бе, где бы ты ни находился, как и твоя любовь – во мне. Мы этого не забудем. Дорогой, отдыхай и набирайся сил».
И в этот миг его размышлений к нему в комнату вошла Бернис в белом халате медсестры. Он шевельнулся, услышав ее знакомый голос, когда она поздоровалась с ним, и уставился на нее, словно не вполне давая себе отчет в том, что видят его глаза. Ее одеяние добавило такую привлекательную оправу к ее необыкновенной красоте. Он с трудом поднял голову и, преодолевая слабость, воскликнул:
– Ты! Афродита! Богиня моря! Безупречно белая!
Она наклонилась, поцеловала его.
– Богиня! – пробормотал он. – Рыжее золото твоих волос! Голубизна твоих глаз! – А потом, сжав ее руку, он притянул ее поближе к себе. – И теперь ты со мной. Я вижу, как ты манила меня в тот день в Салониках голубизной Эгейского моря!
– Фрэнк! Фрэнк! Если бы я только была твоей богиней отныне и вовеки!
Она понимала, что у него начался бред, и попыталась успокоить его.
– Эта улыбка, – продолжал Каупервуд. – Улыбнись мне еще раз. Она как солнце. Возьми меня за руки, моя Афродита моря.
Бернис села на край кровати и заплакала, тихо заплакала про себя.
– Афродита, никогда не покидай меня! Ты так мне нужна! – сказал он, сжимая ее руки.
В этот момент в комнату вошел доктор Джеймс и, увидев состояние Каупервуда, сразу же направился к нему.
– Гордитесь, моя дорогая, – сказал он, взглянув на Бернис. – Великий человек приветствует вас. Но оставьте нас на минуту-другую. Мне нужно вернуть его в реальность. Он не умрет.
Она вышла, доктор дал Каупервуду укрепляющее средство, и Каупервуд через несколько минут вышел из бредового состояния и спросил:
– Где Бернис?
– Она сейчас вернется, Фрэнк, только для тебя теперь лучшее средство покой и отдых, – сказал Джеймс.
Но Бернис услышала его голос, вошла и в ожидании села на маленький стул у кровати. Через несколько минут он открыл глаза и начал говорить так, будто они только что прервали разговор:
– Знаешь, Бернис, очень важно сохранить особняк в неприкосновенности, как дом для моих картин и статуй.
– Да, Фрэнк, я знаю, – тихо и сочувственно ответила Бернис. – Ты всегда так любил его.
– Да, я всегда любил его. Сойти с асфальта Пятой авеню и через десять секунд оказаться в пальмовом саду, пройти мимо цветов, растений, сесть среди них, услышать, как плещется вода, звенит ручеек, ниспадая в маленький пруд, услышать ноты водяной музыки, словно войти в прохладную зелень леса и услышать, как журчит родник…
– Я знаю, дорогой, – прошептала Бернис. – А теперь ты должен отдохнуть. Я буду рядом, даже когда ты будешь спать. Я твоя сиделка.
И Бернис, исправно исполняя свои обязанности тем вечером и в другие вечера, поражалась его неослабевающему интересу ко многим делам, участвовать в которых он более не мог. Сегодня это была его художественная галерея, завтра – подземка, послезавтра – больница.
Хотя она и не предчувствовала этого, как, впрочем, и доктор Джеймс, Каупервуду оставалось жить всего несколько дней. И все же в те часы, что она проводила с ним, он казался жизнерадостнее, вот только стоило ему поговорить минуту-другую, как его одолевала огромная усталость и желание уснуть.
– Пусть спит как можно больше, – сказал доктор Джеймс. – Он так сохраняет силы.
Эти слова обескуражили Бернис. Настолько, что она спросила, можно ли ему помочь еще чем-нибудь.
– Нет, – ответил Джеймс. – Сон для него – лучшее лекарство, и он сможет выкарабкаться, я пытаюсь давать ему восстанавливающие средства, но по-настоящему мы можем только ждать. Перемена к лучшему реальна.
Только перемены к лучшему не случилось. Напротив, за сорок восемь часов до его ухода случилась перемена к худшему, а потому доктору Джеймсу пришлось послать за его сыном Фрэнком Э. Каупервудом-младшим и дочерью Анной, которая теперь носила фамилию Темплтон. Но, как заметили, придя, дети Каупервуда, Эйлин нигде не было. Когда они спросили, почему нет миссис Каупервуд, доктор Джеймс объяснил им, что она по своим соображениям отказалась его посещать.
Однако, хотя они знали о существующем разрыве между Эйлин и Каупервудом, сын и дочь имели свои соображения на тот счет, почему она отказалась видеть Каупервуда в такой критический час, а потому сочли своим долгом сообщить ей о его состоянии.
Они поспешили к телефону-автомату и позвонили ей. Но, к их немалому удивлению, они обнаружили, что она не в настроении обсуждать что-либо, связанное с ним или с ними. Она заявила, что доктор Джеймс и мисс Флеминг с согласия Каупервуда заправляют его делами как хотят, а ее пожелания не учитывают, так что они смогут сами обо всем позаботиться. Она категорически отказалась приходить.
И они, хотя и ошеломленные этой лицемерной жестокостью со стороны Эйлин, решили, что ничего поделать с этим не могут, а потому вернулись созерцать последствия ухудшения его состояния. Страх обуял всех присутствующих: доктора Джеймса, Бернис и Джеймисона, все они стояли беспомощные, не видя никакого способа помочь ему. Они ждали, час проходил за часом, они слышали его тяжелое дыхание, которое прерывалось периодами тишины, и вдруг неожиданно, двадцать четыре часа спустя он, словно чтобы избавиться от невыносимой усталости, резко шевельнулся, даже чуть приподнялся на одном локте, словно оглядываясь, после чего так же неожиданно упал и замер.
Смерть! Смерть! Она пришла на их глазах, неодолимая и жестокая.
– Фрэнк! – вскрикнула застывшая Бернис, глядя на него словно в крайнем недоумении. Потом бросилась к нему, упала на колени, сжав его влажные ладони, зарылась в них лицом. – Фрэнк, дорогой мой, только не ты! – закричала она, а потом медленно в полуобмороке осела на пол.
Глава 70
Смятение, которое охватило всех после смерти Каупервуда, было обусловлено таким количеством срочных, а также требовавших решения в будущем проблем, что несколько минут все стояли, словно остолбенев. Самым спокойным и изобретательным из них в мыслях и действиях был доктор. Первым делом он попросил Джеймисона помочь ему усадить Бернис на один из диванов, стоявших в комнате. После этого он предложил Джеймисону позвонить миссис Каупервуд и спросить, какие будут ее указания в связи с похоронами.
Звонок Джеймисона вызвал самую шокирующую и тревожную реакцию со стороны Эйлин, реакцию и позицию, ставившую перед ними проблему, преодолеть которую, казалось, было можно только ценой скандала национального масштаба.
– Почему вы спрашиваете меня? – сказала она. – Спросите доктора Джеймса и мисс Флеминг. Они целиком и полностью отвечали за ведение его дел, когда он приехал сюда и еще раньше.
– Но, миссис Каупервуд, – сказал ошарашенный Джеймисон. – Ведь это ваш муж. Вы хотите сказать, что не желаете, чтобы его перевезли в ваш дом?
Этот вопрос вызвал ее резкий и чеканный ответ:
– Мистер Каупервуд лично игнорировал меня и лгал мне, это же делали его доктор и любовница. Пусть они сами все устраивают, пусть отправляют его тело в похоронный дом и пусть его хоронят оттуда.
– Но, миссис Каупервуд, – настаивал Джеймисон взволнованным голосом, – это нечто немыслимое – то, что вы предлагаете. Это станет известно всем газетам. Вы ведь не хотите, чтобы такое случилось со столь выдающейся личностью, как ваш муж.
Но в этот момент доктор Джеймс, услышав шокирующие слова Джеймисона, взял у него трубку.
– Миссис Каупервуд, это доктор Джеймс говорит, – холодно сказал он. – Я, как вы знаете, врач, которого призвал на помощь мистер Каупервуд, вернувшись в эту страну. Мистер Каупервуд мне не родственник, и я помогал ему, как помогал бы любому пациенту, включая и вас. Но если вы настаиваете на таком поразительном отношении к человеку, который был вашим мужем и чью собственность вы должны получить в наследство, то я вас заверяю, что вы никогда не отмоетесь от скандала, который за этим последует. Я буду преследовать вас до конца ваших дней. Вы, несомненно, должны понимать значение моих слов.
Он выждал секунду-другую, но она молчала.
– И теперь я прошу вас оказать услугу не мне, миссис Каупервуд, – продолжил он. – Только себе самой. Конечно, его тело можно увезти в похоронный дом и похоронить где угодно, если таково ваше желание. Но таково ли оно на самом деле? Как вы догадываетесь, пресса может от меня или из похоронного дома узнать, куда делось его тело. Но я еще раз и ради вас же самой прошу вас обдумать происходящее, потому что, если вы поступите так, как говорите сейчас, я позабочусь о том, чтобы завтрашние газеты опубликовали всю историю, как она есть.
Он замолчал в ожидании и надежде на более человеческий ответ. Но услышал только щелчок – она повесила трубку. Тогда он обратился к Джеймисону:
– Эта женщина на данный момент не в своем уме. Мы просто должны взять это дело в свои руки и действовать от ее имени. Слуги мистера Каупервуда так хорошо к нему относятся, что договориться с ними не составит большого труда. И мы, таким образом, не спрашивая ее разрешения, перевезем его тело в дом, и оно будет оставаться там до дня похорон. Это то, что мы можем и должны сделать. Мы просто не можем допустить, чтобы произошла такая трагедия.
Он посмотрел на Бернис, которая к тому времени пришла в себя, и попросил ее вернуться к себе в номер и ждать там, когда он свяжется с ней.
– Не впадайте в отчаяние, Бернис. Поверьте мне, все будет организовано самым корректным и достойным образом. Я вам это обещаю. – С этими словами он пожал ее руку, потом взял свою шляпу и вышел.
Следующим его шагом был перенос тела Каупервуда в покойницкую похоронного дома, расположенного близ отеля. Затем он переговорил с Джеймисоном, выяснил, что представляют собой слуги Каупервуда – и да, на помощь одного-двух из них можно было рассчитывать. Доктор Джеймс был убежден в своей нравственной правоте: нельзя допустить, чтобы Эйлин настояла на своем. Возможно, он вышел за пределы своих полномочий, но он не видел другого способа. Он уже давно почувствовал, в чем корень различий между нею и Каупервудом. Она, как он видел это своими глазами, очень любила мужа, но так ревновала его, что мечта о счастье быстро превратилась в проводник боли.