– Эйлин! – воскликнул он, увидев ее. – Ты никогда не выглядела лучше! Чем ты тут занималась? Это платье на тебе просто вершина мастерства. И мне нравится твоя прическа. Ты чем тут питалась – птичьим кормом?
– Почти что так, – ответила Эйлин с улыбкой. – Тридцать дней я ни разу не ела того, что раньше называла едой. Но в одном ты можешь не сомневаться! Теперь, когда я избавилась от лишнего веса, я такой и останусь. Но скажи мне – как ты добрался сюда?
Она говорила, наблюдая за действиями Уильямс, которая расставляла бокалы и напитки на столе, готовясь к приему гостей.
– Канал[26] был тих, как пруд, – сказал он, – если не считать минут пятнадцати, когда казалось, что все мы сейчас пойдем на дно. Но все кончилось хорошо, и мы высадились на берег.
– Ах, этот ужасный Канал! – сказала Эйлин, чувствуя, что все глаза устремлены на нее, и против воли пребывая в нервном возбуждении после его комплиментарных замечаний.
– А что это за банкет сегодня?
– Мы с мистером Толлифером организовали небольшую вечеринку. Знаешь, этот Толлифер – настоящий алмаз. Я его просто обожаю. И я думаю, тебя заинтересуют некоторые из приглашенных, в особенности моя подруга мадам Режтадт. Мы с ней часто бываем вместе. Она обаятельная, не похожая на других женщин, которых я знаю.
Проведя месяц в обществе Толлифера и его колоритной группы, она с легкостью могла представить Каупервуду такую женщину, как мадам Режтадт, тогда как прежде она бы ревниво интриговала, чтобы помешать ему заметить столь привлекательную женщину, как ее новая подруга. Он отметил эту новую уверенность в ней, ее раскрепощенность, ее добродушие и возродившийся интерес к жизни. Если дела пойдут так и дальше, то решительно в будущем, возможно, не станет причин для той прежней горечи, которая отравляла их отношения. И в то же время его не отпускала мысль, что это преображение – дело не ее рук, а его. А она даже не догадывалась об этом. Но не успела эта мысль утвердиться в его голове, как он понял, что на самом деле все это произошло даже благодаря не ему, а Бернис. Потому что он понял, что источник вдохновения Эйлин вовсе не он, а тот человек, которого он нанял.
Но где он? Каупервуд чувствовал, что не имеет права задавать этот вопрос. Он пребывал здесь в роли лица, который замышляет шоу, маскарады, но объявлять себя постановщиком ему не дозволено. Но тут Эйлин сказала ему:
– Фрэнк, тебе нужно переодеться. А мне еще нужно успеть кое-что, пока не появились остальные.
– Хорошо, – сказал он. – Но у меня для тебя новость. Как ты – можешь сейчас оставить Париж и отправиться со мной в Нью-Йорк?
– Ты что имеешь в виду? – спросила она удивленным голосом. Она ведь надеялась, что они смогут посетить хотя бы два-три ведущих европейских курорта этим летом, а он вдруг заговорил о возвращении в Нью-Йорк. Может быть, он полностью отказался от своих лондонских планов и навсегда возвращается в Америку? Это немного обеспокоило ее, потому что, казалось, затеняет все, чего она достигла за этот месяц, даже угрожает ее достижениям.
– Да нет, ничего серьезного не случилось, – с улыбкой сказал Каупервуд. – В Лондоне все идет по плану. Никто меня оттуда не выкинул. Напротив, они, кажется, хотят, чтобы я остался. Но только при том условии, что я съезжу домой и вернусь с мешком денег. – Он иронически улыбнулся, и Эйлин с облегчением улыбнулась ему. Зная столько всего о его прошлом, она не могла не разделять его цинизма.
– Меня это не удивляет, – сказала она. – Но давай поговорим об этом завтра. А сейчас – ты не хочешь одеться?
– Хорошо. Я буду готов через полчаса.
Эйлин обвела его взглядом, когда он проходил мимо. Он, как и обычно, явно являл собой образчик успеха – был весел, ухватист, агрессивен. И его определенно привлекла ее новая внешность и манеры. Она была уверена в этом, хотя и осознавала тот факт, что он ее не любит, а она его боится. Какое счастье, что веселый, красивый Толлифер вдохнул в нее жизнь! Если она вернется в Лондон, то что станет с этой необъяснимой и довольно крепко установившейся дружбой между нею и этим красивым молодым бездельником?
Глава 38
Толлифер появился до возвращения Каупервуда. Передав котелок и стек Уильямс, он быстрым шагом прошел к спальне Эйлин, постучал.
– Привет! – отозвалась она. – Мистер Каупервуд здесь, одевается. Я выйду через минуту.
– Договорились! Остальные вот-вот появятся.
В этот момент он услышал какой-то звук у себя за спиной, повернулся и увидел, как из другой двери в гостиную входит Каупервуд. Они обменялись взглядами, и Толлифер, видя, что узнан, сделал было быстрый дружеский шаг к Каупервуду, но тот опередил его, сказав:
– Вот мы и опять встретились. Как вам Париж?
– Париж прекрасен, – сказал Толлифер. – Сезон выдался приятный. Столько всякого народа приехало. И погода стоит идеальная. Вы же знаете Париж весной. Это здесь самое приятное и освежающее время.
– Как я понял, мы сегодня вечером будем гостями моей жены.
– Да, и еще несколько человек. Боюсь, я пришел чуть раньше назначенного.
– Что, если нам выпить что-нибудь?
Они принялись говорить о Лондоне, о Париже, оба старались делать вид, что никаких других отношений между ними, кроме этого светского знакомства, не существует, и обоим это удавалось. Вышла Эйлин, поздоровалась с Толлифером. Потом появился Ибрагим и, игнорируя Каупервуда, как он проигнорировал бы пастуха у себя дома, принялся раздавать комплименты Эйлин.
Каупервуд сначала немного удивился, потом рассмеялся в душе. Сверкающие глаза араба заинтриговали его. «Занятно, – сказал он себе. – Этот парень Толлифер и в самом деле умелец. А этот бедуин в халате зарится на мою жену. Кажется, ожидается неплохой вечер!»
Вскоре появилась Мэриголд Брейнерд. Она понравилась ему внешне, и ему показалось, что это чувство было взаимным. Но это rapprochement[27] вскоре было приостановлено появлением беззаботной и экзотичной Режтадт, закутанной в кремово-белую шаль, длинный шелковый конец которой висел на одной ее руке, доходя чуть не до пола. Каупервуд одобрительно посмотрел на ее лицо оливкового оттенка, так привлекательно обрамленное гладкими блестящими черными волосами, на пару тяжелых агатовых сережек, свисавших чуть не до плеч.
Мадам Режтадт посмотрела на него, и он явно произвел на нее впечатление, какое производил и на других женщин. Мадам Режтадт тут же поняла, в чем беда Эйлин. Этот мужчина не мог принадлежать какой-то одной женщине. Каждая из его женщин должна пить из этого бокала по глотку и довольствоваться тем, что имеет. Нужно будет довести эту истину до Эйлин.
Но Толлифер настаивал, говорил, что они опаздывают, и они, подчинившись его настойчивости, отправились в «Орсинья».
Отдельный банкетный зал выходил на полубалкон, через открытые двери открывался полный вид на Нотр-Дам и зеленую площадь перед ним. Но когда они вошли, все отметили кажущееся отсутствие готовности к трапезе, потому что простой деревянный стол был абсолютно пуст. Толлифер, вошедший последним, воскликнул:
– Что это еще за чертовщина? Не понимаю. Тут что-то не так. Они наверняка ждут нас. Постойте, я сейчас узнаю. – Он быстро развернулся и исчез.
– Ничего не понимаю, – сказала Эйлин. – Я думала, тут все готово.
Она нахмурилась, насупилась, напустила на себя самый недовольный свой вид.
– Может быть, нас провели не в тот зал, – сказал Каупервуд.
– Нас не ждали, да? – спрашивал шейх у Мэриголд, когда дверь соседней служебной комнаты неожиданно распахнулась и в зал к ним влетел сильно озабоченный арлекин. Это был сам Панталоне, высокий и неуклюжий, облаченный в обычный подстроченный балахон со звездами и луной, на голове у него красовался рог изобилия, уши были покрыты желтым гримом, глазницы – зеленым, щеки – вишнево-красным, на запястьях и шее – браслеты и рюш, из-под шляпы с рогами торчали клочья волос, на руках были громадные белые перчатки, на ногах – длинные остроносые туфли с помпонами. Оглядываясь с каким-то сумасшедшим страданием и отчаянием в глазах и на лице, он воскликнул:
– Ах, Mon Dieu! Святая дева Мария! Ах, дамы и господа. Это… в самом деле, это… ни скатерти! Ни приборов! Ни стульев! Pardon! Pardon! Что-то с этим нужно сделать. Пардон, mesdames и messieurs, вероятно, что-то пошло не так. Нужно что-то делать! Ах! – Он хлопнул в ладоши длинных рук, глядя на дверь, словно в ожидании толпы слуг, которые вот-вот должны появиться на его зов, но он ждал безответно. Тогда он хлопнул в ладоши еще раз, подождал, повернув одно ухо к двери. После чего, когда и этот его призыв остался без ответа, он повернулся к гостям, которые, начав понимать, отступили к стенам, освобождая пространство арлекину.
Прижав палец к губам, он на цыпочках подошел к дверям и прислушался. По-прежнему ничего. Тогда он нагнулся и приложил глаз к скважине, наклонив голову, а потом снова посмотрел на них, скорчив невиданную гримасу, снова прижал палец к губам и опять прилип глазом к скважине. Наконец он отпрыгнул назад и упал на спину, потом вскочил и отступил, а дверь в этот момент распахнулась и с полдюжины официантов со скатертью, блюдами, приборами, подносами – чинно и по-деловому – принялись накрывать стол, совершенно не замечая его, а он подпрыгивал и стучал каблуками, восклицая:
– Вот как! Вот как! Пришли, значит. Свиньи! Лодыри! Ставь тарелки! Ставь тарелки, тебе говорят! – кричал он человеку, который очень быстро и ловко расставлял тарелки. А официанту, который раскладывал приборы: – Эй, ты, свинья, раскладывай приборы, тебе говорят. И смотри – чтобы без шума! – После этого он взял один из ножей и переложил его точно в то же место. Официанту, который расставлял бокалы, он крикнул: – Нет-нет-нет! Болван! Вы ничему не учитесь. Смотри! – Он принялся поднимать бокалы и ставить их ровно на те же места. Потом отошел, чтобы посмотреть со стороны, наклонился, прищурился, передвинул одну маленькую ликерную рюмку – на тысячную долю дюйма.