в него, а взлетать
Так и с людьми, наверное, это работает тоже
Тебе вдруг может оказаться на свете всего
дороже
Тот, кто в целом не старался и был таким же
простым, как эти дворы
А ты его до Луны и обратно, обратно и до Луны
«Я презираю прогулки под светом луны…»
Я презираю прогулки под светом луны
Трепетный бред и страсть поцелуев в шею
Пошло и очень вульгарно звучат все слова
любви
И никуда не ведут протоптанные аллеи
Оранжереи цветов вянут, как тексты клятв
Символы из колец не берегут чистоту
Долго потом и сильно целые люди болят
И чем попало они заполняют свою пустоту
Я ни во что не верю, ни в касания, ни в тепло
Ни в красоту, ни в мир, который ее спасал
Все утекает быстро, как кипящее молоко
Но если б я мог мечтать, то вот бы о чем мечтал
Меж уголком твоих губ и розовых детских щек
Есть небольшая ямочка. Я не знал ничего милей
Если бы я выбирал, если б я только мог
То я бы хотел, чтоб меня похоронили в ней
«Я знаю, что мысленно отдаю тебе много сил…»
Я знаю, что мысленно отдаю тебе много сил
Потому что читала в книжках, что думать
о ком-то – это его питать
Если хочешь, считай, ты меня испил
И другим там нечего было взять
Я достраиваю во снах нашу деревянную Дженгу
Игра только началась, мы не дошли до
деревянных основ
Я рассказываю тебе, что ненавижу молочную
пенку
И все, на что тогда мне не хватило слов
Я пытаюсь тебя воссоздать при любом
секундном смыкании век
И сокрушаюсь, что нельзя закупорить в бутылке
запах твоих ладоней
Как ты живешь, не зацелованный мной человек?
Греешь кого-то в своем растянутом балахоне?
А я до сих пор просыпаюсь в ужасе и холодном
поту
Когда снится, что родинки на твоей спине, эти
маленькие овалы
Я соединяю линиями, как в детском меню
А они не складываются в наши инициалы
«Знаешь, в гостинице – будь то Лондона…»
Знаешь, в гостинице – будь то Лондона
или Парижа
Постельное белье будто бы всегда отличается
от твоего
Сколько ни стирай, оно даже и приближенно
Не такое белое, не такое мягкое, не такое все
Завтраки в отелях вкуснее, чем где угодно
И дурацкие шоу отлично смотрятся в номерах
И где еще ты так раскованно и свободно
Ходишь в халате и белых тапочках на ногах?
А тишина, например, в горах, совсем другая,
чем тишина в парадной
Даже если двумя пальцами закрыть очень
крепко уши
Там тишина такая громкая, будто бы
нелегальная
И ее хочется не дышать и слушать
А вода океана омывает ноги совершенно иначе
Лучше, чем вода в домашней и гостиничной
душевой кабине
Будто русалки несут тебя и вслед желают удачи
Волны ласкают, как лучшие гейши в мире
А мороженое в Милане на площади Дуомо
Гораздо вкуснее и лучше, чем любое купленное
у остановки
Именно у того старика по левую руку от
красивейшего собора
Это тебе не магазинное в упаковке
Но вот парадокс:
Я спал с тобой на плохо отглаженном,
ненатуральном хлопке
И будто бы в гостинице Лондона, Парижа,
6, если хочешь, звезд
У нас в комнате не было ни единой кнопки
Но как-то решался любой вопрос
Я искал покой и, обнимая тебя за тонкие плечи
Будто на пике гор слушал ту самую звонкую
тишину
Там были тоже звезды, множество, бесконечно
И я хотел сорвать для тебя одну
А потом ты меня обнимала тоже
И это было будто бы русалки, гейши
Да хоть ангелы несли меня на руках
Ни в морях, ни в океанах я не чувствовал ничего
похожего
Я уже запутался в собственных чудесах
А потом мы катались с тобой по сырой, но
теплой Москве
Никаких стариков, никакого Милана с его
ландшафтом
Но я никогда не ел мороженое вкусней,
Чем в уголках твоих губ
Обычное из «МакАвто»
«Как легко произносить клятвы напротив…»
Как легко произносить клятвы напротив
мальчика в смокинге с бабочкой
Напротив девочки в белоснежном платье,
как торт
В зале, наполненном святостью, левым глазом
следя за батюшкой
Смотреть в идеальные лица и думать, что это
именно тот
Тот человек. Ни разу меня не забывший, как
кепку на остановке
Тот человек, носящий мне завтрак в постель
Тот человек, который смотрел все театральные
постановки
И который помнит про каждый наш важный
день
Тот, кто молчит, когда мне хочется, чтобы была
тишина
Тот, кто веселит, пока ты в голос не засмеешься
Как же легко любить того, чья бесконечная
ширина
Сомкнута над тобой и даже не придерешься
А я не обещаю ни тебе, ни кому-то еще на этой
земле
Любить и в горе, и в радости, и в здравии,
и в болезни
Моя клятва – это, стоя на обычном черном
клочке
Бояться соскользнуть словами, как если бы это
лезвие
Любить идеальных людей – красиво и так
привычно
Но я беру тебя со всем, что не пишется
в мемуарах
И пусть мы самые на свете с тобой обычные
И искалеченные, и израненные
Бери меня в жены со всеми моими слезами
без повода и смехом без остановки
Бурной фантазией и привычкой курить в окно
С жареным хлебом, подгоревшим на сковородке
Люби меня со всем моим странным кино
А я беру тебя в мужья и клянусь не пытаться
тебя менять
Принимать тебя ворчащего по утрам,
завтракающего на ходу
И если ты снова теряешь ключи, то клянусь
вместе их искать
И не вспоминать, кем мы были, пока не остались
на этом краю.
И пускай единственная бабочка не сжимает
тебе кадык
А они сотнями парят в наших животах
Я не ношу белое, потому что опрокидываю
столы
И не клянусь любить тебя вечно, но клянусь
любить тебя так
Со всем, что ты носишь снаружи и изнутри
Неидеального, как и я, и мы непохожи, как тень
Нет ничего короче вечности и любви
Но я выбираю тебя сегодня
И пока что так каждый день
«Мы ищем душу где-то внутри, прячем ее под…»
Мы ищем душу где-то внутри, прячем ее под
телом
Но у тебя ее нет. И если на самом деле
То ты вся – от пучка на макушке до ударенного
мизинца об уголочек
Целиком есть душа во временной оболочке
Оболочка крепкая, но ты ее, пожалуйста, береги
Это твой дом на время жизненного пути
Дом, в котором тебя поселил, просто прекрасен
на вид
Не носи в своем теле мешок обид
Если что-то болит – не молчи, если что-то
просит
Наряжай его летом и согревай в безумную
осень
Наполняй себя чем тебе хочется, задевай краи
И пускай все, что будет сделано, будет сделано
по любви
Твое тело будет меняться
От возраста, настроения и сотни других причин
А влюбляться в тебя еще будут сотни разных
мужчин
Ну и что же теперь? Будешь каждому угождать?
Лучшее, что ты можешь сделать, —
с благодарностью принимать
И себя, и мир, и мысли свои, и чувства
Продолжай любить себя, когда тебе весело
И когда тебе сильно грустно
И ты можешь не быть попроще
Можешь не входить в чьи-то чужие планы
И пускай к тебе тянутся те, кто лишь раздувает
сердечное пламя
И твое безупречное тело – безупречное
априори
И не сравнивай себя вечно с тем, что ты видишь
в сторис
Если мир – это сад, то в каждом цветке есть
суть
Расцветай! У тебя особенный личный путь
Если хочешь, сворачивай, не будь идеальной
И не знай, куда он тебя ведет
И тебя полюбят, помнишь, не за что-то, а вовсе
наоборот?
Принимай себя в гневе, растрепанной
и уставшей
Все, что ты чувствуешь, – это не просто, но это
не страшно
Принимаем себя как исцеление, в день
по несколько раз
И Мы можем творить историю, начиная
с истории внутри нас
«Если мир взорвется и после рассыпется на куски…»
Если мир взорвется и после рассыпется на куски
Сбереги меня от самой больной тоски
От самой большой тоски
Ни по дому, ни по каким-то людям
От тоски по собственной, честной сути
От тоски не по тому, куда в этой жизни деться
А от той, что не помнит, чего ей хотелось
сердцем
Сбереги меня от забвения – не того, когда мне
не пишут и не звонят
А от того, когда я не чувствую, как мурашки под
кожей моей зудят
Очень долго можно придумывать себе жизнь,
рисовать в Фейстюне
Но в итоге страшнее погибнуть не от летящей
пули
И страшнее всего не сгореть, а просто
потухнуть
Если мир – это божьи руки, то я в них готова
рухнуть
Как прыжок этой самой веры. И мы знаем, что
сплетниками лишь были
Те, кого по-настоящему не любили
Те, кто лучше нас, им, по-честному, не до нас
и нашей возни
Те, кого любят, говорят не «отдай», а кричат
«возьми»
Так что если мир взорвется и после рассыпется
на осколки
Сбереги меня от пытки – не от той, что под
ногти сует иголки
А от пыток чужого мнения и от жизни просто
УДОБНОЙ
Замечательной, как узкие туфли, – красивой
и несвободной
Сбереги меня от чужих языков, что кусаются,