Не успела я запечатлеть этот чудесный образ в памяти, как мне на голову набросили кружевную фату, мигом закрывшую весь обзор. И зачем, спрашивается, красили, наряжали и причесывали, если под кружевом этого даже никто не разглядит. Зато теперь понятно, почему возможна подмена: с такой-то маскировкой «ее светлость» вряд ли бы узнал даже тот, кто неоднократно с ней встречался.
— О, уже готова! Замечательно! — раздался со стороны двери голос Амадора, и стальные руки, силой и властностью так напоминающие Ренарда, подхватили меня и повлекли прочь из комнат.
— Месье Амадор! — попробовала было возмутиться я. — Месье Амадор, немедленно отпустите меня, я не желаю в этом участвовать! Я слышала ваш разговор с её светлостью. Меня не касаются ваши близкие отношения, но я не позволю вовлечь меня в государственное преступление…!
— Успокойтесь, Габриэлла, — раздался веселый голос рядом со мной. — Его Величество король Франции осведомлен обо всем и одобряет мою затею. Не волнуйтесь, прекрасная невеста, сегодня самый счастливый день в вашей жизни!
И я почему-то поверила ему. А что мне оставалось? В конце концов, я же так мечтала стать принцессой в детстве. А сбывшаяся, пусть всего на оин день, но все же, мечта — это разве не счастье?
По обычаям высшей знати я шла следом за женихом к величественному собору, а вокруг бушевала торжество. Никогда бы не поверила, что такое можно было организовать за считанные часы. Хотя герцоги Анжуйские почти братья королей, им все под силу. И один из этих сильных мира сего сейчас с достоинством шествует передо мной, гордо вскинув голову и растянув губы в снисходительной ледяной полуулыбке. Почему я так думаю? Да потому что в высшем обществе так принято. Слава Богу я не столкнулась лицом к лицу со своим женихом, а то, боюсь, сбежала бы от его надменности и презрения к нищей неродовитой дворяночке, которую и в любовницы-то взять как-то совестно. А если бы его светлость еще знал, что я два с половиной месяца драила полы и махала тряпкой в чужом доме, сам бы немедленно сбежал от такого позора, подальше от сброда вроде меня.
Да чего скрывать, я в любой момент готова была удрать и наверняка уже давно выбиралась бы из Ренна самыми темными городскими переулками, прихватив с собой дорогущее платье и гарнитур стоимостью в целое состояние, как самая настоящая воровка, если бы священник в конце исповеди не шепнул мне: «Не бойтесь, Габриэлла, в этом союзе нет ничего богопротивного. Идите навстречу своему счастью, вы его достойны. Уж поверьте мне, я знаю и никогда не благословляю браки, обреченные на то, чтобы уподобиться ненавистной пожизненной клетке, полной разбитых мечт и вечного горя». И я шла, всеми силами души веря, что делаю все правильно.
В соборе было нестерпимо жарко, свечи нещадно источали тепло, заставляя тело разомлеть и чувствам оттаять. На середине церемонии я поймала себя на мысли, что сейчас заплачу. Почему? Сама не знала, но старательно убеждала себя, что от жары, и отчаянно сдерживала рвущиеся наружу слезы, представляя, во что превратится с таким трудом и любовью наложенный макияж. К счастью, эта пытка длилась недолго, и вскоре мы с герцогом Анжуйским уже пожимали друг другу руки в знак заключения союза. А ведь когда-то я представляла, как любимый и любящий жених подхватит меня на руки прямо в церкви и прижмется к моим невинным губам в совсем не целомудренном поцелуе…
Выходили мы из церкви так же раздельно, словно и не изменилось ничего. Я понятия не имела, что будет дальше. Грандиозный прием и бал у герцогов Анжуйских? Ответ явился через несколько минут: мы шли по живому коридору к позолоченной карете, запряженной четверкой белоснежных лошадей. Судя по виду транспортного средства оно не было рассчитано на дальнее путешествие. Так куда же мы? У мужа есть где-то поблизости особняк?
В итоге решила выкинуть из головы эти мысли. Какая разница, куда именно мы поедем! Мне предстояло испытание похуже свадебной церемонии в жару и духоте: сесть в одну карету с супругом. Боже, мы же наедине останемся… И потом, сейчас уже вечер, а значит скоро брачная ночь, а значит…
Путь до кареты оказался предательски коротким, так что забралась я внутрь, так и не собравшись с мыслями и не совладав с дрожью во всем теле. Я сжалась в дальнем углу, предпринимая героические и одновременно невероятно глупые попытки слиться с обивкой сидения и не привлекать внимания мужа. Я даже отвернулась в окно, глядя через белое кружево на бурлящий празднующий поток, лишь бы не встречаться взглядом с человеком, которому я отныне принадлежала и душой, и телом, и привычным жестом обхватила себя руками, чтобы герцог не заметил, как я трясусь от одного его присутствия.
Дверца кареты хлопнула, словно молоток судьи, вынесшего смертельный приговор, и под свист и улюлюканье гуляющей толпы лошади тронулись в неведомый путь. Я понимала, что мое поведение неприлично и обижает герцога, но не могла повернуться. Да что там, я, кажется, снова собралась плакать! До меня даже не долетал гул улицы, я слышала только бьющую в моих висках кровь и прорывающиеся сквозь упрямо стиснутые зубы всхлипы. Но тут к абстрагировавшейся от всего происходящего мне прорвался горячий шепот:
— Это ты от страха перед надвигающимся исполнением супружеского долга дрожишь или тебе холодно, что неудивительно с таким вырезом на спине? — и до боли знакомые объятия крепко сжали меня и притиснули к дорогому мужскому камзолу, с ароматом дорогих духов. Я чудом не вывернула шею, рывком обернувшись… и натолкнулась на пронзительно синие глаза, незаметно ставшие такими родными.
— Господин… — только и смогла выдохнуть я, еще не веря в то, что вижу, и продолжая ощупывать взглядом каждую дорогую сердцу черту: угольно-черная пышная грива, матово-бледная кожа, правильные аристократические черты, бледный, едва заметный шрам на виске.
— Ты еще герцогом Анжуйским меня назови, — усмехнулся Ренард. — Хотя перспектива быть Господином своей жены, а в особенности тебя, моя красавица, весьма и весьма заманчива. По крайней мере смогу быть полностью уверен, что ты не сбежишь. Снова.
Отчего-то стало очень стыдно, и я, как водится, не покраснела, как все нормальные смущенные девушки, а вздрогнула, как от озноба.
— Тихо-тихо, — муж сжал меня еще сильнее, и вмиг стало тяжело дышать, но никакого дискомфорта от этого я не испытывала, напротив, было очень, просто-таки до неприличия приятно (хотя какие там приличия наедине с законным супругом!). — Прости меня, Габриэлла, я ошибался. Очень сильно. Знаю, я далеко не ангел, и порой со мной очень сложно. Знаешь, братья в шутку зовут меня «хромой совестью». Так вот я обещаю тебе, что сделаю все возможное, чтобы в отношениях с тобой не опереться на «хромую ногу» и не оступиться. Прошу, Габриэлла, позволь тебя любить…
Я слушала и не верила. Ренард, герцог Анжуйский, — мой муж. Совсем как я хотела: красивый, мужественный, любящий, добрый, ласковый, заботливый, внимательный, щедрый, умный, остроумный… Моя исполнившаяся мечта. И он просит у меня прощения и позволения любить меня.
Не став тратить время и силы на слова, которыми все равно не передать все мои чувства, я ответила ему одним полным любви поцелуем поцелуем, в который вложила всю свою нежность и страсть, на которую была способна.
Эпилог
В тот вечер свадеб к родовому поместью герцогов Анжуйских мчался экипаж, в котором в радостном возбуждении предавалась мечтам герцогиня Савойская. Она еще не знала, что её обогнала голубиная почта из окрестностей Ренна и что её уже ждет герцог-отец, впечатленный горячим письмом, под которым подписались все трое его сыновей, и готовый на все ради своих детей и блага страны, даже на соблазнение с возможным последующим браком дьявола в платье и с герцогским титулом. Король Франции действительно был осведомлен о провернутой кузенами афере и ничего против не имел, так как вскоре получил доклад от своего посланника в Савойе, что союз заключен и Испания в бессильной ярости кусает локти, впрочем, как и Англия во главе с премьер-министром Норфолком, который впоследствии лишился должности.
Габриэлла не знала, что в эту самую минуту в маленькой деревенской церквушке священные узы брака соединили её старшую сестру с ее «принцем». Эдит же была прекрасно осведомлена о грядущем счастье сестры, и в особняке вскоре ждали прибытия второй пары новобрачных. А уже завтра Лео и Эдит поедут в свадебное путешествие на юг, в Монпелье, поместье, которое приемный сын герцога Ануйского наследовал в полугодовалом возрасте после смерти родного отца. Деревушка Сен-Дрезери находилась по соседству с его владениями и Леонард решил в качестве свадебного подарка своей обожаемой молодой жене подарить её отчий дом, маленький и уже давно не новый, но такой дорогой её сердцу, вместе с садом и крестьянской землей. Маркиз де Труи продал ему все хозяйство, в сущности, за бесценок, хотя Лео был готов пожертвовать все свои богатства ради счастливой улыбкой, распустившейся на прекрасном лице Эдит. А еще герцог Леонард Анжуйский всерьез задумался насчет виноградников.
Не успели молодожены проснуться после первой брачной ночи, открывшей кому-то волнующую тайну земной любви, подарившей кому-то радость первооткрывателя, наградившей кого-то долгими ласками и иступленным наслаждением, как за ворота небольшого особнячка в окрестностях Ренна, окруженного дивным, утопающем в цвету садом, во весь опор вылетел Герцог, сменивший наездника. Правил горячим скакуном молодой капитан, а вместе с ним верхом на вороном скакал его молодой парнишка-солдат. Розали тесно прижималась сзади к мужчине, обхватив того за талию, и мечтала, что, возможно, и на её свадьбе когда-нибудь погуляют все её близкие. На свадьбе с ее «принцем». А Амадор неосознанно поглаживал маленькую тонкую ладошку на своем поясе и блаженно улыбался, сам не зная почему.
Под бирюзовым балдахином
Держа в руках бокал с графином,