Много из того, что казалось ему странным, но не имевшим, как он полагал, умысла, что было разрозненными эпизодами, внешне не связанными между собой (а такого в жизни каждого человека немало), сейчас, после разговора с профессором Сиваком во время просмотра стекол восстановленных некропсий, — сейчас все это, словно намагниченные кубики, начало сцепливаться воедино, обретало логическую последовательность, хотя и возникали вопросы. То, что мать Зимина противилась вскрытию — объяснимо, многие родственники умерших возражают. Но может это с чьей-то подсказки. То, что Зимина написала жалобы главврачу и в прокуратуру, тоже объяснимо: кто-то же виноват в смерти ее сына. Кто? В данном случае, конечно, врач. Но слишком уж «грамотны» эти жалобы. Подо все хорошим фундаментом легла кража из архива Каширговой. Совпадение? Или последовательность действия? Хищение совершено квалифицированно: пропал и весь исходный материал, стекла некропсий, а главное — блоки!..
Было что-то еще, недавно промелькнувшее в его сознании, но не задержавшееся, поскольку показалось случайным, вроде даже нелепым, о чем и думать-то серьезно не следовало… Он встал и вышел на кухню. Сестра молола мясо для котлет. Костюкович подошел сзади, обнял ее за плечи, уткнулся лицом в ее хорошо промытые, еще пахнувшие шампунем волосы.
— Ты чего? — спросила сестра.
— Ничего, — вдруг отстранился он и вспомнил: запах стойкого лосьона! В машине, где сидели Туровский, Алтунин и Гущин. Впервые запах этот он ощутил в тоннеле больницы, когда ночью пошел смотреть свой автомобиль. Ну и что?! Мало ли мужиков, которые любят кропить себя туалетной водой?! Потом Погосов обрызгал похожим лосьоном волосы и одежду Ирины… Лосьон ему кто-то подарил… Погосова вообще можно бы вывести за скобки… Однако… В свете того, что говорил профессор Сивак, по-иному виделся Погосов… В загородном ресторане, куда Погосов пригласил Ирину, были же Гущин, Туровский, Алтунин… Кто еще? Какой-то таможенник… Что тут связывается, как? Чем? Запахом лосьона? Чушь! Связывается ли это вообще?.. Или это мое больное воображение?..
— Ира, у меня к тебе просьба, — все же сказал он.
— Какая, братец? Ты не хочешь котлет? Ты не любишь молотое мясо, ты любишь цельное. Это я знаю: бифштекс из вырезки или хороший кусок свинины. Но в доме нет такого ассортимента.
— Я не о мясе. Ты не могла бы деликатно выяснить, кто подарил Погосову тот лосьон, которым он тебя поливал, и как он называется?
— Зачем тебе это? — удивилась сестра.
— Мне нужно, — упрямо произнес он. — Придет время, объясню.
— Как хочешь, — она пожала плечами. — Название я тебе могу сейчас сказать, запомнила: «Шанель „Эгоист“».
— Симпатично! — засмеялся Костюкович. — Не волнуйся, котлеты я буду есть. А что на гарнир?
— Я сбалансирую: нелюбимые котлеты и твоя любимая жареная картошка…
23
Туровский и Гущин стояли у бровки бассейна, наблюдая, как по дорожке плывет Володя Покатило. Гущин держал в руке секундомер. Лицо у Гущина было мрачное.
— Плохо дело, Олег. Он топчется на месте. Стабильные результаты, но не те, что мне нужны. Старт у него не идет. И, боюсь, он никогда «не поймает» скорость.
— А может, еще наберет?
— Когда? Он как мокрая фанера. Ты его кормишь?
— Еще бы! Но он начал нос воротить. Я говорю ему: «Дурачок, возьмешь Европу, будешь по всему миру ездить, деньжат к тридцати годам накопишь». А он мне отвечает: «Накоплю, на лекарства».
— Не дала ему природа — вот и все! А Зимину дала!
— Ты уже все-таки решил, куда поедем на тренировочные сборы осенью?
— Куда теперь поедешь? Раньше раз-два — и укатили в ГДР. Нет уже ГДР…
За их спинами защелкал гравий и на дорожку, ведущую к бассейну, из-за ровно подстриженных кустов вышел Ягныш.
— Чего он, мудило, в форме ходит, сегодня же выходной день! недовольно произнес Гущин. — В общем, с Володей Покатило повозимся еще месяц. Если он застынет на этих результатах, — пусть едет в Будапешт, сказал Гущин.
— А кого на Европу?
— Есть у меня на примете одно «свежее мясо». В «Трудрезервах»… Подробности потом, — он умолк. К ним подошел Ягныш.
— Привет, мужики, — поздоровался он.
— Что это ты при параде, Федя? Сегодня никак день отдыха трудящихся, суббота? — спросил Гущин.
— Мы, таможенники, христиане, у нас и в субботу совещания случаются.
— Понятно.
— Поплавать пришел? — спросил Туровский.
— Нет. Был здесь недалеко, шел мимо, решил заглянуть.
— Потерпи, сейчас закончим, зайдем ко мне пивка попьем, — сказал Гущин.
— Спасибо, но я спешу, обещал сына на аттракцион сводить… Как клиенты? Рассчитались?
— Быстрый ты, Федя, — сказал Гущин. — Погодить маленько надо. Не нужно им сюда скопом ездить.
— А тебе, что не терпится? Ты же знаешь, мы фирма солидная, слово держим, — сказал Туровский.
— Это я знаю. Просто сейчас некоторые обстоятельства прижали: долги, и дачу надо успеть до осени закончить.
— Успеешь, — сказал Туровский.
— Тихо, вы! — оборвал их Гущин, заметив приближавшегося Володю Покатило, вылезшего из бассейна.
— Ты пройдись с Федей, Олег, а я с Володей поговорю… Извини, Федя, работа, — отходя от них, произнес Гущин…
24
Михальченко приехал к Рудько к началу рабочего дня. Поняли друг друга быстро, через несколько слов были на «ты», выяснилось, что много общих знакомых, что Рудько слышал историю, как бандит стрелял в Михальченко…
— Так как разыграем, Богдан? — спросил Михальченко.
— Я пригласил Дугаева сюда.
— Как его по отчеству?
— Равиль Гилемдарович… Скажу ему, что по старому делу открылись новые обстоятельства.
— А что за дело? Судили?
— Нет. Кто-то отмазал. Видно, и свидетелям сунули — отказались от показаний. А был у него странный наезд. То ли сбить хотел, то ли попугать. Это возле таможенного перехода в Польшу. Пострадавший — поляк. Он побежал из туалета к своему «BMW» через шоссе. Тут Дугаев и зацепил его своим «рафиком».
— Живой остался?
— Живой. Переломы тазобедренного, ребер, ключицы. У поляка нашли восемь тысяч «зеленых», две иконки и царских «рыжих» тридцать штук пятерками.
— Ты — следователь ГАИ. Для каждого водилы это звучит. А в какой роли я буду? — спросил Михальченко.
— Это не его ума дело. Раз ты тут, — пусть гадает, кто ты и зачем, пусть понервничает. А скажу я Дугаеву еще вот что: в связи с угонами и раскурочиванием машин проверяли гаражи, хотели бы посмотреть и его гараж, тем более что там на пустыре нашли на прошлой неделе распотрошенную «семерку».
— Годится, — согласился Михальченко. — А по ходу разговора будет видно, когда и как мне включиться…
Прошло полчаса. Дугаев, приглашенный к девяти, не появлялся. Ждали его еще минут сорок, наконец Рудько сказал:
— В прежние времени он бы за полчаса до назначенного времени маялся бы уже перед моей дверью.
— Богдан, чего нам терять время? Давай на всякий случай смотаемся к его гаражу. Вдруг он там что-нибудь химичит. Дежурного предупреди: появится, — пусть ждет, сука.
— Поехали! — согласился Рудько.
Машину Стасик остановил там же, наверху, где и в прошлый раз, когда следили за Дугаевым.
— Смотри, дым, — обратился Михальченко к Рудько.
— Тут недалеко городская свалка, всегда что-нибудь горит, — отозвался Рудько. — Где его гараж?
— Вон, металлический, слева, — вытянул руку Михальченко. — Ну что, спустимся?
— Пошли.
Они вылезли из машины и двинулись в низину.
Гараж Дугаева был заперт на три висячих замка. Михальченко пытался найти какую-нибудь щель меж створками ворот, но не смог — все было плотно подогнано. Лишь на земле у входа валялось несколько белых комочков. Михальченко присел, поднял один.
— Это гранулы из похищенных мешков. Просыпал, когда привез.
— А может, когда вывозил в другое место? — сказал Рудько.
— Тоже справедливо.
— Едем к Дугаеву домой, — решительно сказал Рудько.
— Ты что, знаешь, где он живет?
— У меня в блокнотике все что нужно про него…
Жена Дугаева открыла им сразу.
— Храбро открываете, так нельзя, — сказал Рудько.
— Я в «глазок» увидела, что милиционер… Что-нибудь с мужем случилось? — взволнованно спросила она.
— Вроде ничего. А что с ним могло случиться?
— Знаете, за рулем всяко бывает.
— Нет, мы по другому делу. Возле вашего гаража нашли угнанную машину. Мы хотели поговорить с ним, может он чего заметил… У вас что в гараже? Машина?
— Старый мотоцикл мужа. Машину мы в позапрошлом году продали. Собирались новую покупать. Муж хотел гаражную коробку на хороший фундамент поставить, утеплить…
Пока Рудько разговаривал, Михальченко молча и осторожно разглядывал хозяйку и комнату, в которую она их привела. Невысокая полная женщина лет сорока в длинном синем шелковом халате с большими розовыми цветами и широкими раструбами рукавов. В комнате много ковров — на полу и на стенах, и много посуды в двух сервантах: фаянс, фарфор, хрусталь. В общем ничего особенного…
— …Нет, не сказал, знаю, что сегодня утром собирался к вам в ГАИ, ответила женщина на вопросы Рудько. — А на рассвете срочно уехал.
— Куда?
— В командировку, на Волынь сказал.
— Надолго?
— На два-три дня… Нет, вы что-то скрываете, что-то с мужем случилось, — она обвела вопрошающим взглядом обоих.
— Что с ним могло случиться? — неопределенно ответил Рудько. — А с чего бы такая срочность ехать на Волынь?
— Ей богу не знаю. В нашей семье не принято, чтоб женщина вникала в мужские дела.
— Ну что ж, подождем его возвращения.
— Он что, должен будет к вам явиться?
— Конечно.
— Хорошо, я ему передам сразу же…
Она проводила их до двери.
— А на цепочку все-таки возьмите, — посоветовал Михальченко…
Когда вернулись в ГАИ, Рудько сказал:
— Как хочешь, а не мог он храбро плюнуть на приглашение зайти ко мне. Опоздать — ладно, куда ни шло, но не явиться совсем… Что-то срочно погнало его на Волынь.