Когда Эпиктет употребляет слово хеймаскесай (χειμασκῆσαι), говоря, что мы должны пройти суровую зимнюю закалку[363], он оспаривает представление о том, что военная служба может длиться неполное время (и если уж на то пошло – представление, что неполное рабочее время может быть у чего угодно). Чтобы добиться победы, нужно отдать подготовке и тренировкам все время и все ресурсы.
Баскетболист Леброн Джеймс[364] тоже не делает перерыва на лето – он использует его для работы над различными аспектами своей игры. Армия США в мирное время тренирует своих солдат днем и ночью, чтобы они были готовы пойти на войну. А там они сражаются до окончания боевых действий.
То же самое относится и к нам. Мы не можем действовать вполсилы. У нас нет свободного времени, нет даже выходных. Мы всегда готовимся, что жизнь швырнет нас, – и, когда это происходит, мы готовы и не останавливаемся, пока не победим.
То же самое я могу сказать и доброму мужу, которому не выпало ни одного случая проявить силу своего духа: «Бедный ты, несчастный – оттого, что никогда не был несчастен. Ты прожил жизнь, не встретив противника; и никто никогда не узнает, на что ты был способен, даже ты сам»[365].
Многие люди, пройдя через трудности, впоследствии относятся к этому опыту как к проявлению доблести. «Да, было время», – могут они сказать, хотя сейчас живут в куда лучших условиях. «Снова быть молодым и голодным… – мечтательно отзовутся другие. – Это было лучшее, что со мной случалось». Или: «Я бы ничего не менял». Какими бы трудными ни были те времена, они сформировали этих людей – сделали такими, какие они есть сейчас.
У невзгод есть еще одна польза. Испытав и пережив их, мы идем дальше с пониманием собственных возможностей и внутреннего резерва. Боевое крещение придает силы, поскольку вы знаете, что сможете перенести будущие беды с такой же стойкостью. «Все, что меня не убивает, делает меня сильнее», – говорил Ницше.
Зачем вам беспокоиться сегодня, если что-то пойдет не так или удача изменит в будущем? Возможно, это как раз тот самый формирующий опыт, за который вы позже будете благодарны.
Итак, помни: если ты станешь рабское по природе считать свободным, а чужое своим, то будешь терпеть затруднения, горе, потрясения, начнешь винить богов и людей. Но если ты будешь только свое считать своим, а чужое, как оно и есть на самом деле, чужим, никто и никогда не сможет тебя принудить, никто не сможет тебе препятствовать, а ты не станешь никого порицать, не будешь никого винить, ничего не совершишь против своей воли, никто не причинит тебе вреда. У тебя не будет врагов, ибо ты неуязвим[366].
После того как коммандера[367] Джеймса Стокдэйла сбили над Вьетнамом, он семь с половиной лет провел в лагерях. Его жестоко пытали, но он всегда старался сопротивляться. Его пробовали заставить сняться в пропагандистском видеофильме, но он намеренно нанес себе серьезные травмы, чтобы съемка стала невозможной.
Когда самолет подбили, Стокдэйл сказал себе: «Вхожу в мир Эпиктета». Он не имел в виду философский семинар. Он знал, с чем ему придется столкнуться после приземления. И знал, что выжить будет нелегко.
Во время интервью Джиму Коллинзу для его классической книги «От хорошего к великому»[368] Стокдэйл рассказал о группе заключенных, которым пришлось труднее всех: «Это были оптимисты… те, кто говорил: “Мы освободимся к Рождеству”. Рождество пришло, Рождество ушло. Тогда они сказали: “Мы выйдем к Пасхе”. И Пасха пришла, а потом ушла. А потом День благодарения, и снова Рождество. И они умерли из-за разбитого сердца».
А Стокдэйл выстоял и спасся. Он умерял свои желания и сосредоточился только на том, что было в его власти: на себе.
Ты закуешь мою ногу, а мою свободу воли и Зевс не может одолеть[369].
Говорят, Эпиктет хромал, потому что в бытность рабом его держали в кандалах. Спустя две тысячи лет цепями сковали и ноги Джеймса Стокдэйла (а руки соединили сзади и подтянули к потолку – и конечности неоднократно выворачивались из суставов). В той же тюрьме оказался и ставший впоследствии сенатором Джон Маккейн, и с ним обращались так же. Отец Маккейна был знаменитым и высокопоставленным военным[370], и вьетнамцы не раз предлагали его сыну бросить своих людей и отправиться домой. Но он не отказался от свободы воли, не поддался искушению, хотя это и означало потерю физической свободы, к которой он должен был стремиться.
Ни один из этих людей не сломался. Никто не смог заставить их поступиться принципами. В этом все и дело: на вас можно надеть цепи, но ни у кого нет силы изменить вашу суть. Даже самыми жестокими пытками и мучениями, какие только могут измыслить люди, нельзя сломить нашу власть над собственным разумом, нашу власть принимать собственные решения, – от нее можно только отказаться самому.
Рассмотри, кто ты такой. Прежде всего – человек, то есть тот, у кого нет ничего главнее свободы воли, но ей все остальное у него подчинено, а сама она у него непорабощаема и неподчиняема[371].
Психиатр и психолог Виктор Франкл провел три года в гитлеровских концлагерях, включая Освенцим (Аушвиц) и Дахау. Его жена и семья погибли, работа всей жизни была уничтожена, свобода отнята. У него не осталось буквально ничего. Однако после долгих размышлений он обнаружил, что сохранил способность определять, что означает такое страдание. Этого не смогли отнять у него даже нацисты.
Франкл также понял, что может найти в своем положении и положительные стороны. У него имелась возможность продолжать проверку собственных психологических теорий (и, возможно, пересмотреть их). Он все еще мог быть полезным. Он находил даже какое-то утешение в том, что его близкие избавлены от боли и страданий, с которыми ему приходилось ежедневно сталкиваться в лагере.
Ваша скрытая сила – в свободе воли и возможности сделать выбор, каким бы ограниченным он ни был. Подумайте о тех сторонах жизни, где вы находитесь под давлением или отягощены обязательствами. Какие варианты выбора доступны вам изо дня в день? Возможно, вы удивитесь тому, насколько их на самом деле много. Пользуетесь ими? Находите положительные стороны?
Враждебность судьбы может сломить лишь обманутого ее прежней благосклонностью. ‹…› Кто в благополучии не раздувается от спеси, тот и при повороте к худшему не впадает в малодушие. Его непобедимый дух закален в противодействии обоим состояниям. Потому что в счастье он уже испытал свои силы против несчастья[372].
В 41 году Сенеку изгнали из Рима на Корсику. Точная причина опалы неизвестна, но ходили слухи о романе с сестрой императора[373]. Через некоторое время философ написал матери письмо, пытаясь успокоить и утешить ее в горе. Однако во многих отношениях в том послании он разговаривает еще и сам с собой – распекает себя за неожиданный поворот судьбы, который он воспринял довольно тяжело.
Ему удалось добиться определенного политического и социального успеха, он вполне мог бы тешить свою плоть. Но его самого и его семью настигли последствия – ровно так же, как все мы должны отвечать за свое поведение и за принятые риски.
Как ему реагировать? Как справляться с этим? Он, по крайней мере, успокаивал свою мать, а не оплакивал собственные страдания. Хотя некоторые другие письма показывают, что Сенека просил о возвращении в Рим к власти (в итоге так и получилось), но, кажется, он неплохо перенес боль и позор изгнания.
Философия, которую он долго изучал, подготовила его к такого рода невзгодам и дала ему решимость и терпение, необходимые для ожидания. Когда он обнаружил, что судьба возвращает его к власти, философия не дала ему воспринять это как должное или попасть в зависимость от ситуации. И это было хорошо, поскольку фортуна приберегла еще один вираж: когда новый император обратил на Сенеку свой гнев, он оказался готов и к этому.
Но ведь если бояться всего, что может случиться, то незачем нам и жить, и горестям нашим не будет предела[374].
В разгар того, что назовут Великой депрессией[375], новый президент США Франклин Рузвельт был приведен к присяге и произнес первую инаугурационную речь. Он был последним президентом, занявшим этот пост до ратификации Двадцатой поправки к Конституции