– Пожалуйста! – воскликнула она. – Мне нужна помощь. Позовите кого-нибудь, чтобы помочь мне отвести его в спальню. Он серьезно болен.
Испуганный слуга тут же позвал дворецкого, тот позвал других слуг, и они отнесли Каупервуда в свободную комнату на том же этаже, после чего поставили в известность лорда Стейна, который, увидев Бернис, был настолько потрясен ее отчаянием, что приказал дворецкому перенести Каупервуда в свои покои на втором этаже и немедленно вызвал врача – доктора Миддлтона. Кроме того, дворецкому сказали, чтобы слуги помалкивали о случившемся.
Каупервуд тем временем начал шевелиться, и когда появился доктор Миддлтон, он настолько пришел в себя, что больше был озабочен не своим состоянием, а мерами предосторожности. Он сказал Стейну, что чем меньше будут говорить об этом происшествии, тем лучше, а если что и будут говорить, так пусть о том, как он оступился и упал. Он сказал, что не сомневается: к утру он придет в себя. Доктор Миддлтон, однако, имел на сей счет другое мнение и дал Каупервуду успокоительное. После чего посоветовал пациенту оставаться на месте минимум день-другой, чтобы он, доктор, мог понять, нет ли осложнений после случившегося приступа. Потому что, как он сказал Стейну, происшедшее с Каупервудом, вероятно, выходит за рамки обычного обморока.
Глава 61
На следующее утро, проснувшись в покоях Стейна, Каупервуд обнаружил, что он здесь один, если не считать очень вежливых слуг, которые то приходили, то уходили, и вот тогда-то он и начал перебирать в уме тревожные подробности всего, что так мгновенно произошло с ним вчера. Он был немного напуган, потому что, стоило ему только обрести некоторую уверенность в устойчивости своего физического состояния, как его болезнь столь неожиданно дала знать о себе.
Неужели он и в самом деле стал жертвой роковой брайтовой болезни? Когда к нему приходил доктор Миддлтон, он еще не настолько пришел в себя, чтобы обсуждать причины своего приступа. С одной стороны, как он вспоминал теперь, он ощущал страшное удушье, которое вызвало физическую слабость, приведшую к обмороку. Что было тому причиной – болезнь почек, о которой говорил доктор Уэйн, или он просто выпил слишком много шампанского, слишком много съел? Он теперь вспомнил, что доктор говорил ему: не пить ничего, кроме воды, и есть понемногу.
Чтобы убедиться, что он выбрал для себя правильную линию поведения, он решил попросить Бернис отправить телеграмму в Нью-Йорк его старому приятелю и личному врачу доктору Джефферсону Джеймсу, попросить его немедленно приехать в Лондон. Этот друг, которому он может полностью доверять, скажет ему правду о его истинном состоянии.
Однако, когда он медленно и в некоторой степени спокойно принялся изучать сложившуюся ситуацию, раздался стук в дверь, и вошел лорд Стейн, всем своим видом изображавший беззаботность и хороший тон.
– Ну, слава богу! – воскликнул он. – Вы, прекрасные девушки вокруг вас и шампанское! Подумать только! Впрочем, удержаться было невозможно. – Каупервуд широко улыбнулся. – И, кстати, – продолжил Стейн. – Я получил приказ подвергнуть вас жесточайшему наказанию на ближайшие как минимум двадцать четыре часа. Никакого шампанского! Вместо него вода! Никакой икры – ни икринки, только тоненький ломтик говядины, а к нему опять же вода! Может быть, если вы будете на грани коллапса, мисочку жидкой овсянки и еще воды!
Каупервуд сел на кровати.
– Я бы назвал это звериной жестокостью, – сказал он. – Но, может быть, вас удастся вынудить разделить со мной овсянку и воду. А пока и строго конфиденциально, не могли бы вы сказать мне, что доктор Миддлтон сообщил вам.
– На самом деле, – ответил Стейн, – он сказал, что вы забываете о вашем возрасте, а шампанское и икра лежат за пределами возможностей вашей пищеварительной системы. А к этому добавились танцы до восхода солнца. Отсюда и ваше падение на полированный пол моего танцевального зала. И доктор Миддлтон вскоре прибудет с еще одним визитом, посмотреть, как вы поживаете, впрочем, он сказал, что не видит у вас каких-то серьезных проблем, кроме переутомления, что, впрочем, легко поддается лечению. И я должен сказать вам, что ваша прекрасная подопечная, которая любезно согласилась принять мое приглашение остаться на ночь, вот-вот должна появиться у вас. И мне нет нужды говорить вам, что она озабочена не меньше меня, независимо от заключения доктора Миддлтона… – Это заявление вызвало довольно уверенную реакцию Каупервуда:
– Но со мной все в порядке. Я, конечно, не мужчина в расцвете сил, но довольно близок к этому состоянию. Во всяком случае, в том, что касается вопросов бизнеса, я буду готов решать любые проблемы, какие могут возникнуть. Собственно говоря, вы сами можете судить по результатам на сегодня, хорошо ли управляется наш проект.
Стейн отметил укоризненную нотку в голосе Каупервуда.
– Результаты великолепны, – сказал он. – Любой, кто мог бы приехать сюда с такими предложениями, какие сделали вы, и привезти двадцать пять миллионов американских вложений, определенно заслуживает от меня только глубочайшего почтения. И я рад выразить вам мою и наших инвесторов благодарность за ваши труды. Меня только одно беспокоит, мистер Каупервуд: вся эта махина покоится на ваших широких американских плечах и зависит от вашего здоровья и сил. И это весьма важно.
В этот момент в дверь раздался стук, после чего вошла Бернис. После приветствия и обмена ничего не значащими словами Стейн предложил обоим оставаться, сколько их душе будет угодно – хоть неделю, хоть месяц. Но Каупервуд, чувствуя необходимость в соблюдении чрезвычайной секретности, настоял на скором отъезде. Когда Стейн ушел, Каупервуд сказал Бернис:
– Я не так уж плохо себя чувствую, дорогая. Правда. Но мы должны избегать огласки какого-либо рода, а потому я хочу как можно скорее уехать отсюда, и если ты меня спросишь, я бы предпочел отправиться в Бухту Приора, а не в отель. Не могла бы ты договориться с лордом Стейном о нашем отъезде сегодня утром?
– Конечно, дорогой, – ответила Бернис, – если ты так хочешь. Я бы и себя чувствовала спокойнее, если бы ты был рядом со мной.
– Но я вот о чем хочу тебя попросить, – продолжил Каупервуд. – Я хочу, чтобы ты через Джеймисона отправила телеграмму доктору Джефферсону Джеймсу в Нью-Йорк. Он мой старый друг и врач. Пусть он приедет в Лондон, если может. Скажи Джеймисону, это конфиденциально и телеграмма должна уйти в закодированном виде. Найти его можно в Нью-Йоркском медицинском сообществе.
– Значит, ты все же чувствуешь, что болен, да? – Ее голос выдавал волнение.
– Нет! Ничего серьезного в любом случае, но ты сама видишь, я пребываю в некоторой неопределенности относительно моего нынешнего состояния. Кроме того, насколько это касается публичной сферы, любой человек, в особенности мои держатели акций и инвесторы, могут счесть подозрительным такой неожиданный коллапс по непонятным причинам, хотя, вероятнее всего, причина в том, что я вчера вечером переел и перепил, в особенности шампанского. Но определенно раньше со мной ничего подобного не случалось. И потому я очень хочу увидеть Джефферсона. Он во всем разберется и скажет мне правду.
– Фрэнк, – оборвала его Бернис, – что тебе такого сказал в последний раз доктор Уэйн, когда ты был у него, о чем ты не говорил мне? Что сказано в заключении специалистов?
– Ну, доктор Уэйн сказал мне, что боль, которую я тогда почувствовал, может быть отдаленно связана с брайтовой болезнью, только он не уверен, потому что, как он говорит, у брайтовой болезни есть две фазы – хроническая и острая. Моя, по его словам, ни та и ни другая. Он сказал, что я должен подождать, посмотреть, не разовьется ли что-нибудь более серьезное, и тогда специалисты смогут поставить правильный диагноз.
– Если так, то, я думаю, нужно приглашать доктора Джеймса. Я завтра попрошу Джеймисона отправить ему телеграмму. А пока, я думаю, самое подходящее для тебя место – Бухта Приора. А когда приедет доктор Джеймс и скажет, что с тобой все в порядке, тогда посмотрим.
Сказав это, она подошла к окну, задернула шторы и попросила его попытаться отдохнуть, пока она будет готовиться к их отъезду утром. Но и пока она занималась этими делами, ее мысли были заняты Каупервудом, последствиями его болезни, и, хотя внешне она оставалась любезной, внутри ее пробирала дрожь.
– Вы абсолютно правы, моя дорогая, – сказал Стейн, когда она сообщила ему об их решении ехать в Бухту Приора. – Бухта наверняка окажет на него успокаивающее действие, как не раз оказывала на меня в прошлом. К тому же там ваша мать, она будет вам в помощь. Если вы позволите, я сам отвезу вас утром. Мистер Каупервуд слишком важный человек для меня, и мне важно сделать все, что может способствовать его удобству и скорейшему выздоровлению.
Глава 62
Все эти события привели к тому, что, не прошло и двух недель, как в Бухту Приора прибыл доктор Джеймс, который при виде Каупервуда, удобно устроившегося в спальне с видом на Темзу, сказал:
– Видишь ли, Фрэнк, я вижу, ты не так уж и болен, если можешь наслаждаться прекрасным видом в этих окнах. Я готов предложить тебе побыстрее встать и отправиться в Нью-Йорк, а я тут понежусь, пока не приду в себя после всех трудов праведных, которых потребовала эта гонка через океан. Столько лет у меня не было приличного отдыха.
– Тебе не понравилось плавание? – спросил Каупервуд.
– Я никогда в жизни так сильно не желал перемен. Все прошло прекрасно. Море было спокойно, на пароходе был песенный ансамбль – мне они ужасно понравились. Они направлялись – кто бы мог подумать? – в Вену, и половина из них были негры.
– Все тот же старый добрый Джефф! – сказал Каупервуд. – Господи боже, какая же это радость снова видеть тебя! Сколько раз я хотел, чтобы ты оказался здесь и мог поизучать некоторые странности этих англичан.
– Они так плохи? – изумленно спросил Джеймс. – Но почему бы тебе не рассказать мне эту историю с самого начала? Итак, где ты был и почему тебя арестовали?