Всех нас ждет один конец. Завоевываете ли вы мир или чистите ботинки тому, кто это делает, смерть станет великим уравнителем – уроком крайнего смирения. Шекспир заставил Гамлета отследить эту логику в суровых строках, пригодных и для Александра Великого, и для Юлия Цезаря.
Истлевшим Цезарем от стужи
Заделывают дом снаружи.
Пред кем весь мир лежал в пыли,
Торчит затычкою в щели[536].
Когда вы в следующий раз ощутите себя могучим или взлетевшим высоко или, наоборот, слабым и ничтожным, просто вспомните: все мы одинаково завершим свой путь. В смерти никто не будет лучше и никто – хуже. У всех наших историй развязка одинакова.
Помни о всеобщем естестве, к коему ты такой малостью причастен, и о всецелом веке, коего краткий и ничтожный отрезок тебе отмерен, и о судьбах, в коих какова вообще твоя часть?[537]
Количество вещества во Вселенной огромно – триллионы атомов[538]. Какой же процент от этой массы приходится на одно человеческое тело?
Как нам говорит наука, Земле как планете примерно 4,5 миллиарда лет, и окончания ее существования в ближайшее время не предвидится.
С другой стороны, а каково время человечества и наше личное время на Земле? Возможно, еще несколько десятков лет?
Иногда необходимо разложить перед собой множество фактов и цифр, чтобы полностью осознать масштаб, которым люди связаны со Вселенной.
Вспомните об этом, когда в следующий раз почувствуете, что заважничали, или когда у вас возникнет ощущение, что все вокруг связано с вашими действиями. Это не так. Вы всего лишь один человек из множества других, который старается, подобно множеству других. И это все, что вам нужно делать.
Так думаешь ли ты о том, что суть всех зол, неблагородства и малодушия у человека – это не смерть, а, скорее, страх смерти? Так вот, против него ты, у меня, упражняйся, сюда пусть будут направлены все рассуждения, упражнения на деле, чтения на занятиях, и ты узнаешь, что только так люди становятся свободными[539].
Великий стоик Катон, чтобы придать себе решимости перед самоубийством (он предпочел умереть, но не подчиняться уничтожению Римской республики Юлием Цезарем), почитал платоновский диалог «Федон». В нем Платон пишет: «А впрочем, не то чтобы мы сами трусили, но, пожалуй, сидит и в нас какое-то малое дитя – оно-то всего этого и боится»[540]. Смерть страшит неизвестностью. Никто не может вернуться и рассказать нам, на что это похоже. Мы находимся в неведении.
Как бы по-детски наивно и невежественно мы ни относились к смерти, имеется множество мудрых мужчин и женщин, способных дать нам как минимум определенные наставления. Самые старые люди на планете, похоже, не боятся смерти: у них было больше времени подумать о ней, чем у нас (и они осознали, насколько бесполезно об этом тревожиться).
Есть и другие замечательные источники. Один из них – «The measure of my days» («Мера дней моих») Флориды Скотт-Максвелл, стоический дневник, который она вела во время неизлечимой болезни. Другой – знаменитые слова Сенеки, которыми он ободрял семью и друзей. Философ обратился к близким с увещеванием: «Где же предписания мудрости, где выработанная в размышлениях стольких лет стойкость в бедствиях?»[541] Философия полна вдохновляющих храбрых слов от храбрых мужчин и женщин, которые могут помочь нам достойно встретить этот страх.
У стоиков есть и еще одно полезное соображение о смерти. Если смерть – это поистине конец, то чего именно бояться? Вместе с вами исчезнет все – от страхов до болевых рецепторов, от забот до оставшихся желаний. Какой бы страшной ни казалась смерть, помните: в ней заключен конец страха.
Часто человек преклонных лет не имеет никакого другого доказательства, каким бы он мог оправдать свою долгую жизнь, кроме возраста[542].
Сколько вы уже прожили? Возьмите число своих лет, умножьте на 365, а потом на 24. Сколько часов вы прожили? Что вы должны показать за это время? Для многих людей ответ на все эти вопросы един: недостаточно. У нас было столько часов, что мы воспринимали их как должное. Все, что мы можем показать за свое время на этой планете, – игра в гольф, годы, проведенные в офисе, часы, потраченные на просмотр посредственных фильмов, стопка бессмысленных книг, которые мы едва помним, и, возможно, заполненный игрушками гараж. Мы подобны персонажу романа Реймонда Чандлера «Долгое прощание»[543].
– Большей частью я просто убиваю время, – говорит он, – и умирает оно долго.
Однажды наши часы подойдут к концу. И тогда было бы неплохо иметь возможность заявить: «Да, я максимально их использовал». Не в виде достижений, денег или статуса (вы знаете, что об этом думали стоики), а в виде мудрости, проницательности и реального прогресса в том, за что борются все люди.
Вы могли бы утверждать, что действительно что-то сделали за отведенное вам время? Вы могли бы доказать, что действительно прожили [вставьте число] лет? И не просто прожили их, а прожили полноценно?
Стыдно старому или пожилому набираться мудрости из учебника. «Так сказал Зенон». – А ты сам? – «А это сказано Клеанфом». – А ты-то? До каких пор будешь под началом у других? Командуй сам, скажи слово, достойное памяти. Изреки что-нибудь от себя[544].
Размышляя на тему бессмертия, Ральф Уолдо Эмерсон сетовал в своих записных книжках: писатели ходят вокруг сложной темы, опираясь на цитаты. Он писал: «Ненавижу цитировать. Скажи мне то, что знаешь сам».
Сенека сказал то же самое на 20 веков раньше! Цитировать, опираться на чужие мудрые слова куда проще. Особенно когда люди, на которых вы ссылаетесь, столь масштабные личности!
Гораздо труднее (и страшнее) высовываться и самостоятельно формулировать собственные мысли. Но как вы думаете, каким образом в первый раз возникли те самые мудрые и истинные идеи тех самых масштабных личностей?
Ваш личный опыт имеет собственную ценность. Вы накапливаете собственную мудрость, заявляете собственные права. Оставьте что-нибудь в веках – и словами, и примером.
Ты боишься умереть – так что же? Разве такая жизнь не все равно что смерть?[545]
Сенека рассказывает потрясающую историю о неприлично богатом римлянине, которого рабы носили на носилках. Однажды, когда его подняли из ванны, он спросил: «Я уже сижу?» Смысл таков: что же это за печальная жизнь, как же он оторван от мира, что не знает даже, находится ли на земле? Как этот человек вообще знал, жив ли он еще?
Большинство боится смерти. Но иногда этот страх порождает вопрос: чего именно мы опасаемся лишиться? Для множества людей ответ таков: часов у телевизора, сплетен, обжорства, пустой растраты потенциальных возможностей, отчетов о скучной работе… Если посмотреть строго, разве это жизнь? Стоит ли за нее отчаянно хвататься и бояться потерять?
Не похоже.
Вкус вина и меда тебе знаком, и нет разницы, сто или тысяча кувшинов пройдет через твой мочевой пузырь: ты ведь только цедило[546].
Вот еще одно презрительное выражение от Сенеки. Он был богачом и, вероятно, время от времени наслаждался хорошими напитками. Его точка зрения, возможно, потрясет любого, кто после успеха в зрелом возрасте стал снобом в отношении вин (хотя ту же логику можно легко применить и к гурманам, и к фанатам гаджетов, и к меломанам, и ко множеству других «фанов» и «филов»).
Какими бы приятными, забавными и увлекательными ни были удовольствия, стоит жестко определить их место. В конце жизни вам не дадут приза за то, что вы потребляли больше, работали больше, тратили больше, собрали больше или узнали больше о разных винтажных винах, чем кто-либо другой. Вы просто трубопровод, сосуд, который временно содержал эти изысканные продукты в себе и взаимодействовал с ними.
Если вы испытываете к ним вожделение, это соображение может помочь вам чуточку притушить их сияние.
Нужно давать отдых душе: отдохнув, она станет здоровее и бодрее. Как от плодоносных полей не следует требовать [постоянного урожая], так как, если им никогда не давать отдыха, их плодородие быстро истощится, так и силы души надломит постоянный труд. После небольшого расслабления и отдыха душа вновь обретет силы. Неутомимый труд души становится источником некоего отупения и вялости