– Почему вы так срочно отправили Дугаева на Волынь? – спросил Левин, покончив со своими мечтами.
– Во-первых, он нашел хороший способ избавиться от ящиков с краской. А главное – мне позвонили с Волыни, что надо немедленно забрать хмель. Он-то – "левый". Так что совпало, – ответила она, поняв, что предложенный миллион вроде отвергнут.
– А где в дальнейшем вы собирались хранить и уничтожать грузы для Чекирды?
– Что-нибудь придумали бы. Это самое несложное.
– Каким образом вы узнавали так оперативно о поступлении грузов Чекирды на склад базы "Промимпортторга".
– Из таможни.
– От кого именно?
– От Ягныша Федора Романовича.
– Платили ему за эти услуги?
– Разумеется. Последнее время он был удобен тем, что на месяц его откомандировали непосредственно на базу.
– Вы хоть приблизительно представляете себе, на какую сумму понес убытки Чекирда?
– Это его забота – посчитать. Но, полагаю, на большую. И это важно, поскольку застопорит пуск завода минимум года на два. Купить все заново, в особенности электронику для линии по разливу – тут напрячься не просто, валюта ведь, – она произнесла это цинично-спокойно.
– Ваша прямота восхитительна, – сказал Левин и спросил: – А если Чекирда все же даст делу официальный ход?
– Следователь прокуратуры от меня ничего не услышит. Протокола-то мы с вами не ведем, подписывать мне ничего не придется. А слова – вы лучше меня понимаете, что им, не подтвержденным моей подписью, грош цена. Я от всего откажусь.
– Резонно, – заметил Левин, а сам подумал: "Самообладание твое, милочка, вещь, конечно, хорошая. Но ты несколько преувеличиваешь свои способности. У приличного следователя ты хоть десять раз отказывайся от всего, а на одиннадцатый попросишь бумагу, чтобы самой все подробненько изложить. Может быть, подробней, чем мне сейчас". И сказал: – Что ж, Алевтина Петровна, мы неплохо побеседовали. Если мне понадобится что-нибудь уточнить, надеюсь, вы согласитесь?
– Возможно, – ответила она.
Он взялся было за дверную ручку, чтоб выйти, когда она остановила его:
– Мне нужен ваш совет… Знаете, на всякий случай, – лицо ее вдруг стало растерянным, голос – просительным. – Если все же… случится, что вы мне посоветуете?
"Вот и дала слабину, – понял Левин. – А все хорохорилась". И ответил:
– Ежели вам действительно необходим совет, то имеется лишь один вариант: явка с повинной, Алевтина Петровна. Все всегда нужно делать вовремя…
28
– Вот такие пироги, Иван Иванович, – пересказав все Михальченко, Левин ждал, что тот скажет.
– Слоеные пироги, Ефим Захарович. В минувшие времена считалось бы, что мы с вами размотали крупное хозяйственное дело. А по нынешним – оно заурядное.
– И заурядное, и старомодное, и не наше, слава Богу.
– Это верно, что старомодное. Сейчас пошло новое поколение таких фантазеров и виртуозов, что наша Алевтина Петровна выглядит рядом с ними мелким карманным щипаем. Сколько она вам предлагала? Миллион? Маловато! Те ребятки постыдились бы даже произносить такую цифру, чтоб не ронять своего достоинства, – сказал Михальченко.
– Так что, готовить отчет Чекирде? Представляешь себе его физиономию!
– Условия договора мы выполнили.
– Как-то они договорятся, у меня такое впечатление. А может, ошибаюсь. Когда-то котел, по-видимому, у них был общий, но потом Чекирда отплыл в самостоятельное плавание. Но мадам Деркач не страдает амнезией и не преминет намекнуть об этом Чекирде.
– Как фамилия этого с таможни, который работал на Деркач?
– Ягныш. Думаю, он не новичок, и она не единственная, кому он мог оказывать разнообразные услуги, – сказал Левин. – Должность у него такая нынче спрос большой… Чекирда полностью с нами рассчитался?
– Почти… Можете писать отчет ему…
Костюкович, согнувшись, втиснул руку между стеной и телевизором, пытался наощупь вставить в гнездо штекер дециметровой антенны.
– Ты понимаешь, что говоришь? – спросила сестра, продолжая разговор. Она стояла в дверном проеме и медленно вытирала кухонным полотенцем тарелку. – Ты уверен в этом?
– Абсолютно, теперь уже абсолютно. Погосов и они – тренер Гущин, Туровский и Алтунин не совмещаются: он доктор наук, человек талантливый, находится совершенно в ином социальном и интеллектуальном ряду, да и по возрасту… Слишком велика разница. Так что твое объяснение, что он компанейский и не разборчив, как ты говоришь, в выборе знакомых, тут не подходит. И тут скорее не он их нашел, а они его. А вот почему согласился – вопрос другой. Он любит деньги? Жаден, скуп?
– Он любит деньги, но только для того, чтоб их тратить. Да и то не на себя, а на других. Он одинок, семьи нет. Тряпками не интересуется. У него даже мебели приличной нет – книги на каких-то досках, которые он называет стеллажами. Знаю, что посылает деньги вдовой сестре в Армению, в Степанован.
– Ты даже такие подробности знаешь?
– Это не твое дело!
– Возможно.
– Я не пойму, зачем им Погосов? – спросила сестра. – Есть же готовые, апробированные, с разрешительным сертификатом Минздрава?
– А если Погосов делает специально для них что-нибудь покруче не серийно, а так сказать штучно, в небольших количествах? А может, отечественные, разрешенные почему-либо не устраивают их, а импортные патентованные именно для их целей не подходят, да и достать сейчас импортные очень сложно. Но мне ясно, что они прибегали к услугам Погосова.
– Что ж, у меня есть личные основания проверить это до конца, жестко сказала она и вышла…
Володя Покатило шел по длинному пустому коридору, несмотря на дневное время здесь было полутемно, свет падал лишь из дальнего торцового окна в конце коридора, где находились душевые кабины с общей раздевалкой. Его вызвал к себе Гущин, и Володя знал, зачем. Перед дверью остановился, услышав громкие голоса в кабинете. Оглядевшись, решил не входить, послушать.
– Ты хоть знаешь, что там наболтала твоя девка? – грозно спросил Гущин.
– Выложила все, – растерянно ответил Алтунин.
– А кто был при этом разговоре?
– Завотделением ее и Костюкович. Он и давил ее.
– Что теперь будет?
– Да ничего не будет, – вступил в разговор Туровский. – В случае чего, скажем, что усомнились в официальных результатах вскрытия, мать Зимина, допустим, не поверила, а другого пути проверить у нас не было, нужны были стекла и на всякий случай блоки. Вот и все. Вернуть же на место уже не смогли: старшая лаборантка вышла из отпуска, и Анька возвратила ей ключи от архива, потому вынуждены были уничтожить, не успев воспользоваться, мол, не нашли патогистолога, который бы частным образом посмотрел все и открыл нам истину. И еще: испугались, что вернуть на место не можем, и уничтожили.
– Кто поверит в этот бред? – усмехнулся Гущин.
– А пусть докажут другое! У них ничего, никаких следов от Зимина не осталось. Ты же все забрал, Сева? – спросил Туровский.
– Все.
– Ну вот, видишь! Что ж, они эксгумацию проводить будут?! Да никогда! Не тот случай. Зимина не убили, а он умер в больнице. Какая тут может быть эксгумация?! Смехота!.. Хуже другое, – произнес Туровский, – Ягныша вызывал начальник таможни, допрашивал его насчет каких-то складов.
– Ты откуда знаешь? – спросил Гущин.
– Ягныш звонил мне.
– Ну и что?
– Назначено служебное расследование, – сказал Туровский.
– Ты предупреди его, чтоб не вякнул об этой коробке с "Фармации". Иначе не получит ни цента. Скажи, что реализация идет хорошо, осталось сбыть всего несколько упаковок, основные бабки уже у нас. А он бабки любит, в особенности "зеленые", так что должен помалкивать. Понял?
– Он боится, что могут выгнать с работы, – сказал Туровский.
– Найдет другую. Поможем.
– Жалко, человек нужный. Все-таки таможня! Ищи потом новое "окно".
– Найдем. Бабки все любят… А ты, Сева, гони свою девку в шею. Чтоб духу ее здесь не было! Понял? Найди кого поумнее.
– Хорошо, – еле слышно ответил Алтунин.
– Ты окончательно решил с Покатило?.. – спросил Туровский.
– Да. Застыл он. Вот график, посмотри. Никакого сдвига. Нельзя его брать на Европу. Провалит. Пусть съездит в Будапешт на Дунайский кубок. Утешится. Сейчас я ему окончательно объявлю.
– А кто вместо него? – спросил Алтунин.
– Есть, – ответил Гущин. – Нашел я одно "свежее мясо" в "Трудрезервах". Парню девятнадцать, но совершенно "чистый", клялся.
– Успеем подготовить? – спросил Алтунин.
– Успеем, успеем. Теперь успеем, – сказал Туровский. – Все есть…
Покатило понял, что разговор окончен. Надо было входить. И, постучав, подумал: "Ладно, сука, ты еще меня попомнишь! Я вам всем горячего сала за шкуру залью!.."
– Входите! – крикнул Гущин…
– Садитесь, Артур Сергеевич, – любезно сказал Левин, едва Чекирда прикрыл за собой дверь.
– Что слышно, Ефим Захарович? Как я понял из нашего телефонного разговора, есть новости.
– Все, что вы просили, все, что нам полагалось, мы сделали, а вот обрадовать вас нечем. Вот здесь все изложено, прочитайте, – Левин протянул собеседнику несколько машинописных страниц, сколотых скрепкой. – Это, так сказать, наш отчет…
По мере того, как Чекирда читал, лицо его как бы усыхало и серело, заметно дергался кадык, когда он нервно сглатывал слюну. И, наблюдая за ним, Левин философски думал: "К его лицу никто не прикасался, никакого физического насилия, а смотри, что с ним делается! Как это происходит в человеке за краткое мгновение? Что из мозга несется в мышцы человека, чтоб вдруг вызвать такие разительные перемены?! Жалко, конечно, его… Кто бы он ни был, все же хотел что-то производить, а не заниматься куплей-перепродажей… Интересно, что он предпримет?.."
– Сволочь! – только и сказал Чекирда, дочитав последнюю страничку и уставился Левину в глаза.
– Я с нею мало знаком, – увернулся Левин от комментариев, и, упреждая возможный вопрос Чекирды, спросил: – Что вы намерены делать?