Ефрейтор Гончар, отпуск которого зависел от сегодняшних стрельб, был назначен дежурным на вышку корректирования.
— Вот это и глупость, — говорил Гончар, давая сигарету солдату, сидевшему у пульта управления целями. — И тебе покоя нет, круглые сутки пальба, и нас в воскресенье погнали.
Солдат, равнодушно слушая, кивнул и спросил:
— Долго проходят?
— Что проходят?
— За подстилками, говорю, долго будут ходить?
— Как идти, — ответил Гончар, поглядывая на дорогу, — да каптенармуса не найдешь, да подстилки пожалеет. И то, говорю, что бы завтра не стрелять? Ни свет ни заря шум, крик.
Солдат снял один сапог, задрал ногу на сиденье и стал перематывать портянку.
— Мне вот отпуск.
Солдат поднял голову:
— По семейным обстоятельствам?
— За службу, — обрадовался вопросу Гончар. — А главное, что обидно. Я на отлично отстреляюсь, а если расчет не на первом месте, то и отпуска мне не видать. Чтоб каждый за всех. Политика у комбата.
Солдат намотал портянку, засунул ногу в сапог, попинал носком сапога в стенку.
— Ты откуда?
— Кривой Рог, — ответил Гончар. — О! Дивчины там! Я вам доложу!
Солдат оживился.
— Что там! На Львовщине, вот да! Мы сопровождали груз, день стояли. А они ходят, они ходят одна к одной! Тебя как?
— Микола.
— Коля! — солдат расправил грудь. — Я заболел! А ты говоришь — Кривой Рог.
— Да хоть и Львовщина, — быстро согласился Гончар, — хоть какое место, мне главное отпуск.
Внизу у бруствера перед солдатами стоял старшина батареи прапорщик Лялин, недавно перешедший на сверхсрочную службу.
— Меня спрашивают, — говорил он, поправляя под погоном ремень портупеи и дергая плечом, — меня спрашивают, повторяю, встаньте как положено. Первый расчет, в чем дело?
Сержант Борис Фандеев, стоявший рядом с Лялиным (это на его расчет прикрикнул старшина), негромко, только для Лялина, заметил:
— Брось, старшина.
— Не действуй под локоть, — тоже тихо огрызнулся Лялин и повысил голос: — Первый расчет! Фандеев, наведите порядок.
— Кто разрешил курить в строю? — спросил Фандеев.
— Прапорщик, — ответили из строя.
— Я разрешил, — пояснил Лялин, — но строй ломать не имеете права. Меня, повторяю, спрашивают, почему стреляем одиночными? А потому, — и он стал повторять слышанные от комбата слова, — а потому, что очередью бегущую мишень подобьет и Сидоров. Это условно говоря. А если вокруг Сидорова враги и патроны на исходе? Вам не довелось быть на войне…
«Тебе довелось», — подумал Фандеев, отошел и сел на ящик из-под снаряжения для учебной наводки. Взял в руки кусочек коры и стал медленно крошить.
Борис и его друг Леонид Нестеров собирались вчера вместе в увольнение. Но из-за стрельб комбат отпустил только Леонида. Борис и так часто ходил в увольнение.
Лялин, кончив урок, подошел и миролюбиво сказал, имея в виду портупею:
— Жмет, — и подергал плечом.
— Притрется. — Фандеев встал.
Лялин обиженно произнес:
— Мы ж без подчиненных можем быть как друзья. Конечно, вы с Леней дружки-приятели. Но я тебе, Фандеев, скажу, что, во-первых, вы мне препятствия в колеса не чините, а наоборот, на первых порах надо помочь в авторитете, а если говорить во-вторых, то в этом плане ты меня не осуждай.
— Я не осуждаю, — ответил Фандеев, — у каждого свое, — отошел и крикнул, глядя на вышку: — Гончар! Как там?
— Несут! — откликнулся Гончар, высовываясь.
— Ты чего там, куришь?
— Никак нет! Я слезу, товарищ сержант, отстреляюсь первым — и снова дежурить!
— Давай, — разрешил Фандеев и пошел к машине комбата.
Комбат читал газету.
— Принесли! — крикнул Фандеев.
Комбат открыл дверцу кабины и ступил хромовым сапогом на мокрую траву.
— Эх, — крякнул он. Согнулся, разогнулся. — Наслаждаюсь! — сказал он. — Хорошо, Фандеев!
Слабый ветер оттянул со стрельбища запах пороха, неназойливо висела в воздухе неслышная изморось, пробовали щелкать птицы, но негромко, таясь в березах за тяжело обвисшими ветвями. Вдали маячили мишени, похожие на начинающих движение людей.
— Убрать, — показал на них комбат. — Чем занимается личный состав?
— Прапорщик Лялин объясняет, почему стреляем по бегущим одиночными. — Фандеев посмотрел на комбата. — На случай, если у Сидорова останется мало боеприпасов.
Комбат усмехнулся. Получалось, как будто Фандеев посмеялся над Лялиным. Фандеев, заминая неловкость, закричал:
— Солдат! Эй, на вышке! Рядовой.
Солдат, отвечающий за управление мишенями, высунулся:
— Чего?
— Приготовить бегущие, — приказал Фандеев.
…Леонид проснулся оттого, что Лида потянулась через него за сигаретами. Уже проявился квадрат окна на темной стене.
Лида закурила, отвела сигарету, выдохнула в сторону дым, склонилась:
— Ты не спишь, я видела.
— Оденься, — сказал он, закрывая глаза.
— Еще темно.
Леонид открыл глаза и, избегая глядеть на плечи и грудь Лиды, посмотрел в глаза. Глаза были большие, веселые. Лида, все так же отводя руку с сигаретой, другую положила ему на глаза и поцеловала, прижимаясь всем телом. Он легонько отвел ее руку.
— О, господи! — разозлилась она. — Как будто я что требую. Повернись, я укрылась. — Он повернулся. Она лежала на боку, и когда он стал подходить за одеждой, она откинула одеяло. Он сел на кровать.
— Я дрянь? — спросила она.
— Ты не дрянь, — он закрыл ее плечи одеялом. — Я могу даже поцеловать тебя.
— Даже, — сказала она. — Надо же, даже поцеловать! Скажите!
— Лида, — сказал он, — я хочу что сказать. Без обиды. — Он заметил, что тени у глаз, которые ночью казались следами усталости, подведены краской. — У меня не было никого до тебя. Была, но я не считаю…
— Она была старше тебя? Сколько тебе было лет?
— Было плохо, — повторил он.
— Дай сигареты. — Он подал. — А со мной? Зажги спичку. — Он зажег. — Со мной тебе было хорошо?
— Если хочешь, я женюсь на тебе, только… в общем, если надо, я женюсь.
— Дурачок, — сказала Лида, — иди сюда, иди ко мне.
— …Но я бы не хотел жениться.
— Вообще или на мне?
— На тебе.
— Ну знаешь, — возмутилась она. — Ну и мотай отсюда. — Она села, погасила сигарету и стала одеваться.
— Лида, — сказал Леонид, — зачем так? Ведь не просто — сошлись, разошлись. Я понял, что бывает хорошо, когда остальное хорошо.
— Ничего я не хочу понимать. — Она не попадала крючком в петлю. — Вы с Фандеевым на одну ногу пара сапог. — Она, не застегивая, запахнула халат.
— Он тебя любит.
— А ты что говорил? — она повернулась к Леониду.
— Я в тебя за одни его рассказы влюбился, — виновато объяснил он.
— Что ты мне о нем говорил? — мстительно добивалась она.
— Фандеев мне друг больше некуда.
— Другом стал, а ночью? С грязью смешивал!
— Всегда был, — заторопился Леонид, боясь почему-то, что Лида ударит его.
— Если хочешь знать, — Лида приблизилась, — я его люблю. А с тобой — слышишь — случайно.
— Я ничего не скажу, Лидочка, — говорил Леонид, оглядываясь. — Ты не сердись, Лида. Я пойду.
— Иди, — ответила она, села и закашлялась.
— Ты б не курила, — посоветовал Леонид. — Он не такой, как я, — решился добавить он, — ты не думай, что если солдат, так что-то плохое. Говорят, конечно, о девчонках. Болтают больше. У нас парень есть, ефрейтор, тому только… Лида!
Лида молчала. Когда Леонид, уже одетый, подошел и сказал: я ухожу, она лишь дернула плечом.
…— Делай ра-аз! — протяжно командовал Лялин. — Отставить! Резче, резче! Делай ра-аз! Так. Делай два-а! На ремень! — Он увидел комбата. — Смирно! Товарищ капитан…
— Вольно! — сказал капитан.
— Вольно! — сдублировал Лялин.
— Три мишени, — отрывисто произнес капитан. — Интервал появления четыре секунды. Одно поражение — тройка, два — четверка, все — пятерка. Кому неясно?.. В укрытие! Первая смена — на исходный рубеж! Лялин!
Лялин выдал по три патрона.
— На огневой рубеж шагом марш, — сказал комбат. И когда солдаты легли на брезент, зарядили оружие и доложили о готовности к стрельбе, махнул рукой.
Солдат на вышке включил моторы. Мишени — избитые фанерные силуэты людей — появились и поплыли выше травы справа налево.
Гончар выстрелил. Мишень упала. Рядом ударили еще выстрелы. Гончар покосился, чтобы увидеть комбата, но показалась вторая мишень. Гончар свалил и вторую, а третью срезал, когда она только появилась. Он весело повернулся на бок и крикнул:
— Ефрейтор Гончар стрельбу закончил. — И сам себе скомандовал: — Оружие к осмотру!
Соседи еще стреляли, и хлопки выстрелов, как удары бича, неслись по полигону. Матовая изморось все висела в воздухе. Солдаты, выполнившие упражнение, встали. На брезенте светло-серыми пятнами остались следы, где лежали солдаты. Подошли следующие четверо. Лялин собрал у отстрелявших гильзы, раздал очередным патроны.
Комбат записывал результаты, прикрывая листок.
— Хорошо идет, товарищ капитан, — обратился к нему Лялин. — Скоро все отстреляются, ни одного перестрела.
— Не сглазь, — ответил капитан.
— Тьфу, тьфу! — ухмыльнулся Лялин. — А вы стрельнете, товарищ капитан? Может, очередью? Что ж экономить, все равно списывать, срок подошел.
Гончар тоже считал результаты. Его расчет отстрелялся без троек, оставался командир расчета Фандеев.
— А он хорошо стреляет? — спросил солдат.
— О! К гадалке не ходи!
— Это который?
— Вон под березой.
— А, — увидел солдат, — орал на меня который. Нажать блокировку — ни одной не свалит.
— Давай нажмем, — обрадовался Гончар.
Леонид взмахнул из кузова машины, крикнул шоферу, чтоб не останавливался. Попал ботинками в грязь, ругнулся и побежал к полигону. Солдат оцепления строго крикнул:
— Эй, сержант! — Но, узнав Леонида, сбавил: — Товарищ сержант, что ж вы в парадном? Да вы ж в увольнении!
— Не отстрелялись еще? — спросил Леонид. — Фандеев там?