Каковы шансы, что самый занятой человек из ваших знакомых будет также и самым продуктивным? Мы склонны связывать занятость с благом и считаем, что длительная работа должна вознаграждаться. Однако оцените, что вы делаете, почему вы это делаете и к чему приведет вас результат. Если у вас нет хорошего ответа – остановитесь.
В чем твое искусство? В том, чтобы быть хорошим[229].
Стоики считали, что наше дело на этой земле – прежде всего быть хорошими людьми. Это основная обязанность, однако мы настоящие эксперты в поисках оправданий для уклонения от нее.
И снова процитируем спортивного тренера Билла Беличика: «Делай свою работу».
Июнь: решение проблем
Ибо тому, что принадлежит разуму, другой никогда не помешает; не касаются его ни огонь, ни железо, ни тиран, ни клевета, ничто вообще[230].
Препятствия – неотъемлемая часть жизни: что-то происходит, что-то не клеится, возникают преграды. Однако ничто не может остановить работающий должным образом разум стоика, поскольку при любой программе действия у него есть «оговорка наперед».
Что это такое? Своего рода резервное копирование. Если друг нас предаст – эта оговорка позволит узнать, каким образом это случилось и как простить его ошибку. Если нас бросят в тюрьму – оговорка в том, что мы можем отказаться быть сломленными и постараться стать полезными другим заключенным. Технический сбой в компьютере уничтожает результаты нашего труда – и оговорка в том, что мы можем начать заново, на этот раз сделать работу лучше и быстрее. Можно помешать нашему движению, можно нарушить его, однако разум всегда способен меняться и всегда сохраняет возможность проложить новый путь.
Частично это напоминает традиционный ход вещей. Один из законов Мёрфи гласит: «Если какая-то неприятность может произойти, она обязательно произойдет». Именно поэтому мы держим наготове эту оговорку: мы знаем, что нам, видимо, придется ее использовать. И никто не способен помешать этому.
Прекрасно это у Платона. И когда о людях судишь, надо рассматривать все наземное как бы откуда-то сверху: поочередно стада, войска, села, свадьбы, разводы, рождение и смерть, толчею в судах, пустынные места, пестрые варварские народы, праздники, плач, рынки, совершенную смесь и складывающийся из противоположностей порядок[231].
У поэта Лукиана[232] есть прекрасный диалог «Икароменипп, или Заоблачный полет», в котором рассказчик получает возможность летать и смотреть на мир сверху. Обратив взор на землю, он видит, какими до смешного маленькими выглядят с небес даже самые богатые люди, усадьбы и целые империи. Все их битвы и заботы при взгляде с высоты становятся ничтожными.
В античные времена такое упражнение было исключительно теоретическим: удавалось забраться всего лишь на вершину горы или на дом высотой в несколько этажей. Однако по мере развития технологий люди смогли действительно увидеть мир с высоты птичьего полета – и даже больше.
Астронавт Эдгар Митчелл был одним из первых людей, взглянувших на планету из космоса. Позднее он писал:
В космосе у вас проявляется мгновенное глобальное осознание, ориентация для людей, сильное недовольство состоянием мира и стремление что-то с этим сделать. Отсюда, от Луны, международная политика выглядит такой мелочной. Вам хочется сгрести какого-нибудь политика за шкирку, утащить за четверть миллиона миль и сказать: «Смотри сюда, сукин сын».
Если разделить точку зрения, описанную Платоном, можно решить множество проблем.
Используйте это.
Нельзя быть солдатом? – Пусть добивается почетных должностей. Нужно проводить жизнь в уединении? – Пусть будет оратором. Приказано молчать? – Пусть помогает гражданам молчаливым заступничеством. Опасно даже появляться на форуме? – Дома, в зрительном зале, на пиру пусть обратится с речью к честному товарищу, верному другу, сдержанному гостю. Если он лишится гражданской деятельности – пусть выполняет свой человеческий долг[233].
Незадолго до смерти, когда победа в Гражданской войне в США уже была близка, Линкольн рассказал в кругу военачальников историю о человеке, который хотел получить высокую должность в правительстве. Сначала он интересовался, нельзя ли сделать его министром иностранных дел. После отказа попросил более скромный пост. После повторного отказа – должность рядового таможенника. Поняв, что не получит даже этого, он попросил у Линкольна старые штаны. «Хорошо быть скромным», – смеялся Линкольн, завершая свой рассказ.
Эта история воплощает гибкость и целеустремленность стоицизма. Если мы не можем сделать это, мы можем попробовать сделать другое. Если не можем другого, то, вероятно, нам можно попробовать третье. А если и оно невозможно – всегда найдется что-то еще. И даже если итоговым вариантом окажется всего лишь «должность» хорошего человека, у нас всегда будет возможность применить нашу философию.
Так что же мы возмущаемся? Что жалуемся? На то мы и рождены[234].
Никто не говорит, что жизнь проста. Никто не обещает, что она будет справедливой.
Однако не забывайте: долгая и непрерывная череда ваших предков прошла через невообразимые невзгоды, трудности и сражения. Их гены и их кровь наполняют ваше тело. Без них не было бы вас.
Вы наследник впечатляющей традиции и, будучи их жизнеспособным потомком, способны на то же, на что были способны они. Вы предназначены для этого. Взращены для этого.
Имейте это в виду в трудную минуту.
И мы еще говорим: «Господи боже, как бы мне не беспокоиться?» Глупец, разве нет у тебя рук? Разве не сделал их тебе бог? Сиди теперь и молись, чтобы у тебя не текли сопли! Ты лучше высморкнись и не вини[235].
Мир несправедлив. Игра – жульничество. Кто-то точит на вас зуб. Возможно, эти утверждения и верны, но на практике – здесь и сейчас – какая вам от них польза? Тот правительственный доклад или эта сочувственная статья не помогут оплатить ваши счета, заживить сломанную ногу или получить экстренный кредит. Тот, кто поддастся жалости к себе и слезам, стеная: «Горе мне!» – не получит ничего, но потеряет энергию и мотивацию, необходимые для того, чтобы справиться с проблемой.
У нас есть выбор: сосредоточиться на том, как нас обидели, или использовать имеющиеся ресурсы и взяться за дело. Будем ли мы ждать, пока кто-то спасет нас, или прислушаемся к призыву Марка Аврелия: «Поспешай-ка лучше к своему назначению и, оставив пустые надежды, самому себе – если есть тебе дело до самого себя – помогай, как можешь»[236]. Это лучше, чем просто утереть нос (хотя и это само по себе шаг вперед).
Прибавь и тех, которые мало переменчивы не из-за твердости, а из-за лени и живут не так, как хотят, а как начали[237].
В книге «Яма»[238] Сет Годин проводит интересную классификацию посетителей супермаркета, которых он делит на три типа. Первые встают в самую короткую очередь к кассе и стоят в ней, как бы медленно она ни продвигалась и как бы быстро ни двигались соседние. Вторые перебегают из очереди в очередь несколько раз в надежде выгадать несколько секунд. Третьи же переходят только один раз – когда становится очевидно, что их очередь тормозит и есть хорошая альтернатива. Годин побуждает задаться вопросом: к какому типу принадлежите вы?
Сенека советует нам быть третьим типом. То, что вы отправились по одному пути, не означает, что вы непременно должны ему следовать, особенно если этот путь оказывается порочным или сложным. В то же время выбор одного пути не повод быть легкомысленным и не связанным никакими обязательствами. Чтобы решиться действовать иначе и прийти к переменам, требуется смелость, но ровно так же необходимы дисциплина и осознанность, чтобы понимать: идея «это выглядит даже лучше» – искушение, которому нельзя потворствовать бесконечно.
Мы часто говорим о том, что выбирать родителей не в нашей власти, что жребий нашего рождения случаен. На самом же деле мы вольны по собственному усмотрению решать, где нам родиться