конца, ясного, радостного смирения и покоя, без всякой веры в будущее и без страха перед будущим. Такая философия соответствовала требованиям эпохи, требованиям в высшей степени утонченной умственной и эстетической культуры, клонящейся к упадку, пережившей своих богов и утратившей ту свободную политическую атмосферу, среди которой она расцвела. Сумерки богов приближаются – сумерки греческих богов, безмятежных и ясных, как греческий день. «Гость, тебе будет здесь хорошо; здесь удовольствие высшее благо» – такова была надпись на вратах Эпикурова сада, где входящего ждала свежая вода и миска ячменной каши, утолявшей, а не раздражавшей голод. Этот сад был в свое время незаменимым местом отдохновения для многих душ, которые Эпикур сажал на самую строгую диету, проповедуя удовольствие. Другой вопрос, насколько был последователен гедонизм Эпикура и не было ли между основным принципом его учения и дальнейшим его развитием такого же несоответствия, как между надписью над вратами сада и той ячменной кашей и водой, которые ждали в нем гостя? Можно ли сводить удовольствие к невозмутимому, бесстрастному покою, к простому прекращению страданий? Можно ли, последовательно развивая принцип удовольствия, прийти к тому же результату, к какому приходили философы, считавшие удовольствие положительным злом?.. Во всяком случае за проповедником удовольствия скрывается практический моралист, глубоко проникнутый верой в единство добродетели и счастья – основным эвдаймонистическим убеждением греческой морали. Последовательно или нет, учение Эпикура было цельно и жизненно. После смерти учителя в его саду менять ничего не приходилось; надо было лишь поддерживать его. Он привлекал к себе множество симпатий; целыми городами нельзя было бы счесть друзей Эпикура, говорит Диоген Лаэртский. Врагов у Эпикура было немного – проповедники мирного, покорного довольства, дружбы, тишины и спокойствия, принципиально чуждавшиеся публичной деятельности, эпикурейцы и не могли вызвать против себя общественной вражды, несмотря на свое вольнодумство, которое так хорошо умело уживаться с мертвыми и «живыми идолами» народной веры. Однако и у этой мирной школы нашлись ожесточенные враги в лице стоиков: полемика разгорелась и с обеих сторон велась нередко с большим раздражением и озлоблением. В Риме успех Эпикура был велик; поэма Лукреция служит красноречивым памятником того значения, какое имело его учение в духовной жизни предхристианского века. Значение Эпикура как освободителя от суеверий, просветителя и благодетеля человечества усиливается для многих умов по мере возрастания религиозного брожения, мистицизма и суеверия, знаменующего собой период упадка. Сад Эпикура представляется тихим убежищем от духовных и политических бурь времен империи. При Адриане, при Антонинах количество эпикурейцев возрастает; Марк Аврелий, назначая стипендии афинским философским школам, не исключает и эпикурейскую философию.
Эпикур
342/341–271/270 гг. до н. э.
Древнегреческий философ, основатель эпикуреизма в Афинах
Лучше с разумом быть несчастным, чем без разума – счастливым.
Всем желаниям следует предъявлять такой вопрос: что будет со мной, если исполнится то, чего я ищу вследствие желания, и если не исполнится?
Мудрый выбирает себе друга веселого и сговорчивого.
Иные всю жизнь готовят себе средства к жизни.
Если бы боги внимали молитвам людей, то скоро все люди погибли бы, постоянно желая зла друг другу.
Как от медицины нет никакой пользы, если она не изгоняет болезни из тела, так и от философии, если она не изгоняет болезни из души.
Имей всегда в своей библиотеке новую книгу, в погребе полную бутылку, в саду свежий цветок.
Среди желаний наших следует одни считать естественными, другие – праздными, а среди естественных одни – необходимыми для счастья, другие – для спокойствия тела, третьи – просто для жизни.
Самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет.
Благодарение природе за то, что она сделала необходимое легко добываемым, а трудно добываемое – бесполезным.
Смертный, скользи по жизни, но не напирай на нее.
Нагибайся только затем, чтобы поднять павших.
Человек бывает несчастлив или вследствие страха, или вследствие безграничной, вздорной страсти.
Мы ценим свой характер как свою собственность, хорош ли он и уважается ли людьми или нет; так должно ценить и характер других.
Кто не помнит о прежнем счастье, тот сегодня уже старик.
Величайший плод ограничения желаний – свобода.
Людям необходимы даже самые дурные законы, ибо, не будь их, люди пожрали бы друг друга.
Не жди от людей благодарности и не огорчайся, если тебя не благодарят.
Если боль мучительна, она не продолжительна, а если продолжительна, то не мучительна.
Кто кажется страшным, тот не может быть свободным от страха.
Величайший плод справедливости – безмятежность.
Кому малого недостаточно, тому ничего недостаточно.
Мудрый не может превратиться в безмозглого.
Никому не следует завидовать, хорошие люди не заслуживают зависти, а дурные чем счастливее бывают, тем более вредят себе.
Счастье – это вытеснение страдания и беспокойства.
Каждый уходит из жизни так, словно только что вошел.
Ни один глупец не является счастливым, ни один мудрец не является несчастным.
Каждый человек стоит ровно столько, сколько стоит дело, за которое он печется.
В письме одному из своих слушателей Эпикур пишет: «Это я говорю не многим, а тебе, ведь мы друг для друга достаточная аудитория».
Многие, накопив богатства, нашли не конец бедам, а другие беды.
Да, боги существуют, ибо знание о них – очевидность; но они не таковы, какими их полагает толпа.
Мудрец не примет участия в государственных делах, если только к этому его кто-нибудь не принудит.
Если ты хочешь сделать кого-то богатым, нужно не прибавлять ему денег, а убавлять его желания.
Редко судьба препятствует мудрому.
Если существует бог, то откуда зло? И откуда добро, если бога нет?
Умение хорошо жить и хорошо умереть – это одна и та же наука.
Жизнь не горька для того, кто твердо убежден, что вовсе не жить – не беда.
Боль есть величайшее из всех зол.
Имей всегда больше ума, чем самолюбия.
Привыкай думать, что смерть для нас – ничто; ведь все и хорошее, и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущений.
Не следует делать вид, что занимаешься философией, следует ею заниматься. Ибо нам нужно не казаться здоровыми, но быть ими.
Один мудрец другого не мудрее.
Проживи незаметно.
Почитание мудреца есть великое дело для почитающих.
Глупо просить у богов то, что человек способен сам себе доставить.
Не юношу нужно считать счастливым, а старца, прожившего жизнь хорошо.
Нельзя рассеивать страх, не постигнув природы Вселенной.
Никогда не хотел я нравиться народу – ведь народ не любит того, что я знаю, а я не знаю того, что любит народ.
Благородный человек всегда более занят мудростью и дружбой: одна из них есть благо смертное, другая – бессмертное.
Нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо, и наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно.
Мудрец один способен верно судить о поэзии и музыке, хотя сам и не будет писать стихов.
Начало всего и величайшее благо есть благоразумие. Поэтому оно дороже философии.
Наставление вместо ненависти, улыбка вместо презрения.
Люби жену и детей больше самого себя.
Наука о природе не служит никакой иной цели, кроме безмятежности духа.
Во всех занятиях плод с трудом созревает по их окончании, а в философии познание и удовольствие бегут наперегонки. Наслаждение не следует за познанием, но познание и наслаждение существуют одновременно.
Если что не тревожит присутствие, то напрасно печалиться, когда оно только еще ожидается.