Стойкость — страница 24 из 32

— А факты загрузки пустой породы? Он ведь обосно­вывает это якобы научно.

Долматов провел ладонью по колену, разгладил складку на нем. Он помолчал некоторое время, словно взвеши­вая что-то, а потом резко поднялся и снова обнял Крав­ченко за плечи.

— Это мы еще раз проверим. Бурдюка прикрепи к это­му делу, пускай займется, изучит. Да, знаешь, стоит и са­мого Бердникова вызвать, чтобы объяснил все.

В ту же самую минуту на противоположном конце по­селка, в гостинице для специалистов, шла к концу прия­тельская беседа двух инженеров — Бердникова и Василье­ва. Они, судя по всему, горячо спорили и достигли согла­сия, преодолев не одно препятствие. Но согласие было достигнуто. И теперь еще лица их были возбуждены. У Бердникова оно хранило привычную гримасу, а тонкие, как бы вырезанные по слоновой кости, черты лица Василь­ева, казалось, были еще четче оттенены этой возбужден­ностью.

— Вы пойдете и скажете, что ошиблись в техническом расчете и готовы его выправить. Согласитесь, коллега, это единственный выход!

— Я давно говорил, что с вашей головой нужно быть сенатором.

— Сенатором? — черты лица Васильева заострились еще больше. — Сенатором?

Они пристально посмотрели друг на друга и громко рассмеялись. Смеялся Васильев тонко, фальцетом, с высокими, почти сопрановыми переливами. Это был не смех, а музыкальная гамма, даже не одна, а щелая цепочка гамм. Сопрано переходило в колоратурное. И, как диссо­нанс ему, на басах сыпался хохот Бердникова. Он вздра­гивал от смеха. Он хватался за живот. Его лицо в эту ми­нуту заставляло вспомнить страшные гримасы сумасшед­ших. От смеха дергалось все его тело. Как приступ пляски святого Витта.

— Сенатор!..

И снова комната наполнялась этим странным смехом двух пожилых мужчин. Нечто понятное только им двоим, нечто совсем парадоксальное, как пикантный анекдот, вы­зывало у них приступ гомерического хохота.

— Довольно! — тонким голосом умолял Васильев. —! Избавьте! — он треугольной ладонью зажимал рот, рот капризного озорника-мальчишки.— Так и без живота мож­но остаться, Бердников. Я не могу больше! Уморили, на­прочь уморили!

Бердников платком обмахнул свое лицо, хохотнул басом еще два-три раза и стал собираться.

— Захватите очки: ветер поднялся, пыль стеной идет.

Принимая из рук Васильева противопылевые очки, Бердников, вдруг охрипнув, сказал:

— Вы идите в американский городок. Руда провали­лась. Поставьте минус. Ну, адью!

Пыль шла стеной. Под светом фонарей пыль, пересы­паясь и мельтеша, поблескивала, как мелкий снег в мете­лицу. Сплошные пласты этой пыли, подталкиваемые силь­ным напором ветра, не останавливаясь, двигались вдоль дороги. Ветер на мгновение прекращался, и пыль оседала, чтобы тотчас опять сорваться и закружить в бешеном по­рыве. Пыль забивалась в рот и уши, хлестала по стеклам очков, секла лицо. На центральном шоссе Бердников до­гнал группу людей. Пропуская их вперед, шел следом, стараясь сквозь вой ветра расслышать, о чем они говорят.

— Лето! — выкрикнул высокий женский голос.— Так в нашем краю приходит лето. Пыль будет лететь несколько ночей подряд. А дни настанут жаркие.

— Несчастье! — отозвался совсем мальчишеский го­лос.— Наделает беды эта пыль. В степи такой порой на­чинает гореть ковыль.

Бердников собирался уже их перегонять, но новый, третий голос заставил его сдержать шаг.

— Вредит не меньше, чем люди. И все-таки что вы думаете о руднике? Побывали там сами, убедились, что работает рудник из рук вон плохо. Ну, а задумались вы — почему отгружают пустую породу и кто ее отгружает?

Бердникова бросило в пот, и, проведя рукой по лицу, он почувствовал, какое оно грязное. Новый напор ветра, вздымая стену пыли, отсек инженера от группы людей.

Он напряг слух.

— Ясно! — снова выкрикнул женский голос.— Все по­нятно.

Бердников остановился. Мысли, точно и их подгонял ветер, заметались. Нужно было действовать решительно и без промедления, действовать, пока возвращавшаяся из рейда комсомольская бригада не опередила его. Он свер­нул с шоссе и двинулся прямо в стену ветра и пыли. Возле интерната руководящего состава он задержался, обошел здание и осторожно заглянул в освещенное окно. Рассмо­трел возбужденного чем-то Кравченко.

— Тем лучше, — тихо прошептал Бердников. — Одним махом...

Он вернулся к входной двери и трижды нажал на кноп­ку звонка. Через минуту к нему вышел Долматов и, засло­няя рукой глаза от ветра, удивленно спросил:

— Товарищ Бердников? В такое время! Ну, заходите, заходите.

Сухо поздоровавшись с Кравченко, инженер обратился к Долматову:

— Я к вам по делу. Я пришел заявить вам, что... ошибся в технических расчетах.

Лицо Долматова стало озабоченным, и даже ежик се­дых волос на его голове как-то ощетинился.

— В чем допущен просчет?

— Я неправильно определил отгрузку откидной смеж­ной породы. Переработка ее, конечно, нужна, но не сейчас. У нас имеется промышленная руда, вот ее и необходимо перерабатывать в первую очередь.

— А~а! — с каким-то облегчением вздохнул Долматов и бросил на Кравченко воинственный взгляд. Тот непо­движно стоял около книжной полки.

— Я прошу вас не рассматривать этот факт,— тихо го­ворил Бердников, нервно перебирая пальцы,— как умыш­ленное вредительство. Это ошибка, поверьте мне, товарищ Долматов.

Долматов отвел взгляд от Кравченко и уставился на инженера. Однако лицо Бердникова оставалось непрони­цаемо-спокойным, и поэтому можно было предполагать, что он говорит правду. Только пальцы все еще нервно искали себе места.

— Завтра же отмените приказ. Хорошо, что вовремя спохватились. У нас мог затянуться простой рудодробильни, а это — миллионы рублей. Ну, секретарь, твое слово об этом? Садитесь, товарищ Бердников.

Кравченко достал из кармана очки и потянулся за фу­ражкой.

— Ничего не скажу,— хрипло выдавил он.— Я пойду. На руднике побывали комсомольцы рудодробильни, они должны вернуться, надо их послушать.

— Я их встретил по дороге,— тихо сказал Бердников.— Но свою ошибку я понял значительно раньше, после ваше­го утреннего визита в контору, товарищ Кравченко,— он чуть заметно покраснел.

Долматов обнял Кравченко за плечи и, как это делал часто, посмотрел ему в глаза, мягко говоря:

— Ты бы остался, Борис... На дворе вон какой ветер разгулялся, — и он окинул взглядом фигуру инженера, пропыленную сплошь, увидел размазанный по лицу пот и невольно улыбнулся.

— Нет, я все-таки пойду.

Пыль двигалась стеной. Многочисленные фонари ком­бината и поселка вязли в ней, словно в вате. Ветер и пыль неузнаваемо изменили все вокруг. Сверкание индустриаль­ной ночи было размножено в бессчетности летящих песчи­нок. Вспышки электросварки превращались в огромный фейерверк. Пламя ее рассыпалось, как бенгальские огни. Над площадкой комбината зарево стало плотнее от пыли.

И нельзя было различить, где кончается дым и где начи­нается пыль. Они слились в одну завесу, затянувшую все небо, и пропала граница между земными сумерками и тьмою небесных туч. Все пришло в движение, все сошло со своих мест, перепутались привычные очертания.

Зачарованный видением этой по-своему сказочной кар­тины, Кравченко постоял на крыльце. Ему вдруг захоте­лось громко закричать и своим криком перекричать гул ветра, с которым слился неумолкаемый шум комбината. Ночь, придавая ему силы, успокаивала его волнение, кото­рое только что заставило его чуть ли не бежать из кабинета Долматова. Вокруг бесновался ветер, а Кравченко отчет­ливо чувствовал, как возвращается к нему равновесие. Стоя на горе, он не укрывался от набега ветра. Он был горд своей стойкостью. Его душа кричала об этом, пела гимн в честь стойкости человеческого духа. Ему страстно захо­телось иметь такого же сильного и надежного соратника в борьбе с этой ночной стихией. Он напряг зрение.

И вдруг, немного ниже, мимо прошла женщина. Она двигалась прямо, не пряча лица от ветра. Она тоже не уклонялась от встречи. Вся фигура ее была по-молодому стройной. Кравченко рванулся к ней. Какое-то подсозна­тельное чувство, казалось, толкнуло его, и он наугад, гром­ко, но не очень уверенно крикнул:

— Берзинь!

Женщина остановилась. Он не ошибся. Сделал несколь­ко шагов и очутился около нее.

— Не ошибся! — с нескрываемой радостью произ­нес он.

Они пошли рядом, сбились с пути, остановились возле проволочной ограды и засмеялись. Он наклонился к ней, и глаза их встретились очень близко.

— Ты что хотел сказать, секретарь? — с едва улови­мой насмешкой в голосе спросила Валька.

И он, подхватив ее шутливый тон, сам засмеялся в ответ:

— Любопытно знать, как вы американцев перегоняете и вообще перегоните ли?

Женщина не успела ответить. Ураганный порыв ветра сорвал с нее платок и унес за ограду. Кравченко бросился догонять. «Точно школьник»,— промелькнуло в голове, и от этой мысли стало еще веселей. Наступив одной ногой на проволоку, Валька перепрыгнула через ограду, и вдво­ем они принялись искать в темноте платок. Кравченко по­пытался зажечь спичку, да на ветру ничего не получилось. Вдруг совсем близко вспыхнул фейерверк электросварки. Словно в испуге, они прижались друг к другу и замерли на месте. И оба почувствовали возбужденное биение своих сердец. Им было легко и радостно в эту и впрямь удиви­тельную ночь.

— Не отыщешь, брось,— тихо сказала Валька и вздрог­нула от его крепкого рукопожатия.

Фейерверк, оставляя на краткий миг белый отсвет в не­бе, погас. Не сразу глаза снова освоились в темноте, и они, держась рядом, стали выбираться на шоссе.

— Обгоним мы этих самых американцев! — громко сказала она, и ветер загудел вокруг них, как бы подкрепляя уверенность ее слов.

На шоссе они вышли возле самой железнодорожной станции. До жилья отсюда было далековато. Впереди рас­кинулась степь, пронизанная ветром. Ветер разносил за­пах горелой травы. Они направились вдоль шоссе, сухая трава шелестела под их ногами.

— Лето!..— сказала она, и он в унисон повторил: