Стейну и Джонсону в связи с таким неожиданным развитием событий пришлось собраться и обсудить создавшееся положение. Все происходящее было очень занятно и весьма своевременно в связи с намеченным обедом, за которым собирались встретиться Джонсон и Каупервуд.
– Можешь не сомневаться! – сказал Джонсон. – Он знает про нас все от этого Джаркинса и теперь хочет нас прощупать.
– Ставлю паровоз против двух булавок за то, что ни «Дистрикт», ни «Метрополитен» не предпримут никаких действий, пока Каупервуд не сделает первого шага, – проговорил Стейн. – Происходящее сильно их расшевелило, но наши люди не склонны ни к каким радикальным переменам. Они даже сейчас не могут смириться с мыслью об объединении двух линий петли, я уж не говорю об их электрификации и управлении как одной системой. Если Каупервуд не выступит со своей программой, они не предпримут никаких действий. Я думаю, мы должны играть с ним до того момента, пока не увидим, насколько проработан его план и намерен ли он проводить его в жизнь. И тогда мы сможем решить, что этот план сулит нам. Пока не станет абсолютно ясно, что люди из «Метрополитен» и «Дистрикт» готовы присоединиться или предложить что-то лучше, я думаю, мы должны действовать совместно с Каупервудом, а с нашими старыми друзьями позднее найти компромиссное решение.
– Вполне разумно, вполне разумно! – вставил в этот момент Джонсон. – В этом я полностью с тобой. По крайней мере, в теории. Только не забудь, что моя позиция в этом вопросе немного отличается от твоей. Будучи владельцем акций обеих компаний, я соглашаюсь с тобой в том, что от тех, кто там верховодит в настоящее время, мало чего приходится ожидать. Но, будучи солиситором обеих компаний, я должен учитывать, какие наиболее вероятные последствия могут иметь мои действия в этих двух ипостасях. Как ты сам понимаешь, я не могу действовать одновременно на двух сторонах. Мой долг и мое искреннее желание в том, чтобы тщательно изучить вопрос, не принимая ничью сторону, посмотреть, можно ли совместить американские интересы и английские. Я как солиситор думаю, что не будет вреда, если я признаюсь, что мистер Каупервуд обратился ко мне, желая выяснить общее отношение к проекту. А как держатель акций этих компаний я должен решить для себя, какая программа наилучшая, и, по крайней мере частным образом, действовать соответственно. Ты в этом не видишь никакого нравственного конфликта?
– Абсолютно никакого, – сказал Стейн. – Мне это представляется весьма справедливой и откровенной позицией, которую и следует занять нам обоим. Если они возражают, ну и бог с ними. Нас это не должно беспокоить. И, уж конечно, мистер Каупервуд сможет о себе побеспокоиться сам.
– Я рад услышать это от тебя, – сказал Джонсон. – Меня это немного беспокоило, но теперь я думаю, что все может получиться. По крайней мере, никакого вреда из моей консультации с Каупервудом не будет. А потом, если это тебе покажется приемлемым, может быть, мы пойдем еще дальше. Я имею в виду нас троих, – осторожно добавил он.
– Конечно, нас троих, – ответил Стейн. – Как у тебя будут появляться какие-нибудь новости, сообщай мне. Одно мы, по крайней мере, можем сказать, – добавил он, вставая, чтобы размять свои длинные ноги. – Мы немного расшевелили это осиное гнездо. Или это сделал для нас Каупервуд. А мы теперь должны сидеть тихо и смотреть, куда эти осы полетят.
– Именно, – сказал Джонсон. – После разговора с Каупервудом во вторник я сразу же встречусь с тобой.
Глава 32
Обед в отеле «Браун» был судьбоносным не только для Джонсона и всего, что он представлял, но и для Каупервуда и всего, чего он желал достичь, хотя ни один из них тогда в полной мере этого не осознавал.
Как вскоре узнал Каупервуд, на Джонсона сильное впечатление произвела реакция директоров и инвесторов подземки, а потому солиситор, невзирая на весь свой прежний энтузиазм, искал теперь некую компромиссную линию, пока не узнает в точности, что собирается предложить Каупервуд. И тем не менее Каупервуд был доволен тем, что Джонсон, предвидя большие доходы в будущем в связи с развитием лондонской системы подземного транспорта, готов, если это возможно, встать на его сторону. А поскольку Каупервудом владело желание реабилитировать себя как в глазах общества, так и среди финансистов, то он был решительно настроен провести свои планы в жизнь. Он начал с того, что попросил Джонсона откровенно рассказать ему о трудностях, ждущих любого иностранца, который взялся бы за такую задачу и с теми целями, которые преследует он, Каупервуд.
Джонсон почувствовал облегчение, услышав столь откровенный вопрос, и с не меньшей откровенностью обрисовал сложившуюся ситуацию. Больше того: он объяснил Каупервуду, так же как объяснял Стейну, собственную позицию, дав с абсолютной прямотой понять, что, по его мнению, его наниматели упрямы и даже тупы, что они не способны брать в расчет огромные социальные и экономические перемены, которые происходят в стране, пусть и неторопливо. Он признал, что до этого часа не было основанного на здравом смысле понимания того, что следует предпринять. Но нынешняя их позиция объясняется завистью к иностранцу, а не каким-либо разумным желанием решить проблему по существу. Ему неловко об этом говорить, но так обстояли дела. И как бы он ни был согласен с Каупервудом в желании делать разумные вещи, если его лично как солиситора линий «Метрополитен» и «Дистрикт» заподозрят в том, что он продвигает какой-либо внешний план вмешательства, то, невзирая на его интересы как держателя акций, его выставят за дверь, лишат нынешних важных связей и возможности вообще что-либо делать, и все это делает его положение весьма уязвимым.
Тем не менее Джонсон настаивал на том, что стороннее вмешательство – дело вполне законное, а с практической точки зрения и весьма желательное. И по этой причине он готов помогать Каупервуду, если это возможно. Но он должен для этого во всех подробностях знать программу Каупервуда, чтобы они могли понимать, насколько далеко они могут зайти вместе.
Каупервуд составил план гораздо тоньше и безжалостнее, чем был готов в данный момент подозревать Джонсон. Прежде всего, поразмышляв над статусностью и преимуществами, которые он получает с приобретением одних только прав на «Чаринг-Кросс», и с учетом различных других прав, уже санкционированных Парламентом, – хотя почти всем им, видимо, не хватало средств, чтобы начать работы – он подумывал над тем, чтобы, не говоря никому об этом ни слова, приобрести как можно больше акций для себя. А впоследствии, если ему будут оказывать слишком упорное сопротивление, объединить все акции в один пакет и предложить Лондону альтернативную систему, и этот шаг, полагал он, заставит его противников прийти с ним к соглашению. Что же касается линии «Чаринг-Кросс», которая была не чем иным, как продолжением той же старой Транспортной электрической компании, он был готов при необходимости разделить справедливую часть акций ее основателей с теми английскими инвесторами, которые помогут ему заполучить контроль над линией «Дистрикт».
Хотя Каупервуд и говорил Бернис, что в его намерения входит поднять это лондонское предприятие на бóльшую нравственную высоту, чем любое другое из его начинаний, тем не менее опыт научил его необходимости основную часть прибыли держать в своих руках, пока у него не появится полной уверенности в том, что никто не сможет его перехитрить, воспользовавшись его абсолютной честностью, которая в такой ситуации станет для него разрушительной глупостью. Для него крайне важно было не только владеть не менее чем пятьюдесятью одним процентом акций и контролировать такой же пакет во всех компаниях, которые он возглавлял, но еще и владеть не менее чем пятьюдесятью одним процентом различных малых компаний, которые он неизбежно учреждал и которыми руководил посредством подставных лиц.
Так, например, в том, что касалось электрического оборудования, требующегося для новой линии, он уже планировал создание компании «Путевое оборудование и строительство», которая выполняла бы подряд по электрификации линии «Чаринг-Кросс». Он планировал создание и других дочерних компаний для поставки вагонов, рельсов, стальных ферм, станционного оборудования и всего остального. Естественно, прибыли будут громадные. Хотя в Чикаго все прибыли получал он один, здесь, в Лондоне, чтобы выиграть любое сражение, которое обещало быть трудным, он планировал разделять эти прибыли с теми, кто будет ему наиболее полезен.
Например, в его намерения входило при необходимости познакомить Стейна и Джонсона с его планом создания промышленно-строительной компании и, если они придут к согласию, показать им, каким образом он или все они совместно в том случае, если им удастся перекупить линии «Метрополитен» и «Дистрикт», смогут получать свою первую и вернейшую прибыль от этой промышленно-строительной компании. Более того, в его намерения входило подчеркнуть, что со строительством и оснащением каждого нового участка этой общей системы прибыли от промышленно-строительной компании будут только нарастать, создавая рычаг влияния, и это влияние, как знал он из опыта, будет огромным.
Каупервуд во время этой дружеской беседы выставлял себя этаким рубахой-парнем, которому нечего скрывать. В то же время он думал, что перехитрить такого человека, как Джонсон, будет нелегко. На самом деле Джонсон вполне мог бы стать неплохой заменой для Сиппенса, если бы это удалось организовать. И, как следствие, выслушав мнение Джонсона относительно разных возможностей и сочтя его человеком восприимчивым, хотя и сдержанным, он спросил его, будет ли он готов взять на себя функции главного советника и финансового агента в связи с крайне необходимым рядом действий, которые будут предварять объединение всех линий и прав в единую систему лондонской подземной сети. Как он теперь заверил Джонсона, приобретение «Чаринг-Кросса» на самом деле было не таким уж и важным или существенным, просто оно стало первым шагом на пути к завладению другими линиями.