Тем вечером они поужинали вместе в «Принце», где он развлекал ее интригующим рассказом о тех развлечениях, что могут ее ждать, если на то будет ее желание. Он был в восторге от Парижа.
– А почему бы вам – если ваш муж так занят – просто не убежать? – предложил он. – Там столько всего интересно можно увидеть, посмотреть, купить. Никогда не видел Париж таким праздничным.
– Я бы с удовольствием, – призналась Эйлин, – потому что мне и в самом деле нужно побродить по магазинам. Вот только не знаю, сможет ли мой муж поехать со мной.
Последнее замечание немного развеселило Толлифера, но только немного, без крайностей.
– Я бы сказал, что любой занятой муж может позволить жене недельку-другую побродить по парижским магазинам, – сказал он.
Эйлин, которая загорелась желанием проверить возможности своего новообретенного друга, воскликнула:
– Я вам скажу, что я сделаю! Завтра же спрошу Фрэнка и дам вам знать.
После обеда они посетили неформальный и нерегулярный «Вторничный вечер» в квартире Сесилии Грант, актрисы, играющей в популярном ревю, и, к слову сказать, любовнице графа Этьена ле Бара, француза огромного обаяния и весьма популярного в Лондоне. Толлифер знал, что, постучавшись в дверь Сесилии, он с Эйлин будет встречен там доброжелательно. И люди, которых они там увидели – включая и экстравагантную графиню, жену одного из пэров Англии, – показались Эйлин важными личностями и убедили ее, что, какими бы мотивами ни руководствовался Толлифер, его связи гораздо важнее ее связей, а то и связей Каупервуда. И она моментально решила ехать в Париж, хотя и не обмолвилась об этом ни словом.
Глава 30
Гривс и Хеншоу, естественно, не стали откладывать в долгий ящик ознакомление Джонсона с подробностями их переговоров с Каупервудом, потому что Джонсон и Стейн, а также большинство тех, кто был связан с Транспортной электрической компанией, были тоже заинтересованы в развитии лондонской подземной сети, и их поддержка была ценным подспорьем для Гривса и Хеншоу как инженеров. Они были удовлетворены тем, что технически, а также этически они были в своем праве, поскольку в первом случае опцион принадлежал им, и они имели право поступать с ним так, как им вздумается, а во втором они вообще-то не ответили согласием на прямую просьбу Джонсона дать ему несколько дней, за которые он сможет представить предложение по перекупке, а ответили, что обдумают это предложение и дадут ему знать о своем решении. Они не знали о визите Джаркинса к Джонсону, которого теперь разбирало любопытство относительно того, что заставляет их искать встречи с ним.
В течение первых нескольких минут их рассказа он стал склоняться к мысли, что наилучшая часть возможностей, на которую указывала предполагаемая встреча с Каупервудом, растаяла как дым. Но постепенно он пришел к более благоприятной оценке плана контракта, который они предлагали. Короче говоря, чтобы очаровать его, хватило того факта, что за одну встречу этот американец согласился не только выложить более тридцати тысяч фунтов и выплатить проценты на шестьдесят тысяч в консолях, но и был готов поместить в банк десять тысяч, из которых ему не вернется ни шиллинга, если он не начнет строительство линии в течение года. Возможно, эта история с линией «Чаринг-Кросс» была только вершиной айсберга, и Джаркинс справедливо утверждал, что Каупервуд заинтересован главным образом в более крупных проектах объединения линий метро. Если так, то почему до привлечения остальных не предложить какую-нибудь общую схему, которая будет включать его и Стейна? Ясно было, что его и Стейна переговоры с Каупервудом все еще актуальны. Что ж, об этом можно было договориться на встрече в офисе Каупервуда, в которой он будет участвовать в связи с окончательным этапом переговоров, связанных с передачей линии «Чаринг-Кросс» под контроль американца.
В половине двенадцатого в день встречи Каупервуд и Сиппенс находились в кабинете Каупервуда, Сиппенс расхаживал туда-сюда, отпуская замечания, которые могли привлечь внимание его шефа. Но Каупервуд был странно задумчив. Он теперь думал о том, что действовал очень быстро, гораздо быстрее, чем обычно. А находился он на чужой земле, обычаи и настроения которой были для него тайной за семью печатями. Да, из того, что он приобретает права, вовсе не вытекало, что он не может их перепродать. С другой стороны, при всем его рационализме, над всем этим делом, казалось, довлеет какая-то предопределенность. Потому что если теперь, после приобретения им этого опциона, он позволит себе отказаться от него, то все это будет выглядеть как нерешительная попытка с его стороны, тогда как на настоящее дело ему не хватило ни мужества, ни средств.
Но тут появились Джаркинс и Клурфейн, которые ясно осознавали свою роль во всем этом, и Каупервуд заверил их, что его обязательства по отношению к ним остаются в силе. Сразу же за ними появился мистер Дентон, секретарь Сиппенса, и мистер Остейд, один из членов расследовательской команды Сиппенса. Немного позже пришел мистер Киттередж, преемник Сиппенса на посту президента принадлежащей Каупервуду Объединенной чикагской транспортной системы, – Киттеридж собирался обсудить с Каупервудом кое-какие из его чикагских дел. Наконец появился Оливер Бристоль, молодой, но чрезвычайно чуткий служащий юридического департамента Каупервуда, за которым послали, чтобы ввести его в курс текущей английской ситуации. Теперь он был готов к исполнению своей первой задачи. Каупервуду эти люди теперь, в данный момент, были нужны главным образом – кроме использования их в качестве свидетелей заключения сделки – как цвет и фон для него, чтобы впечатлить этих английских джентльменов.
Наконец и ровно в двенадцать часов появились мистер Гривс и мистер Хеншоу в сопровождении Джонсона, Райдера, Кэлтропа и Делафилда из Транспортной электрической компании, председателем совета директоров которой был мистер Кэлтроп, мистер Райдер – заместителем председателя, мистер Джонсон – солиситором. И на всех них, впервые появившихся наконец в обществе этого великого человека, он произвел сильное впечатление; Каупервуд сидел за столом, справа и слева от него сидели его помощники и его юрист.
Каупервуд поднялся и очень сердечно приветствовал Гривса и Хеншоу, а они в свою очередь с помощью Джаркинса и Сиппенса представили членов обеих групп. Но внимание и Каупервуда, и Сиппенса привлек в первую очередь Джонсон. Каупервуда – потому, что его интересовали связи Джонсона, а Сиппенса – потому, что он с первого взгляда почувствовал в нем соперника. Властность этого человека, почти царственная манера, с которой он откашлялся и вопросительно оглядел присутствующих, словно он ученый, который разглядывает насекомых, привела Сиппенса в ярость. И именно Джонсон открыл дискуссию.
– Мистер Каупервуд, джентльмены, – начал он, – я уверен, мы все в полной мере понимаем природу того, что должно произойти здесь и сейчас. Так что чем скорее мы начнем, тем скорее закончим.
(«Это ж надо же!» – подумал Сиппенс.)
– Да, я полагаю, это хорошая мысль, – сказал Каупервуд. Он нажал кнопку и приказал Джеймисону принести его официальную чековую книжку и временные соглашения.
Теперь Джонсон достал из квадратной кожаной сумки – которую носил посыльный мальчик, следовавший за ним по пятам – несколько бухгалтерских книг Транспортной электрической компании, ее официальную печать вместе с актом и положил все это на стол Каупервуда. А Каупервуд, по бокам которого сидели Бристоль и Киттередж, принялись изучать все это.
Проверив прочие различные обязательства, решения, расходы, Гривс извлек их опцион, приобретаемый Каупервудом, и пришедшие с Гривсом люди подтвердили подлинность документа. Мистер Делафилд как секретарь и казначей Транспортной электрической компании предъявил копию акта, устанавливающего их право на строительство линии. После чего некто мистер Блэндиш из банка «Лондон и графство» предъявил сертификат вклада на имя Фрэнка Алджернона Каупервуда на сумму шестьдесят тысяч фунтов в британских консолях, находящихся на хранении в названном банке. Банк вручит мистеру Каупервуду эти консоли в обмен на чек на названную сумму.
После этого Каупервуд подписал и вручил мистерам Гривсу и Хеншоу чек на тридцать тысяч фунтов, подлежащих теперь переводу в Транспортную электрическую компанию. Компания через своих представителей подтвердила факт получения чека. После чего он выписал чек на шестьдесят тысяч долларов, а банк «Лондон и графство» выдал ему подтверждение о переходе консолей в его собственность. После этого он передал Гривсу должным образом засвидетельствованное, действительное в течение года соглашение, не подлежащее пересмотру. На этом собрание закончилось в торжественной атмосфере, которую вряд ли можно было объяснить только бизнес-интересами.
Объяснением тому была личность Каупервуда и ее воздействие на всех присутствовавших. Например, Кэлтроп, председатель совета директоров компании Транспортная электрическая, светловолосый, плотного сложения человек пятидесяти лет, пришел предубежденно настроенный против американца, который пытается получить контроль над лондонской подземкой. Тем не менее было совершенно очевидно, что на него произвел впечатление деятельный, живой ум Каупервуда. Райдер разглядывал одежду Каупервуда, отметил его запонки с нефритами, вделанными в великолепную оправу, его темно-коричневые туфли, его точно по фигуре скроенный костюм песочного цвета. Америка явно рожала новых и особых людей, и вот перед ними был один из них, который при желании мог стать немалой силой в лондонских делах.
Джонсон пришел к выводу, что Каупервуд разрешил ситуацию с проницательностью и даже с допустимой хитростью. Он был беспощаден, но той разновидностью беспощадности, которая требовалась при столкновении интересов и противоречии подходов. Он уже собирался уходить, когда Каупервуд подошел к нему.
– Насколько мне стало известно, мистер Джонсон, у вас есть личный интерес к ситуации с подземкой, – сказал он, улыбаясь дружеской улыбкой.