или был на пути к возвращению. И одного этого факта почти хватало, чтобы вернуть ее веру в любовь и состоятельность других человеческих эмоций.
И она целиком отдалась избыточным приготовлениям к отъезду. Она делала покупки. Она посещала портного, шляпника, магазины нижнего белья, купила чемоданы, изготовленные по последней моде. Она опять, к своему собственному удовлетворению и к уже привычному на то время беспокойству Каупервуда, демонстрировала свою гиперболизированную веру в воздействие проявлений щедрости. Поставленная в известность, что они займут люксовую каюту на пароходе Kaiser Wilhelm der Grosse[13], отплывающем в следующую пятницу, она приобрела себе нижнее белье, более подходящее невесте, хотя и прекрасно знала, что интимные отношения между ними – вопрос исчерпанный.
Приблизительно в это же время Толлифер, чьи планы познакомиться с Эйлин до этого момента так и не были воплощены в жизнь, с огромным облегчением обнаружил в полученном им заказном письме планы палуб того самого лайнера, билет и, к его еще более сильной радости, три тысячи долларов наличными, которые тут же возымели действие: его энтузиазм и интерес к этому его новому заданию значительно выросли. Он сразу же исполнился еще большей решимости произвести благоприятное впечатление на Каупервуда, человека, который, как теперь видел Толлифер, хорошо умеет добиваться того, что ему требуется от жизни. Он поспешно просмотрел газеты и вскоре убедился в том, что уже подозревал: Каупервуды тоже плывут на пароходе Kaiser Wilhelm der Grosse, отбывающем в пятницу.