ольшая часть наших слов и поступков не является необходимой, и обойтись без этого – значит создать больше свободы и безмятежности. В результате нам не должно забывать каждый раз спрашивать: точно ли это необходимо? И ограничивать нужно не только не необходимые поступки, но и не необходимые представления, ведь за ними и следуют излишние действия[339].
Стоики не были монахами и не уходили от мира в храмы или монастыри. Они были политиками, торговцами, солдатами, людьми искусства. Они применяли свою философию в жизни – ровно так, как это пытаетесь сделать вы.
Ключ к достижению этой цели – безжалостно удалять из жизни несущественное. То, к чему нас толкает тщеславие; на что заставляет подписаться жадность; то, что попадает в тарелку из-за отсутствия дисциплины; то, чему мы не можем сказать «нет» из-за недостатка мужества. Все это нужно вырезать, выполоть, выкинуть.
Пусть изнутри мы будем иными во всем – снаружи мы не должны отличаться от людей[340].
Диоген Синопский был странным философом: он бродил по улицам, как бездомный. Его высказывания заставляют задуматься даже через несколько тысяч лет. Но если бы большинство из нас видело его в его время, мы бы задумались: что за безумный тип?
Заманчиво доводить философию до крайности, однако чему это может послужить? На деле отказ от основ общества не просто отталкивает других людей – он угрожает им. Более серьезно то, что внешние перемены – в одежде, автомобилях, прическе – могут показаться важными, однако они поверхностны по сравнению с внутренними изменениями, о которых знаем только мы.
Всегда в смятении душа, что тревожится за будущее, и до всех несчастий несчастен тот, кто заботится, чтобы все, чем он наслаждается, до конца осталось при нем. Ни на час он не будет спокоен и в ожидании будущего потеряет нынешнее, чем мог бы наслаждаться[341].
Если подумать, то очень странно, что мы нервничаем из-за каких-то надвигающихся плохих новостей. Ожидание по определению означает, что событие еще не наступило, и поэтому переживание горя до того, как оно случилось, совершенно себя не окупает. Но именно этим мы и занимаемся: грызем ногти, грубо обращаемся с окружающими, у нас сосет под ложечкой. Почему? Потому что скоро может произойти что-то плохое.
Прагматик, человек действия, слишком занят, чтобы тратить время на такую глупость. Прагматик не может заранее беспокоиться о всех возможных результатах. Подумайте об этом. Новости вполне могут быть лучше ожидаемого, и тогда время окажется потраченным на совершенно ненужный страх. Но и в наихудшем случае мы по собственной воле горевали дольше необходимого и потратили лишнее время.
Как можно было использовать его рациональнее? Любой день может оказаться вашим последним – вы бы хотели потратить его на напрасное беспокойство? Что разумнее: добиться прогресса в какой-то другой области или ерзать в пассивном ожидании развязки?
Пусть новости придут в свое время. А вы занимайтесь делом и не беспокойтесь о них.
А столь необходимо это припоминание оттого, что озабоченность тем или иным делом имеет свою цену и меру. Ты тогда не оплошаешь, когда не примешься за малое с большей, чем надобно, силой[342].
Психотерапевт Ричард Карлсон опубликовал в 1997 году книгу «Не переживайте по пустякам… Все это мелочи жизни»[343], которая быстро стала бестселлером и много раз переиздавалась на разных языках: были проданы миллионы экземпляров.
Читали вы ее или нет, но предложенную Карлсоном формулировку вечной идеи стоит запомнить. Даже Фронтон, учивший риторике Марка Аврелия, счел бы, что это превосходный способ выразить мудрость, которая содержится в приведенной цитате. Они оба говорят об одном: не тратьте время – самый ценный и невосполнимый ресурс – на то, что не имеет значения. А как быть с тем, что не имеет значения, но что приходится делать? Отдавайте ему как можно меньше времени и сил.
Если вы уделяете чему-то больше времени и энергии, чем оно того стоит, оно не перестает быть пустяком. Это вы сделали его важным, потратив на него часть жизни. И, к сожалению, вы отняли эти ресурсы у действительно важного – семьи, здоровья, своих истинных обязательств.
Так говори прямо, почему мудрый не должен пить допьяна: покажи на деле, а не на словах, до чего отвратительно и вредно пьянство, – ведь это нетрудно. Докажи, что так называемые наслаждения, едва перейдут меру, становятся муками[344].
Есть ли менее эффективный способ побудить людей что-то сделать, нежели разглагольствовать перед ними? Есть ли что-то, отталкивающее людей сильнее, чем абстрактные понятия? Стоики не говорят: «Прекрати это делать, это грех». Вместо этого они произносят: «Не делай этого, поскольку это делает тебя несчастным». Они не говорят: «Наслаждение не в радость». Они напоминают: «Бесконечное наслаждение становится формой наказания». Их методы убеждения согласуются со строкой из «48 законов власти»[345]: «Взывай к своекорыстию людей, и никогда – к их милости или великодушию».
Если вы пытаетесь убедить кого-то перемениться, сделать что-либо иначе, помните, каким эффективным рычагом является корысть. Дело не в том, что это или то плохо, – суть в том, что в их же интересах поступить иначе. И покажите им это, а не морализируйте.
И что произойдет, если вы примените такой способ мышления к собственному поведению?
В значительном деле я никогда не буду стыдиться второстепенного автора[346].
Одна из поразительных вещей, обнаруженных в письмах и эссе Сенеки, – то, что он часто цитирует философа Эпикура. Почему странно, спросите? Потому что стоицизм и эпикуреизм – диаметрально противоположные учения! (В действительности различия между ними весьма преувеличены.)
Но Сенека верен себе. Стоики ищут мудрость – точка. И неважно, откуда эта мудрость берется. Вот то, что упускают фундаменталисты – в религии, философии, где угодно. Кого волнует, принадлежит ли такая-то мысль стоику, кому интересно, идеально ли она соотносится со стоицизмом? Важно то, делает ли она лучше вашу жизнь, делает ли она лучше вас.
Какую мудрость вы смогли бы найти сегодня, если бы не беспокоились об авторстве и репутации? Насколько больше вы могли бы увидеть, если бы сосредоточивались только на достоинствах?
«Что же мне не идти по стопам предшественников?» – Нет, я воспользуюсь старой дорогой, но если найду другую, короче и ровнее, то сам ее вымощу. Все, кто до нас занимались тем же, не наши повелители, а наши вожатые. Истина открыта для всех, ею никто не завладел[347].
Мы часто называем традицией проверенные временем подходы к тому или иному делу. Однако идеи, сегодня представляющиеся консервативными, тоже когда-то были передовыми, инновационными и спорными. Вот почему не надо бояться экспериментировать с новыми концепциями.
Сенека, возможно, приветствует какое-то новое философское понимание, которое улучшает тексты Зенона или Клеанфа. В нашем случае, возможно, какой-то прорыв в психологии совершенствует тексты Сенеки или Марка Аврелия. Или, возможно, мы сделали открытие. Если идеи истинны и хороши, принимайте и применяйте их. Вам незачем быть узником мертвецов, которые прекратили учиться две тысячи лет назад.
Я потерпел крушенье, не успев взойти на корабль. ‹…› Эта поездка мне показала, как много у нас лишнего и как легко было бы по своему почину избавиться от вещей, отсутствия которых мы и не почувствуем, когда они отняты неизбежностью[348].
Зенон, признаваемый основателем стоической школы, прежде чем стать философом, был торговцем. Но по дороге из Финикии до Пирея его корабль утонул вместе с грузом. Зенон оказался в Афинах и во время посещения книжной лавки познакомился с философией Сократа, а позднее – с афинским философом Кратетом[349]. Это сильно повлияло на его образ жизни и привело к появлению мышления и принципов, которые мы сейчас именуем стоицизмом.
По словам античного биографа Диогена Лаэртского, Зенон шутил: «Вот каким счастливым плаванием обернулось для меня кораблекрушение!»