А как насчет Норвегии? Она вдруг вспомнила, что он ни разу не говорил ей про Норвегию. И теперь она так загорелась желанием убедить его отдохнуть в незнакомой и не похожей на все, что они знают, стране, что она купила книгу о Норвегии, чтобы узнать подробности о ее необычности и красоте. Она с энтузиазмом переворачивала страницу за страницей, разглядывала фотографии темных высоких скал, гор, или fjell[34], устремляющихся вверх на тысячи футов над безднами, проложенными строгой, безжалостной природой, водопадов, источниками которых служат прекрасные тихие озера. А к склонам высоких гор цеплялись маленькие фермы, словно потерпевшие кораблекрушение моряки за спасательный плот. Она прочла об их странных божествах – Одине, боге войны, Торе, боге грома. И о Валгалле, своеобразном загробном месте для душ тех, кто погиб в сражении.
Она читала и разглядывала фотографии, и эта страна представала перед ней как место, свободное от всякого индустриализма. Он сможет по-настоящему отдохнуть на этой земле.
Глава 57
Когда Каупервуд, выглядевший совершенно разбитым, прибыл в Англию, Бернис сумела заразить его частичкой собственного энтузиазма касательно Норвегии, в которой он, как это ни странно, еще не успел побывать.
И вот, немного времени спустя, он поручил Джеймисону найти и нанять яхту. Но, прежде чем Джеймисон нашел яхту, некий лорд Тилтон, узнав через Стейна о намерении Каупервуда, принялся весьма благородно настаивать на предоставлении Каупервуду для этой цели собственной яхты, называвшейся «Пеликан». И вот к середине лета он и Бернис не спеша плыли вдоль западного побережья Норвегии к фиорду Ставангер.
Яхта поражала своей красотой, а Эрик Хансен, норвежский шкипер, оказался умелым моряком – мощного сложения при среднем росте, с багровым лицом и песочного цвета волосами, ниспадавшими ему на лоб. Его глаза голубовато-стального цвета словно бросали вызов морю или любому подвоху, который оно может подстроить. Его движения, казалось, говорили о врожденном умении противостоять морской стихии, даже когда он шел по ровной земле; он представлял собой некое ритмическое единство с морем во все времена. Он всю жизнь был мореплавателем и искренней любовью любил эти внутренние водные пути, петлявшие в лабиринте таинственных гор, воспарявших к небесам на многие тысячи футов из тысячефутовых глубин. Кто-то говорил, что это последствия растрескивания земной коры, другие утверждали, что причины – извержения древних вулканов. Но Эрик знал, что эти проходы были прорублены могучими доисторическими викингами, которые могли проложить себе путь через любую преграду, чтобы проложить дорогу к остальному миру.
Но Бернис, оглядывая эти крутые склоны, к которым так высоко над уровнем моря лепились домики, не могла себе представить, как их обитатели спускаются к своим лодкам или возвращаются в свои крохотные дома. Или по какой причине они делают это. Все это казалось таким странным. Она не была знакома с искусством скалолазания, которое, вероятно, норвежцы освоили по необходимости, глядя, как их козы перебираются с утеса на утес.
– Какая странная земля, – сказал Каупервуд. – Я рад, что ты привезла меня сюда, Беви, но мне все же кажется, что, как бы ни была красива эта страна, Норвегия – одна из климатических ошибок природы. Здесь слишком много света летом и слишком мало зимой. Слишком много романтических водных потоков и слишком много суровых гор. Хотя, признаюсь, у меня все это вызывает огромный интерес.
Бернис и в самом деле отметила его небывалый интерес к Норвегии. Он нередко звонком вызывал своего весьма уважительного шкипера, чтобы задать ему вопросы.
– На что живут люди в этих городках, кроме рыбы? – спросил он у Эрика.
– Понимаете, мистер Диксон, – под этим именем Каупервуд отправился в путешествие, – у них есть немало других занятий. У них есть козы, и они продают козье молоко. У них есть куры – отсюда яйца. У них есть коровы. Что говорить, они часто судят о богатстве человека по числу коров у него. Еще они делают масло. Это такой крепкий, работящий народ, и они из пяти акров земли могут выжать столько, что вы и представить себе не можете. Хотя я и не специалист в этих делах и не могу вам точно сказать, сколько это будет, но живут они лучше, чем вам кажется. А кроме того, – продолжил он, – большинство здешних молодых людей уходит учиться мореплаванию. Повзрослеют немного, становятся капитанами, помощниками или коками на сотнях судов в здешних морях и доходят до торговых столиц всего мира.
В этот момент вмешалась Бернис:
– Мне пришло в голову: того, что им не хватает в количестве, они компенсируют качеством, – таким было ее замечание.
– Вы правы, мадам, именно это я и имею в виду, – сказал шкипер, а потом продолжил с еще большим энтузиазмом: – Да что говорить – они научились жить безбедно среди себе подобных. Но они знают мир не только снаружи, по книгам, но и изнутри. Мы, норвежцы, книгочеи, мы ценим знание. Здесь почти нет неграмотных, вы не поверите, но в Норвегии телефонов больше, чем в Испании или Польше. У нее даже есть свои музыкальные или литературные знаменитости: Григ, Гамсун, Ибсен, Бьёрнсон. – Эти имена заставили Каупервуда задуматься о том, какую малую роль в его жизни играла литература, и попросить у Бернис, чтобы она дала ему какую-нибудь из прочитанных ею книг.
А Бернис, заметив его задумчивость и подозревая, что он, вероятно, сравнивает этот мир чудес с собственным беспокойным миром, решила переключить разговор на что-нибудь более веселое и, обратившись к шкиперу Хансену, спросила:
– Шкипер Хансен, а мы увидим лапландцев, когда пройдем еще дальше на север?
– О да, мадам, – ответил капитан. – Мы их можем встретить почти повсюду к северу от Трондхейма. Мы уже почти у этой точки.
От Трондхейма яхта направилась еще дальше на север – к Хаммерфесту, земле полуночного солнца. По пути они сделали несколько остановок, одну из них у небольшого мыска, отходящего от одной из мощных скал, носящей название Гротто. Поселение было совсем маленькое, состояло не более чем из дюжины домов и использовалось главным образом как киторазделочная станция. Дома здесь были обычные – каменные, с крышами из травы и земли.
Обычно китобои Гротто покупали уголь или дерево с одного из судов, идущих на север или на юг. И теперь небольшая группа рыболовов приблизилась к яхте. И хотя угля на яхте было ровно столько, сколько требовалось ее паровым котлам, Каупервуд попросил шкипера дать им несколько тонн, потому что ему казалось, что у этих людей почти ничего нет в жизни.
После завтрака шкипер Хансен сошел на берег, а возвратившись, сообщил Каупервуду, что племя лапландцев, обитающее обычно гораздо севернее, разбило лагерь в полумиле от Гротто. Там около полутора тысяч оленей, сказал он, и больше сотни лапландцев с детьми и собаками. Услышав об этом, Бернис загорелась желанием увидеть их. И тогда шкипер Хансен и его помощник доставили их на берег, чтобы они смогли посетить лагерь.
Сойдя на твердую землю, они направились к оленям, бродившим вокруг палаток из шкур, разбросанных здесь и там. Шкипер, знавший несколько слов на языке лапландцев, поговорил с ними, и некоторые из них подошли к гостям, пожали им руки, пригласили в свои палатки. В одной из палаток над костром висел большой котел, к нему подошел помощник капитана, принюхался и сказал: «Собачья еда», но оказалось, что это прекрасная, жирная, сочная медвежатина, отведать которую предложили гостям.
В другую палатку набилось множество рыбаков и фермеров из близлежащих деревень, потому что здесь проходило что-то вроде ежегодной ярмарки, где лапландцы продавали товары, которые давал им олений промысел, и покупали припасы на зиму. В этот момент через толпу протолкалась лапландка. Она поздоровалась со шкипером Хансеном как со старым знакомым, а капитан сказал Каупервуду, что эта женщина – одна из богатейших в племени. После этого начались групповые танцы и пение, к которым все пытались присоединиться. А потом, выпив, закусив и вдоволь посмеявшись, Каупервуд и его сопровождающие попрощались и вернулись на «Пеликан».
В свете никогда не заходящего солнца яхта развернулась и направилась назад – на юг. К этому времени в пределах видимости появился с десяток полярных китов, и шкипер приказал поставить паруса таким образом, чтобы яхта могла иметь максимальную маневренность среди этих гигантов. Пассажиры и команда с радостным волнением наблюдали за китами. Но Каупервуда больше интересовало мастерство шкипера, чем спектакль, разыгрывающийся перед его глазами.
– Ты только посмотри! – сказал он Бернис. – Каждая профессия, каждое ремесло, каждая форма труда требует внимания и мастерства. Шкипер, как ты сама видишь, полностью владеет яхтой, и уже одно это является достижением.
Она улыбнулась этому замечанию, но ничего не сказала, а он предался размышлениям и философствованию об этом поразительном мире, частью которого на короткое время стал он сам. Больше всего в этой северной сцене поразил его тот факт, что она представляла собой суровую и общественно малозначимую часть мира, которая ничуть не нуждалась в таких темпераментных людях, как он. По большому счету жизнь здесь поддерживалась бескрайним океаном, который снабжал этих людей рыбой, а когда они возвращались с моря, рабочих рук им хватало, чтобы строить, чтобы делать пригодными к обитанию достаточные пространства земли и, наконец, заканчивать свои жизни в относительном комфорте. И в то же время он чувствовал, что эти люди от их жизни в простой красоте, в убогом комфорте и очаровательных общественных обычаях получают больше, чем он и тысячи других, подобных ему, кто так неутомимо занят процессом накопления денег. Что же касается его самого, то он стареет, лучшая часть его жизни позади. Что ждет его? Новые линии подземки? Новые художественные галереи? Новые уколы общественного мнения?
Да, это путешествие дало ему возможность перевести дух. Но теперь он с каждым часом приближался к делам, не обещавшим ни минуты покоя, и если он и дальше будет жить по-прежнему, то это приведет только к еще большим спорам, большему количеству привлеченных юристов, большей газетной критике, большим домашним неурядицам. Он иронически улыбнулся про себя. Он не должен слишком много думать. Нужно принимать вещи такими, какие они есть, и использовать их с максимальной пользой, в конечном счете мир дал ему больше, чем большинству, и уже за одно это он должен быть благодарен. И он был благодарен.