как рапира
Постоянно напоминай, что мир – для меня,
а я – для мира
Не берись никого судить и чужие суждения на
себя не мерь
И, пожалуйста, верь в себя. Непременно верь
Все о чем говорят в твою сторону, совершенно
не про тебя
Зеркало отражает лишь то, что глядит туда
И поэтому сбереги меня, мудрый источник
Ни от кого-то, ни от суждений, ни от заточек
А от дороги чужой, от равнодушия и погасших
глаз
Лучше сгореть, чем сгнить. Лучше сгореть
сто раз
Лучше из злых языков скрутить длинное
полотно
Закинуть его в окно
И подняться на последний этаж, а оттуда – на
самую крышу
Там, где я себя честно слышу
Если мир взорвется и после рассыпется, как
с цепочки бусы
Сохрани Бога внутри меня – так говорят
индусы
Не привет, а «Бог во мне приветствует Бога
внутри тебя»
Если мир взорвется, а после рассыпется,
хочется думать, что все не зря
«Чтобы не сойти с ума от собственной важности…»
Чтобы не сойти с ума от собственной важности
И углубиться в то, как устроен мир
Каждое сердце нуждается лишь
в одном – в отважности
Каждая мысль – в простом «поблагодари»
Сколько людей стоит за твоим утренним
капучино
Который ты допиваешь, опаздывая на все свои
срочные встречи
Начиная от тех, кто собирал эти зерна,
заканчивая мужчиной
Который открывает кофейню утром и закрывает
уже под вечер
Если отмотать назад каждый процесс и просто
представить,
Что за ним стоит конкретный живой человек
Можно не сосчитаться и потерять всю память
И, скорее всего, закончится целый век
Прежде чем ты успеешь сказать спасибо каждому
Кто сажал деревья, собирал, молол,
упаковывал, отправлял
От процесса создания стаканчика простого,
бумажного
До того, кто именно тебе его наливал
Это цепочка бесконечных историй и разных
судеб
И им всем, конечно, не посмотреть в глаза
Но если твой капучино тебя разбудит
Значит, все эти люди трудились
непосредственно для тебя
И это просто о чашке кофе, если ты понимаешь,
друг
Ритуал десяти минут, о котором ты
и не вспомнишь
А в одном твоем дне участвует целый мир
и тысячи рук
Протянутых одному лишь тебе на помощь
И поэтому просто напоминай
Что весь мир лепится из незаметных тебе
мелочей
Незаметными вовсе людьми
Продолжай мечтать и загадывать продолжай
И, конечно, благодари
«Я вроде не верю в Бога, но мне его не хватает…»
Я вроде не верю в Бога, но мне его не хватает
Зима под кроссовками – вот уже вроде тает
Зима с козырьков капает по капюшонам
И хочется быть постоянно в кого-то
влюбленным
Да только зима меж ребер не знает, что
потеплело
Мороз изнутри сковал мое щуплое тело
Кому до этого дело?
Удивительно, как бывает
Я вроде не верю в любовь, но мне ее не хватает
«Я не буду читать своей дочери про принцесс…»
Я не буду читать своей дочери про принцесс
Про волшебные туфельки, про кареты
И про то, что есть где-то чудный лес
Потому что и принцев, и леса нету
Про злодеев, чьи полегли мечи
Про высокие башни и чудо-двери
Я не буду читать ей эти слова в ночи
Потому что боюсь, что она поверит
Я не буду читать никому это все
Потому что и мне однажды
Показалось, что победит добро
Показалось, что сердце – важно
Что в последний момент прибежит герой
И спасет меня от беды
Только жизнь оказалась совсем другой
И драконы живут внутри
Я не буду. Но сколько ни разговаривай
Так боюсь, что зайду перед сном
А она на книжку светит фонариком
И читает сама о том
И с глазами, горящими под ресницами
Тихим шепотом спросит меня
«Мам, а правда, что существуют принцы?»
И я, конечно, отвечу… «да»
«Я был в Лувре и пытался математически…»
Я был в Лувре и пытался математически
разгадать улыбку Лизы
Наступая на ноги туристам из Азии, задевая их
камеры, линзы
Я был в метре от самой большой иконы
искусства
Но и там, в переполненном зале, мне было
пусто
Оказавшись под боком у Папы, в святилище
Ватикана
Под Сикстинской капеллой, почти что
в воротах рая
Я сворачивал шею, наслаждаясь шедеврами
итальянца
И пытался почувствовать от макушки до
кончиков пальцев
И в музеях мадам Тюссо, глядя в почти живые
глаза почти что оживших людей из воска
Я искал ответы на волнующие меня вопросы
В метрополитене соприкасаясь с самим
Ван Гогом
Я пытался понять, чего во мне мало, а чего уже
слишком много
И в музее Прадо, в саду земных наслаждений
Я искал лекарство от собственных заблуждений
В Третьяковке и в величии вечного Эрмитажа
Я бродил и часто терялся даже
Изучал, ходил за гидами, пытался впустить
в нутро
Иногда, вопреки замечаниям, трогал огромное
полотно
Прикасался к святыням, фрескам, мозаикам
и плащаницам
И разглядывал тусклость красок и мрачность
в лицах
Истоптав все храмы культуры, от Да Винчи
до баночки с пустотой
Я был ближе всего к искусству, когда целовался
с тобой
«Жили долго и счастливо», – говорит нам…»
«Жили долго и счастливо», – говорит нам
концовка сказки
Книжка захлопывается, и что там случается
в царстве
Нам не показывают, а нам и не очень хочется
знать
Верим, что все хорошо. Так спокойнее спать.
А что, если бы Русалочка сумела остаться собой
Пела бы голосом ангельским, гордилась своей
чешуей
Была бы одна такая в мире подводном и во
Вселенной
Но ей говорили, что надо меняться, чтоб
чувствовать себя цельной.
Надо отдать свой голос и стоять на своих ногах
Чтобы чудесный принц носил тебя на руках
Надо и то и это, меняться, убить свою личность
Мы любим то, что знаем, а это всегда
вторичность
А то, что нам незнакомо, как правило,
отвергается
Но как насчет того, чтоб остаться лишь с теми,
кому это будет нравиться?
Кто в этом хвосте узнает «свое» и будет ценить
суть
Кто только под голос твой чистый сумеет
уснуть?
А что, если бы Ариэль осталась на дне океана?
Быть может, ее ждал кит, с сердцем, как одеяло
Огромным и теплым, готовый любить ее такой,
какая она была
А что, если Ариэль просто испугалась и не
смогла
Дождаться «своих», а не пытаться стать для
кого-то своей?
Быть человеком прекрасно, но если ты дочь
морей
То ноги, прическа, голос – лишь внешние
атрибуты
Ночами Русалочке снятся подводные маршруты
И тот, кто тебя полюбит, полюбит и хвост,
и гриву
Я не встречала счастья, пришедшего через силу
И прежде чем что-то менять, подумай, кому это
нужно
И стоит ли, правда, менять свой океан на лужи?
Быть может, лучше не сразу, потребуется чуть
времени
Но петь свою песню с теми, кто просто в тебя
поверили
«Мне казалось, что жизнь – это квест…»
Мне казалось, что жизнь – это квест
под названием «вылезешь ли из ямы?»
А потом на пороге моем появились твои изъяны
Кучерявится прядь волос, непослушная, как
мальчишка
Ты укладываешь ее, пробуешь новые стрижки
А ей хоть бы что, она торчит и, как ей нравится,
так и вьется
И еще тебе страшно, что кто-то до глубины
твоей доберется
И увидит, где ты надломлена, а где совершено
разбита
И ты прихорашиваешь себя для вида
А я совершенно сбит с ног ветром твоих ямочек
и бугорков
Неидеальной кожи и покусанных уголков
И там, где ты не терпела, где осталась
потрескавшаяся земля
Я вижу, что ты настоящая, что ты ощутила
и прожила
Что ты спотыкалась и снова вставала, а значит,
хотела жить
Что каждая твоя трещинка – про сильную
жажду любить
И все твои непослушные пряжи и морщинки на
месте ошибок
И эти складочки от резких нечастых улыбок
И эти поломки твои, неровные линии – залитые
золотом шрамы
Возможно, они, и только они тащат меня из ямы
Ведь каждый прекрасен тем, что он пережил
и научился не прятать
То, чем переполнена наша память
И я тебя изучаю по каждой засохшей ранке
Каждая жизнь по сути – это прыжок с тарзанки
И главное – не стесняться травм, не судить себя
головой
Ведь каждая из болячек делает нас собой
Рисунок становится как отпечаток, конечно,
не идеальный
Но этим самым ты и становишься уникальным
И пазл должен сложиться:
Твои неровности точно подходят к моим
Я не гонюсь за ровным, я гонюсь за живым
Чтобы в итоге наша картина была опознана
только нами
Не прячь от меня, пожалуйста, свои золотые
изъяны
«Сколько бы несчастных девочек и побитых…»
Сколько бы несчастных девочек и побитых
судьбой пацанов
Сократилось бы в этом мире посредством