ерь, когда они решили, что на Европу я не тяну, «химию» мне не дают, могу, значит, валить в Будапешт, я уже не опасен. А они знают мои возможности, знают, что в Будапеште я и без «химии» справлюсь. Там сильных соперников не будет. До сборной я ведь был вообще «чистый». Одно из условий, чтоб стать сборником — быть «чистым».
Костюкович слушал, как завороженный. Перед ним открывался незнакомый мир жестоких страстей, обо всем этом он слышал, читал прежде лишь то, что только зыбило поверхность, и не подозревал об омутах и глубине.
— А что у вас делает Алтунин? — спросил Костюкович.
— Это — «шестерка»! Но пару раз он им здорово услужил: смог подменить пробирки с анализом мочи Юры Зимина во время допингконтроля. А еще он мастер с помощью катетера «выкачивать» мочу спортсмена, а «закачивать» чистую, донорскую. Все — за пять минут в раздевалке, и — пожалуйста, берите на допингконтроль! Еще он помогает сбывать анаболики, которые они привозят из-за кордона. Гоняет по всему СНГ. У него крепкие связи.
— А если Гущин, Туровский, Алтунин попадутся? Рискуют же!
— Им есть ради чего рисковать: бесплатный могучий харч с черной икрой, спортодежда лучших мировых фирм, опять же поездки за кордон. Все, что везется оттуда — фирмовое, потом толкается здесь за «зеленые». А если уж крепко влетят, их пожурят для вида, на какое-то время могут турнуть, могут Гущина звания «заслуженного» лишить. Но потом все равно поднимут со дна, потому что они нужны тем, кто на самой главной верхотуре в спорткомитетах, в министерстве, кто прежде в ЦК дул в эти паруса: ведь те киты тоже хотят жрать икру, ездить с командами на самые престижные соревнования, строить дачи, одеваться в фирмовое. Им бо-о-ольшие бабки нужны! И берут они «на лапу» густо.
— Откуда вы подробности эти знаете, Володя? — спросил терпеливо слушавший Костюкович, хотя кое-что из того, что сейчас рассказывал пловец, не было ни для кого уже секретом, но он не прерывал парня, давал ему выговориться.
— Давно верчусь в этом казане… Насмотрелся, наслушался от олимпийцев, от сборников, в раздевалках, в душевых… В них только и разговору — про все это да про «химию»… Вот она наша «аптечная» сила, он извлек из кармана знакомую Костюковичу зеленую колбочку из легкого металлического сплава, свинтил пробку и высыпал на ладонь маленькие таблетки.
— Это дал вам Туровский?
— Да. Если вам нужно, возьмите. Не хочу рядом с Юркой Зиминым лежать! Туровский, правда, потребует, чтоб я вернул, скажу, что потерял. Пошел он… Это новинка.
— Я знаю, — сказал Костюкович.
— Откуда?
— В справочнике лекарственных средств еще не значится. А где они взяли этот анаболик, Володя?
— У них есть на таможне свой человек, какой-то Ягныш. С его помощью как-то достали… То, что я рассказал вам, доктор, держите в секрете, пока не вернусь из Будапешта.
— А потом?
— Потом делайте, что хотите.
— Они же вас выгонят, Володя.
— Плевать. Уйду. Я уже решил!
— Куда? Чем станете заниматься?
— Пойду на курсы автослесарей, устроюсь куда-нибудь на сервисную. Дам бабки — возьмут. Там тоже можно хорошо жить, правда, вкалывать придется. Ну, вот, все, доктор, — он встал. — Заговорил я вас.
— Ничего, Володя, спасибо…
После ухода Покатило Костюкович минут десять что-то обдумывал, затем крикнул сестре:
— Ира, я поднимусь ненадолго к Левиным.
— Хорошо. Захлопни дверь и возьми ключ, — отозвалась сестра из другой комнаты…
На звонок открыл сын Левина Виталик.
— Отец дома? — спросил Костюкович.
— Дома. Заходи.
Левин сидел в старой полосатой пижаме, в тапочках на босу ногу и вырезал что-то из бумаги, на столе перед ним лежало еще несколько листков и стоял пузырек с клеем.
— Садись, Марк, — поверх очков глянул Левин на Костюковича.
— Чем это вы заняты? — спросил Костюкович.
— Виталик купил Сашке модельки самолетов, а клеить поручено мне. Но моего интеллекта что-то на это не хватает. Либо я дурак, либо инструкция дурацкая, а внук требует, — он отложил ножницы, снял очки. — Чем кончилась история с жалобой на тебя? Был в прокуратуре?
— Да. Обошлось, все в порядке.
— Ну и слава Богу.
— Ефим Захарович, если можно доказать, что тренер и врач команды пичкали спортсмена допинговым препаратом, в результате — поражение стенок кровеносных сосудов, а в итоге — смерть от инсульта, скажите, это подсудное дело?
— В общем-то, конечно. Разумеется, сперва следствие, нужны очень веские доказательства… Что они давали спортсмену, какой допинг?
— Анаболический стероид. Это хорошее лекарство, если в умеренных дозах и определенный срок, оговоренный врачами, — Костюкович рассказал все, что приключилось с Зиминым и о своем касательстве к этому. — Я хочу обратиться в прокуратуру. Как вы считаете?
— Это, разумеется, твое право и, если говорить красиво, твой врачебный долг. Негодяев, конечно, полезно бы проучить, чтоб другим неповадно было. Но… Понимаешь, Марк, не любят следователи такие дела, Левин поскреб щеку.
— Почему? Тут все ясно!
— Кому? Тебе? Тут много косвенного, нужны солидные экспертные заключения, возня большая. Да и прецедентов таких я что-то не слышал. Боюсь, что и результата не даст. Милиция и прокуратура будут нос воротить. Тянуть резину. Да и ты выглядишь тут, вроде как лицо заинтересованное и в ином смысле: жалобы на тебя были, что смортсмен этот умер по твоей вине. И хотя жалобы закрыты, как полная чушь, адвокат противной стороны не преминет представить тебя, как мстителя обидчика. Вот какая картина может получиться. Ты ведь даже не знаешь, какой анаболик они давали.
— Знаю. Вот это. Узнаете? — Костюкович вынул из кармана зеленый маленький туб.
— Где ты его взял? — удивился Левин.
— Один спортсмен принес. Тренеру и врачу команды это досталось с помощью таможни. У них там есть свой человек. Некий Ягныш.
— Ягныш?! — подхватился Левин. — Это ты мне приятную новость принес! Ну-ка посиди, — он встал и, шаркая шлепанцами, подошел к телефону, завертел диск.
— Иван? Это я, — сказал Левин. — Чем занят?
— Пылесосю ковер, — отозвался Михальченко.
— Оторвись на минутку. Картонную коробку с «Фармации» помнишь? А Ягныша с таможни не забыл? Так вот это его рук дело на «Фармации».
— Чего это вы вдруг решили?
— А я, Иван, даже в клозете думаю. Вот и придумал. А если серьезно, есть у меня хороший сосед, он и надоумил. Сделай вот что, пожалуйста: ты начальника таможни Борового знаешь?
— Кима Петровича? Конечно, знаю!
— Позвони ему, может, он еще на работе, а нет — домой. Попроси, чтоб он выяснил по своим талмудам, у кого была изъята эта коробка. Скажи, что это в его интересах. Передай от меня привет. И перезвони потом мне.
— Добро…
Левин вернулся к Костюковичу.
— Слышал? — спросил он.
— Да, но ничего не понял, — ответил Костюкович.
— Некоторое время назад на таможне была конфискована картонная коробка с упаковками этих анаболиков, — указал он на зеленый туб. Поскольку именно это лекарство не значится в разрешительном перечне и реализации через аптечную сеть не подлежало, но должно было быть актировано, т. е. уничтожено в присутствии представителей объединения «Фармации», налоговых органов и таможни. Но за день или за два, не помню, коробка была похищена с одного из складов «Фармации»… Может, поужинаешь с нами? Выпьем по сто граммов. У меня есть спирт, настоянный на облепихе, еще с прошлого года.
— С удовольствием.
— Виталик, — позвал Левин сына. — Скажи маме, пусть поставит картошечку в мундирах, сварит сосиски, ты открой банку сайры и банку баклажан по-армянски. Хлеб в доме есть? Может, Иру позовем? — спросил он у Костюковича. Она давно у нас не была.
— У нее настроение плохое, не пойдет…
Минут через двадцать позвонил Михальченко:
— Ефим Захарович? Борового я поймал еще на работе. Он как раз собирался уходить. Немножко кочевряжился, мол, поздно уже, устал, жрать хочет. Но когда я ему сказал, что дело важное для них, а не для нас, да еще связано с Ягнышем, согласился. В общем коробка с лекарствами была задержана до выяснения у врача команды пловцов Туровского Олега Константиновича.
— Ясно, — сказал Левин. — Завтра утром я поеду к Боровому с подробностями насчет Ягныша. Пусть добивают его. Он и в этом деле был наводчиком. А шоферюга с «Фармации», который развозил в тот день лекарства с этого склада по аптекам, наверное, за хорошую взятку согласился упереть ящик для господ спортсменов… Теперь все в порядке. Будь здоров, прости, у меня гость…
— Коробку из-за границы вез Туровский, — сказал Левин Костюковичу. Остальное, надеюсь, ты понял…
Через полчаса они сели ужинать, все еще обсуждая происшедшее.
— Бардак, — сказал Костюкович, очищая кожуру от картофелины и дуя на пальцы.
— Бардак, — согласился Левин. — Причем плохой бардак. Но, к сожалению, это тот случай, когда бандершу не уволишь… Что ж, поехали! он поднес свою рюмку с разбавленным спиртом к рюмке Костюковича, чокнулся, выпил, крякнул. — Хорошо!..