Хотя мичман усердно подсвечивал прожектором, накинуть петлю на торпеду оказалось совсем непростым делом. То торпеда нырнет в волну, то борт катера подкинет волной. А когда на какую-то долю секунды и борт и «голова» стальной сигары оказывались на одном уровне, «рогач» не доставал. Ловля торпед, теоретически представлявшаяся Виктору простым до примитивизма делом, на поверку оказалась настоящим искусством, требующим ловкости, сноровки и мгновенной реакции. Всякий раз, когда Литвинов промахивался, он не очень сердито чертыхался. И было в этом чертыхании что-то привычное. Нечто вроде ритуала.
С подхода, примерно, пятнадцатого Литвинов накинул стальной аркан. Но это было только половиной дела. Загнать норовистое тяжеленное веретено в полупортик оказалось заботой похитрее, нежели взнуздать его. Примерно как верхом на необъезженном коне вдевать нитку в игольное ушко. Каким-то чудом боцман ухитрился выполнить этот цирковой трюк. Ухватил-таки момент. Рокотнула лебедка, и торпеда рыбкой скользнула. Сначала в полупортик, затем на приготовленную тележку.
— Одна есть, — засмеялся боцман. — Вторую выловишь ты. Понимаешь, противолодочник тоже не бездельничал. Наверное, ответил контратакой. Если я в этом деле что-то понимаю.
Старшина 1-й статьи Литвинов понимал правильно. Противолодочник действительно успел контратаковать лодку. О том, что нужно искать и его торпеду, БПК просигналил прожектором.
— Ну что ж, — благодушно согласился Литвинов. — Если повезет, утречком будем дома.
Но им не повезло. И сам противолодочный корабль, и торпедолов безрезультатно утюжили полигон. И время от времени перемигивались прожекторами. Мол, как там у вас? Ответ неизменно следовал такого содержания — у нас то же, что и у вас.
Всех свободных выставил мичман на палубу. Вдруг кто и сумеет увидеть. И матросы старательно вглядывались в катящиеся волны, по которым прыгал прожекторный луч. Однако все было напрасным. Вторая торпеда словно сгинула.
— Весело, — зло сплюнул Литвинов. — Либо пузыри пустила, либо с подсветкой какая ерундовина. Теперь пороемся.
«Теперь пороемся» значило, что найти торпеду в ночном море, к тому же явно начинающем «чудить» (как в таких случаях говаривал мичман Строчков), посложнее, нежели решить пресловутую задачу с отысканием иголки в стогу сена. И чем дальше, тем труднее. Ветер, волны и течения вносят свои «поправки». Однако задачу на поиск никто не отменял.
Между тем волны все чаще и чаще перекатывались через палубу. У торпедолова борта низкие. То, что для большого противолодочного корабля просто свежая погода, для торпедолова уже небольшой шторм. Сейчас же уровень «просто свежей» остался далеко позади.
То утыкался в волну форштевень, то, наоборот, выкидывало корму, и тогда дизель, лишенный нагрузки на винт, выл на высокой ноте. Да, тот поход к маяку был простой увеселительной прогулкой. Любопытно. В кино шторм выглядит как-то занимательней.
Небо на востоке начало незаметно сереть. Ого, уже десятый час! Зимнее утро поздно начинается. Теперь, когда начало светать, стало видно, насколько за ночь выросли волны. Когда катерок оказывался в «лощине», между двух водяных холмов, — тоскливо подсасывало под ложечкой. Но сосредоточенные, спокойные лица товарищей подбадривали. Спокойствие — лучшее свидетельство, что все идет как надо и повода робеть нет. Вот, значит, где приобретал Гришуня свой характер! Но что интересно — морская болезнь, о которой Виктор столько читал и слышал, почему-то щадит его. Может, свежий воздух, которого на верхней палубе всегда в избытке, тому причиной? Или пустой желудок? Или маломощный шторм? Все может быть.
Из нескольких тысяч волн какая-то одна непременно вдвое — втрое выше других. Стихийно действует закон сложения. Старые моряки знают его не из учебника физики.
Только одно мгновение, мельком видел Виктор внезапно выросшую темную стену с белым кудрявым верхом. В следующий миг водяной вал изогнулся над бортом, перевалил через леер, тяжко ухнул. Кипящая масса упруго ударила, подхватила, оторвав ноги от палубы, куда-то поволокла. Оглушенный Виктор отчаянно забарахтался. Уже у самого борта кто-то цепко ухватил его за плечо. Волна схлынула. Виктор закашлялся, сплевывая соленую горечь. Ну и водичка, будь она неладна! Как жидкий лед.
— Купаться не советую, — Литвинов одной рукой ухватил леерную стойку, другой помогал Виктору подняться. — Сезон не тот.
Устав велит уважать начальство. И Виктор, безусловно, уважал боцмана Литвинова. Как мог. За должность. Опыт. Сноровку. За характер, наконец. За уроки педагогики, что тоже весомо. Но, пожалуй, только сейчас по-настоящему оценил боцмана Литвинова. Тот был у самой рубки. И когда ударил вал, не в рубку метнулся. А к нему, Виктору.
— Не за что благодарить, — хмуро улыбнулся боцман. — Надо торпеду искать, а тут тебя пришлось бы вылавливать, время терять. Беги в кубрик, переоденься…
Вскоре совсем рассвело. Но ветер не утихал. Стал холоднее. Леера и надстройки, прихватываемые морозом, начали понемногу покрываться ледяной коркой. Она быстро нарастала.
— Ох, чую, не миновать нам сегодня хорошей физзарядки, — пробурчал Литвинов, оглядывая обледеневшие надстройки. — Инструмент не мешает подготовить. Для околки.
Об опасности обледенения Виктор уже слышал. Даже фотографию ему показывали. Леера толстые, что пожарные рукава. Свисающие с рубки глыбы льда. Катер, говорил Литвинов, в тот раз двое суток штормовал на морозном ветру. И люди просто обессилели.
Обледенение опасно не неудобствами, связанными с тем, что палуба превращается в каток и все палубное имущество покрывается льдом. Быстро нарастающий ледяной панцирь в свою очередь так же быстро увеличивает вес надводной части корабля. И нарушается остойчивость. Со всеми вытекающими последствиями. В сумрачных глубинах морей покоится не одно судно, экипаж которого не справился с обледенением.
…Красную «голову» торпеды они увидели неожиданно. Боцман оказался прав. Фонарь действительно не горел.
— Видал, куда оттащило? — в сердцах ругнулся Литвинов.
По всему видать, — треволнения минувшей ночи отразились на его настроении не лучшим образом. Боцман как будто даже и не обрадовался, что торпеда нашлась.
— Пожалуй, эту я тоже брать буду. Очень уж раскочегарило. А ты на подстраховке будь. Мало ли что… Может, и верно поможешь.
Наверное, с полчаса крутился катер около торпеды, пока старшине 1-й статьи удалось ее заарканить. И когда стальное бревно подтягивали к корме, едва не приключилась беда. В самый последний момент рвануло вверх корму и оголенный винт бешено закрутился над красной «головой». Еще доли секунды и… Реакция первого волейболиста института сработала безотказно. Вторым «рогачом» Виктор успел оттолкнуть торпеду раньше, чем плюхнулась корма. И эту секунду уже не упустил боцман, вдернув торпеду в полупортик.
— Ну вот и все, — умиротворенно засмеялся Григорий. — Сейчас глотнем кофе по кружечке — и домой. Между прочим, пару лет назад вот так и пустили торпеду на дно. Винтом секануло по корпусу… Набрала воды и только булькнула. А сейчас ничего, сработали.
И это все, что сказал он о спасении торпеды. Опять-таки не очень понятно. Как-то неопределенно. Дает понять, что дело, в общем, обычное и ни к чему трезвонить в колокола? Признает, что Виктор, как торпедист, уже кое-что начинает стоить? Как бы там ни было, а в этом молчании есть определенный педагогический подтекст. И не мешало бы его разгадать на досуге. Пригодится…
— Теперь подводникам и противолодочникам можно петь, — устало зевнул Семен Лебедев (на руль снова стал боцман Литвинов), когда они напились кофе и, окончательно разморенные теплом кубрика, укладывались досыпать. — Понимаешь, дело какое. При стрельбе хоть мухе в глаза попади, а посеяна торпеда — и вся стрельба насмарку. Все, кончаем разговоры… Баюшки.
Николай ЧеркашинТРАЕКТОРИЯ ШТОРМАРассказ
А вчера старший матрос Гуйдо отколол очередной номер. Вышел на вахту в бушлате, на рукаве которого желтели не три, а четыре годичных нашивки. Лейтенант Веденеев глазам не поверил, пересчитал взглядом — точно четыре, как в старое доброе время, когда на флоте служили на год больше, чем ныне.
— Гуйдо, что за маскарад?
— А чо? — губы рулевого сложились в осторожную усмешку. — Все по закону, товарищ лейтенант! Приказ министра об увольнении в запас неделю назад вышел… По четвертому году служим…
Старший лейтенант Макаров, штурман и непосредственный командир Гуйдо, оторвался от карты и с интересом воззрился на замполита. «Ну, что, — играло у него в глазах. — Каков гусь?! Я же вам говорил… Попробуйте сами ему доказать, что земля круглая, море соленое, а Гуйдо — не прав…»
Газеты с приказом министра обороны пришли на сторожевик, когда тот накручивал на лаг предпоследнюю сотню океанских миль. Через сколько-то ходовых суток старший матрос запаса навсегда выйдет за ворота вольным человеком… А пока стоять ему вахты и чтить Корабельный устав. Именно это хотел сказать Николай Веденеев, как можно короче и спокойнее. Не успел. Вмешался командир — капитан-лейтенант Ухналев.
— Гуйдо! Нашивку снять! Отставить разговоры на руле!
Последнее лейтенант Веденеев принял и на свой счет. Тоже, мол, нашел время формой одежды заниматься. Вахта на руле святое дело. Тем более что погода портится с каждым часом. Синоптики обещают нешуточный циклон.
Гуйдо с треском отодрал злополучную нашивку. Штурман разочарованно — сцены не вышло — взялся за измеритель. А Веденеев вышел на крыло мостика. В лицо ударил ветер с брызгами. «Канадка» вмиг обросла ледяным горохом…
После Киевского политического лейтенантская судьба — Веденеев ничуть не кривил душой — сложилась превосходно: распределился на Северный флот — самый лучший из флотов, попал на плавающее соединение, назначен сразу — не «комсомольцем», не замполитом в БЧ — заместителем командира корабля. Пусть не крейсера, не ВПК, большого противолодочного корабля, всего