И потом, льнуть к друзьям, радоваться их поступкам, как своим собственным, – это согласно с природой. А не будь этого, мы лишились бы и добродетели, которая сильна повседневным упражнением[419].
Наблюдать за чужими успехами – одно из самых сложных дел, особенно если нет своих. Своим разумом охотников и собирателей мы считаем жизнь игрой с нулевой суммой: если у кого-то получается больше, это означает, что у нас, скорее всего, меньше.
Однако, как и всё в философии, эмпатия и альтруизм – вопрос практики. Как замечал Сенека, можно научиться радоваться успехам других людей и огорчаться их неудачам[420]. Именно так поступают добродетельные люди.
Они учатся активно помогать другим (даже за собственный счет) и отодвигать подальше ревность и собственничество. Вы тоже можете это делать.
Погрешающий погрешает против себя; несправедливый, делая себя злым, себе же делает зло[421].
Когда вы в следующий раз поступите неправильно, постарайтесь вспомнить, как при этом вы себя чувствовали. Редко кто скажет: «Прекрасно!»
На месте преступления нередко остается рвота, и этому есть причина. Люди полагают, что, когда позволят себе выйти из-под контроля или когда отомстят, они ощутят катарсис; на деле же им становится физически плохо. Вариант таких ощущений есть и у нас – когда мы лжем, жульничаем, совершаем подлость.
За доли секунды до того, как вы начнете получать нечестную выгоду, спросите себя: как я себя чувствую? Стоит ли это того страха, который возникает, поскольку вы подсознательно подозреваете, что вас могут поймать?
Самоосознание и неправильные поступки редко идут вместе. Если вам нужна какая-то эгоистичная причина, чтобы их не совершать, воспримите эти ощущения. Это мощный сдерживающий фактор.
– Но есть ли что-нибудь привлекательнее, чем вот это? – А наслаждение не этим ли обманывает? Ты посмотри-ка, не привлекательнее ли великодушие, благородство, простота, доброжелательность, праведность? А самого-то благоразумения что привлекательнее, если дойдет до тебя его безошибочность и благое течение во всем, что касается сознающей и познавательной силы[422].
Никто не станет утверждать, что наслаждение не дарит удовольствия; на то оно и наслаждение, чтобы быть приятным.
Однако сегодня Марк Аврелий напоминает вам, равно как он напоминал себе, что эти наслаждения вряд ли выдержат сравнение с добродетелью. Прилив дофамина от секса длится мгновения. Равно как и гордость за достижение, и искренние аплодисменты толпы. Эти удовольствия сильны, но они стираются и заставляют нас желать их снова. Что же длится дольше (и в большей степени зависит от нас самих)? Мудрость, хороший характер, трезвость и доброта.
Вот так судят о вещах и взвешивают их, когда мерки уже приготовлены. И занятие философией в том заключается, чтобы рассматривать и устанавливать мерки, а уже пользоваться познанными – это дело добродетельного человека[423].
Мы проводим целые дни, давая ответы и реагируя, но редко берем паузу и задаемся вопросом: согласуется ли это с моими представлениями? Или лучше: это то, чем должен заниматься человек, которым я хотел бы быть?
В жизни нужно установить стандарты, а затем не поступаться ими. Когда вы чистите зубы, выбираете друзей, выходите из себя, влюбляетесь, учите своего ребенка или выгуливаете собаку – все это возможности.
Не так: я хочу делать добро, – это отговорка. А вот так: я буду делать добро – прямо сейчас, в этой конкретной ситуации. Установите стандарт; твердо придерживайтесь его. Вот и всё.
Все, к чему мечтаешь прийти со временем, может быть сей час твоим, если к себе же не будешь скуп, то есть если оставишь все прошлое, будущее поручишь промыслу и единственно с настоящим станешь справляться праведно и справедливо. Праведно – это с любовью к тому, что уделяет судьба, раз природа принесла тебе это, а тебя этому. А справедливо – это благородно и без обиняков высказывая правду и поступая по закону и по достоинству[424].
По свидетельству Авла Геллия[425], Эпиктет однажды сказал: «“Тот, кто хранит эти два слова в сердце и заботится о том, чтобы им следовать и соблюдать их, станет практически безгрешен и будет жить самой безмятежной жизнью”. Он называл эти два слова: ανέχου (выдержи) и απέχου (воздержись)»[426].
Это отличный совет.
Но какие принципы должны определять, что мы должны выдерживать и от чего воздерживаться?
Марк Аврелий дает нужный ответ: праведность и справедливость. Иными словами, добродетель.
Сколько испорченного и показного в том, кто говорит: «Знаешь, я лучше буду с тобой попросту». Что ты, человек, делаешь? Незачем наперед говорить – объявится тут же; должно, чтобы прямо на лице это было написано, чтобы это было прямо в голосе, чтобы прямо исходило из глаз – так любимый сразу все узнает во взгляде любящего. Вообще простой и добротный должен быть вроде смердящего, так, чтобы стоящий рядом, приблизившись к нему, хочет или не хочет, тут же это почувствовал[427].
Все мы использовали фразы: «Я буду говорить начистоту…», «Я честно скажу…», «При всем уважении…». Неважно, пусты эти обороты или нет, но они вызывают естественный вопрос: если вам приходится предварять свои слова такими маркерами честности и прямоты, то что это говорит о ваших словах? Если вы сообщаете, что сейчас честны, не значит ли это, что обычно вы лжете?
Что, если вместо этого вы будете взращивать жизнь и репутацию, в которых честность будет такой же ценностью, как подлинные банкноты, такой же явной и выраженной, как какой-нибудь договор, столь же вечной, как татуировка? Это не только избавит вас от необходимости использовать заверения, которые приходится применять другим, менее добросовестным людям, но и сделает вас лучше.
Гекатон говорит: «Я укажу приворотное средство без всяких снадобий, без трав, без заклинаний знахарки. Если хочешь, чтоб тебя любили, – люби»[428].
Барбара Джордан, лидер правозащитного движения «Афроамериканские женщины», выступила в 1992 году на собрании Демократической партии против жадности, эгоизма и разногласий последнего десятилетия. Люди были готовы к переменам. «Сменить что на что? – спрашивала она. – Сменить ту среду 1980-х на среду, в которой есть посвященность общественным интересам, общественная работа, терпимость и любовь. Любовь. Любовь. Любовь».
Любовь. Любовь. Любовь. Любовь. Почему? Потому что, как пели Beatles, «в конце концов, сколько любви ты отдаешь, столько и получаешь»[429]. Это верно не только в политике, не только применительно к терпимости, но и в личной жизни. Случаи, когда ненависть помогает, практически не встречаются. Но почти каждую ситуацию можно улучшить с помощью любви – или сочувствия, понимания, признательности, – даже ту, в которой вы кому-то противостоите.
И кто знает, возможно, вы просто вернете часть этой любви.
Лучший способ защититься – не уподобляться[430].
Насколько лучше залечить обиду, чем мстить за нее! На мщение мы тратим много времени и, страдая от одной обиды, подставляем себя множеству других; да и гневаемся все мы дольше, чем ощущаем причиненную нам боль. Чем отвечать на скверный поступок столь же скверным, не лучше ли избрать противоположное поведение? Если кто-то кинется лягать лягающегося мула или кусать укусившую его собаку, разве не покажется нам не в своем уме?[431]
Предположим, кто-то обошелся с вами грубо. Или кто-то получил заслуженное вами повышение, потому что присвоил вашу работу или совершил что-то бесчестное. Естественно подумать: вот так уж устроен мир. Или: однажды наступит и мой черед так сделать. Или чаще всего: я за это отомщу. Вот только это будут наихудшие из возможных реакций на такое поведение.
Как писали Марк Аврелий и Сенека, правильная реакция, а по сути наилучшая месть – как раз отказ от мести. Если кто-то был груб, а вы ответили грубостью, вы всего лишь подтвердили, что человек был прав. Если вы ответили бесчестностью на чужую бесчестность, вы подтвердили чужую правоту: все лгут.