— Серьезный конкурент, — заметил Левин.
Но войдя в исповедальный раж, она не услышала иронии, сказала:
— Еще бы!.. И мы решили: заводу не быть! Сошлись во мнении, что единственный путь — уничтожать оборудование, которое он получает на валюту. Он не выдержит этого, разорится, валюты у него не хватит. Не буду вам говорить, сколько мы теряли, если бы Чекирда одолел нас. Скажу только, что если б вы расторгли с Чекирдой договор и забыли об этом деле, мы бы могли предложить вашему бюро, скажем, миллион, — она сделала паузу, как бы передыхая, но Левин понял эту уловку: дает возможность обдумать ее предложение.
Он, мысленно усмехнувшись, прикинул: «Купил бы Виталику видеомагнитофон. Японский „Панасоник“. Осенью с Раей поехали бы в круиз по Средиземному морю. В коммерческом купили бы ей хорошие осенние сапоги. Лучше всего австрийские, фирмы „Габор“, а мне — добротные ботинки на толстой каучуковой подошве. Может, что-то еще осталось бы на ремонт квартиры… Хорошо бы», — вздохнул он и мельком глянул на свои истоптанные, потерявшие уже форму туфли местной обувной фабрики, которые купил по блату…
— Почему вы так срочно отправили Дугаева на Волынь? — спросил Левин, покончив со своими мечтами.
— Во-первых, он нашел хороший способ избавиться от ящиков с краской. А главное — мне позвонили с Волыни, что надо немедленно забрать хмель. Он-то — «левый». Так что совпало, — ответила она, поняв, что предложенный миллион вроде отвергнут.
— А где в дальнейшем вы собирались хранить и уничтожать грузы для Чекирды?
— Что-нибудь придумали бы. Это самое несложное.
— Каким образом вы узнавали так оперативно о поступлении грузов Чекирды на склад базы «Промимпортторга».
— Из таможни.
— От кого именно?
— От Ягныша Федора Романовича.
— Платили ему за эти услуги?
— Разумеется. Последнее время он был удобен тем, что на месяц его откомандировали непосредственно на базу.
— Вы хоть приблизительно представляете себе, на какую сумму понес убытки Чекирда?
— Это его забота — посчитать. Но, полагаю, на большую. И это важно, поскольку застопорит пуск завода минимум года на два. Купить все заново, в особенности электронику для линии по разливу — тут напрячься не просто, валюта ведь, — она произнесла это цинично-спокойно.
— Ваша прямота восхитительна, — сказал Левин и спросил: — А если Чекирда все же даст делу официальный ход?
— Следователь прокуратуры от меня ничего не услышит. Протокола-то мы с вами не ведем, подписывать мне ничего не придется. А слова — вы лучше меня понимаете, что им, не подтвержденным моей подписью, грош цена. Я от всего откажусь.
— Резонно, — заметил Левин, а сам подумал: «Самообладание твое, милочка, вещь, конечно, хорошая. Но ты несколько преувеличиваешь свои способности. У приличного следователя ты хоть десять раз отказывайся от всего, а на одиннадцатый попросишь бумагу, чтобы самой все подробненько изложить. Может быть, подробней, чем мне сейчас». И сказал: — Что ж, Алевтина Петровна, мы неплохо побеседовали. Если мне понадобится что-нибудь уточнить, надеюсь, вы согласитесь?
— Возможно, — ответила она.
Он взялся было за дверную ручку, чтоб выйти, когда она остановила его:
— Мне нужен ваш совет… Знаете, на всякий случай, — лицо ее вдруг стало растерянным, голос — просительным. — Если все же… случится, что вы мне посоветуете?
«Вот и дала слабину, — понял Левин. — А все хорохорилась». И ответил:
— Ежели вам действительно необходим совет, то имеется лишь один вариант: явка с повинной, Алевтина Петровна. Все всегда нужно делать вовремя…
28
— Вот такие пироги, Иван Иванович, — пересказав все Михальченко, Левин ждал, что тот скажет.
— Слоеные пироги, Ефим Захарович. В минувшие времена считалось бы, что мы с вами размотали крупное хозяйственное дело. А по нынешним — оно заурядное.
— И заурядное, и старомодное, и не наше, слава Богу.
— Это верно, что старомодное. Сейчас пошло новое поколение таких фантазеров и виртуозов, что наша Алевтина Петровна выглядит рядом с ними мелким карманным щипаем. Сколько она вам предлагала? Миллион? Маловато! Те ребятки постыдились бы даже произносить такую цифру, чтоб не ронять своего достоинства, — сказал Михальченко.
— Так что, готовить отчет Чекирде? Представляешь себе его физиономию!
— Условия договора мы выполнили.
— Как-то они договорятся, у меня такое впечатление. А может, ошибаюсь. Когда-то котел, по-видимому, у них был общий, но потом Чекирда отплыл в самостоятельное плавание. Но мадам Деркач не страдает амнезией и не преминет намекнуть об этом Чекирде.
— Как фамилия этого с таможни, который работал на Деркач?
— Ягныш. Думаю, он не новичок, и она не единственная, кому он мог оказывать разнообразные услуги, — сказал Левин. — Должность у него такая нынче спрос большой… Чекирда полностью с нами рассчитался?
— Почти… Можете писать отчет ему…
Костюкович, согнувшись, втиснул руку между стеной и телевизором, пытался наощупь вставить в гнездо штекер дециметровой антенны.
— Ты понимаешь, что говоришь? — спросила сестра, продолжая разговор. Она стояла в дверном проеме и медленно вытирала кухонным полотенцем тарелку. — Ты уверен в этом?
— Абсолютно, теперь уже абсолютно. Погосов и они — тренер Гущин, Туровский и Алтунин не совмещаются: он доктор наук, человек талантливый, находится совершенно в ином социальном и интеллектуальном ряду, да и по возрасту… Слишком велика разница. Так что твое объяснение, что он компанейский и не разборчив, как ты говоришь, в выборе знакомых, тут не подходит. И тут скорее не он их нашел, а они его. А вот почему согласился — вопрос другой. Он любит деньги? Жаден, скуп?
— Он любит деньги, но только для того, чтоб их тратить. Да и то не на себя, а на других. Он одинок, семьи нет. Тряпками не интересуется. У него даже мебели приличной нет — книги на каких-то досках, которые он называет стеллажами. Знаю, что посылает деньги вдовой сестре в Армению, в Степанован.
— Ты даже такие подробности знаешь?
— Это не твое дело!
— Возможно.
— Я не пойму, зачем им Погосов? — спросила сестра. — Есть же готовые, апробированные, с разрешительным сертификатом Минздрава?
— А если Погосов делает специально для них что-нибудь покруче не серийно, а так сказать штучно, в небольших количествах? А может, отечественные, разрешенные почему-либо не устраивают их, а импортные патентованные именно для их целей не подходят, да и достать сейчас импортные очень сложно. Но мне ясно, что они прибегали к услугам Погосова.
— Что ж, у меня есть личные основания проверить это до конца, жестко сказала она и вышла…
Володя Покатило шел по длинному пустому коридору, несмотря на дневное время здесь было полутемно, свет падал лишь из дальнего торцового окна в конце коридора, где находились душевые кабины с общей раздевалкой. Его вызвал к себе Гущин, и Володя знал, зачем. Перед дверью остановился, услышав громкие голоса в кабинете. Оглядевшись, решил не входить, послушать.
— Ты хоть знаешь, что там наболтала твоя девка? — грозно спросил Гущин.
— Выложила все, — растерянно ответил Алтунин.
— А кто был при этом разговоре?
— Завотделением ее и Костюкович. Он и давил ее.
— Что теперь будет?
— Да ничего не будет, — вступил в разговор Туровский. — В случае чего, скажем, что усомнились в официальных результатах вскрытия, мать Зимина, допустим, не поверила, а другого пути проверить у нас не было, нужны были стекла и на всякий случай блоки. Вот и все. Вернуть же на место уже не смогли: старшая лаборантка вышла из отпуска, и Анька возвратила ей ключи от архива, потому вынуждены были уничтожить, не успев воспользоваться, мол, не нашли патогистолога, который бы частным образом посмотрел все и открыл нам истину. И еще: испугались, что вернуть на место не можем, и уничтожили.
— Кто поверит в этот бред? — усмехнулся Гущин.
— А пусть докажут другое! У них ничего, никаких следов от Зимина не осталось. Ты же все забрал, Сева? — спросил Туровский.
— Все.
— Ну вот, видишь! Что ж, они эксгумацию проводить будут?! Да никогда! Не тот случай. Зимина не убили, а он умер в больнице. Какая тут может быть эксгумация?! Смехота!.. Хуже другое, — произнес Туровский, — Ягныша вызывал начальник таможни, допрашивал его насчет каких-то складов.
— Ты откуда знаешь? — спросил Гущин.
— Ягныш звонил мне.
— Ну и что?
— Назначено служебное расследование, — сказал Туровский.
— Ты предупреди его, чтоб не вякнул об этой коробке с «Фармации». Иначе не получит ни цента. Скажи, что реализация идет хорошо, осталось сбыть всего несколько упаковок, основные бабки уже у нас. А он бабки любит, в особенности «зеленые», так что должен помалкивать. Понял?
— Он боится, что могут выгнать с работы, — сказал Туровский.
— Найдет другую. Поможем.
— Жалко, человек нужный. Все-таки таможня! Ищи потом новое «окно».
— Найдем. Бабки все любят… А ты, Сева, гони свою девку в шею. Чтоб духу ее здесь не было! Понял? Найди кого поумнее.
— Хорошо, — еле слышно ответил Алтунин.
— Ты окончательно решил с Покатило?.. — спросил Туровский.
— Да. Застыл он. Вот график, посмотри. Никакого сдвига. Нельзя его брать на Европу. Провалит. Пусть съездит в Будапешт на Дунайский кубок. Утешится. Сейчас я ему окончательно объявлю.
— А кто вместо него? — спросил Алтунин.
— Есть, — ответил Гущин. — Нашел я одно «свежее мясо» в «Трудрезервах». Парню девятнадцать, но совершенно «чистый», клялся.
— Успеем подготовить? — спросил Алтунин.
— Успеем, успеем. Теперь успеем, — сказал Туровский. — Все есть…
Покатило понял, что разговор окончен. Надо было входить. И, постучав, подумал: «Ладно, сука, ты еще меня попомнишь! Я вам всем горячего сала за шкуру залью!..»
— Входите! — крикнул Гущин…
— Садитесь, Артур Сергеевич, — любезно сказал Левин, едва Чекирда прикрыл за собой дверь.