Но, к счастью, ее имя не упомянуто ни разу.
Эмили даже не могла заставить себя обдумать, в какую историю влипла.
– Алло! Пограничный контроль вызывает майора Тома! Вы еще здесь, майор? – Йоссан положила прибор на тарелку. Она почти не притронулась к еде. – Ну, хорошо… у тебя по горло работы, с которой ты не справляешься, и при этом чувствуешь себя – сквернее некуда… а вообще как дела?
У Эмили не было ответа на этот дурацкий вопрос.
В голове словно тлела головешка.
Нет, не тлела. Горела ярким пламенем.
Они встали. Эмили даже не заметила, когда Йоссан успела расплатиться по счету.
На свежем воздухе ей стало немного лучше.
– Поговорим в следующий раз… ты сегодня где-то еще, не со мной, – Йоссан покачала головой.
Похоже, соболезновала.
И в самом деле. Эмили почти не обращала внимания на подругу. Одно утешение – Йоссан не обиделась. Улыбнулась, махнула рукой и пошла своей дорогой.
– Добро пожаловать в наш вагон. Конечная станция – Копенгаген. Меня зовут Маркус, я менеджер поезда. Хочу напомнить, что курение и употребление принесенных с собой алкогольных напитков запрещено. Желаю приятной поездки.
Никаких сигарет. Даже в туалете. Зачем тогда покупать билет первого класса? Эмили почувствовала легкий укол раздражения.
Более всего ей хотелось спать. Сейчас поезд двинется, и мерная качка ее усыпит. Расчет был именно такой. Через несколько часов, выспавшись, она увидит свою мать. А может, и отца.
Отец работал инструктором в Сельхозуправлении, хотя Эмили никогда толком не понимала, чем он занимается. Знала только, что к нему там хорошо относятся. Вернее, хорошо или нет, она не знала – но либерально, это точно. Они сквозь пальцы смотрели на его больничные, когда у него были… периоды.
Но надо отдать ему должное: пока не начинался период, он был хорошим отцом. Поощрял ее успехи, но никогда не давил, не заставлял что-то делать насильно. И он, и мать вечно записывались в какие-то общественно-политические некоммерческие проекты вроде «Изолируем Южно-Африканский союз». Но со временем эта страсть отхлынула, от нее осталось только постоянное желание самореализации. Мать теперь говорила главным образом о здоровом питании, способах сохранения концентрации и о домашнем интерьере. А у отца, похоже, модные интересы вовсе иссякли. Иногда он немного столярничал. Алкогольные привычки остались прежними: красное вино, красное вино… и опять красное вино.
И чем это кончится?
Норрчёпинг, Линчёпинг, Мьольбю.
Через несколько минут выходить. Йончёпинг.
Обвинитель Анника Рёлен запросила продления срока. Другими словами, они хотели продержать Беньямина в тюремной больничке еще несколько недель, пока полиция не закончит следствие. Анализ ДНК, поиски разных криминалистических заморочек – отпечатки обуви, пальцев и чего-то там еще, что, наверное, тоже оставляет отпечатки. Пороховые следы, ворсинки одежды… Наверное, вскрытие тоже дало какой-то материал для размышлений. Продолжались попытки установить, где был и что делал Беньямин за несколько дней до убийства. Надо было выпотрошить его телефон, нанести на карту мачты, в зоне которых он находился, проверить кредитные карточки.
Самое главное – установить, кому принадлежала брошенная в лесу окровавленная одежда и чья это кровь.
Следователь Кулльман продолжал попытки допросить Беньямина – безуспешно. Единственное, что более или менее внятно произнес Беньямин: «Я не понимаю».
Все остальное время он лежал неподвижно с закрытыми глазами. Как мертвый.
А Эмили продолжала свое, параллельное следствие.
Она выяснила, что дом в Вермдё продали какому-то непонятному, ускользающему от идентификации испанцу. Так, во всяком случае, сказали Даг и Линнея Рослинг. Супружеская пара, у которой загадочный испанец купил дом. Трубку вначале взяла Линнея – немолодая женщина, судя по голосу.
– Чем я могу помочь? Я не в курсе, – сказала она и передала трубку мужу.
Даг Рослинг знал немного больше.
– Тут вот что, – сказал он. – Мы его продали через маклера. Наш старый летний дом, я хочу сказать. Жалко было – принадлежал нашей семье с 1894 года. Можете представить? Вы, похоже, дама молодая, так что вряд ли… Обычная история – детям он оказался ни к чему, хотя и участок на море, и все… Летом – в Гюмюслюк[43]. Я бы ни за что не поехал. Гюмюслюк, – повторил он с отвращением.
– А покупателя вы видели?
– Ни разу. Спрашивайте у маклера.
Маклерская фирма называлась «Партнер по недвижимости». Маклер, оформлявший сделку, уже уволился, но она получила номер его телефона. Никто не ответил. Эмили оставила сообщение: «Я – адвокат Эмили Янссон, дело касается очень щекотливого вопроса… помните дом в Вермдё, который вы оформляли около пяти лет назад? Мне необходимо установить личность покупателя».
Оставалось только надеяться, что он позвонит asap[44].
Решила попробовать с другого конца. Поехала в Энгсвик и постучалась в ближайшее жилище: желтый деревянный дом у дороги. Открыла молодая расхристанная женщина. Рядом двое трехлеток изображали бразильский вариант джиу-джитсу.
Эмили представилась.
– Хелена, – вяло сообщила женщина.
– Вы не знаете, кто живет вон в том доме?
Хозяйка прикрикнула на расшалившихся малышей.
– Если не перестанете, останетесь без сказки на ночь.
Судя по всему, мальчишки не поняли или просто не расслышали.
Она повернулась к Эмили.
– Как ни странно, не знаю. Там редко кто появлялся. А с Рослингами – да. С Рослингами мы дружили. Приятные люди.
– Но… там ведь кто-то жил после Рослингов?
– Наверное… думаю, да. Но вы же сами видите: дом повернут к лесу, кто там входит и выходит, иной раз и не поймешь. Даже когда мимо идешь по дороге – и то много не разглядишь. Сирень и лигустра. Никакого забора не надо.
– Но вы же сказали, что там кто-то был?
Мальчишки в прихожей начали драться всерьез. Эмили с трудом представляла, как можно сосредоточиться в таком шуме. Но, судя по всему, здесь это был привычный саунд-трек – детский ор.
– А может, и нет. Людей я не видела. Машины иногда появлялись, это да. А еще мы как-то на катере проезжали. На их мостках стояли люди. В общем… это ведь дача… Кто-то пользуется дачей постоянно, кто-то – от случая к случаю, а кому-то вообще недосуг туда ездить. Мы-то живем здесь круглый год.
– Часто?
– Что – часто?
– Часто вы видели подъезжающие машины?
– Нет, не часто. Раза три-четыре… за все годы.
– Летом?
Женщина удивленно уставилась на Эмили.
– Странно… сейчас вспоминаю – нет. Не только летом. Приезжали и зимой. Один раз – точно.
– А вы не помните, что за машины? Марка, цвет?
– Понятия не имею. Придет муж, спросите его, он лучше в этом разбирается.
– А те, кого вы видели на причальных мостках… как они выглядели?
Хелена повернулась к малышам.
– Можете вы заткнуться, наконец? – низкий, рокочущий хрип. Даже Эмили испугалась.
Дети посмотрели на мать как на сумасшедшую и улепетнули в комнаты. Но сработало: крик прекратился.
– Двое их было. И теперь, когда вы спрашиваете… что-то такое в них было… Я, конечно, издалека их видела, но, помню, удивилась: уж очень разные.
– Как это понять?
– Не знаю… мне показалось, что они с разных планет, если вы понимаете, о чем я говорю.
– Честно говоря – не совсем.
– Все разное. Одежда, прическа, телосложение… стиль. Вот именно – стиль. Разный, насколько можно себе вообразить.
И опять то же чувство. Эмили никак не могла определить, приблизилась ли она к истине хоть на миллиметр. Ясно только одно: Янне прав. В доме не жили, во всяком случае, постоянно. Но кто-то время от времени тут бывал. Двое очень разных мужчин – что бы это могло значить? Скорее всего, ничего. Мало ли разных людей на свете. По большому счету – все разные.
Эмили попросила Сесилию разрешить ей просмотреть все оставшиеся после Матса бумаги. Надо попытаться понять этого человека. Анализ документов – ее прямая специальность. Почти ничего не нашлось.
Она начала обзванивать банки, налоговое управление, страховые компании. Беньямин дал ей доверенность, и все эти конторы не имели права ей отказать.
Она проверяла всё: декларации, налоговые заключения, решения о кредитоспособности, отчеты фондов. Семья Эмануэльссон вначале жила на Кунгсхольмене, потом купили дом в Эльвшё. Конечно же в кредит – кто теперь покупает дома не в кредит? Реестр недвижимости, пенсионные уведомления, страховые полисы.
Ничего необычного.
Хорошо. Надо проверить еще раз.
И тут Эмили сделала стойку.
Примерно за год до похищения Матс взял новые займы – не только квартирный, но и потребительский займ. Дальше – больше. За несколько месяцев до самоубийства он стал зарабатывать намного меньше денег. Декларируемые доходы упали чуть не до нуля.
Она позвонила Сесилии.
– Не имею ни малейшего представления, – сказала та. – Хотя эта история с займом мне известна. Наш клерк из банка позвонил, но это было уже после развода, и Матс якобы уже выплатил долг. А что касается работы – я всегда думала, что он работает на полную ставку, но мало ли что я думала. Откуда мне знать? Сейчас-то я понимаю, как была наивна. Я же ничего не знала, насколько он подсел на покер.
Так. Почти ничего не декларирует и выплачивает крупный банковский займ.
Неужели он был так силен в покере?
17
Тедди решил поторопить события и позвонил Николе. После Спиллерсбуды они виделись только один раз.
Никола и его приятель. Тедди встречался с ним и раньше – Хамон. Правда, в тот раз… но ничего. Сегодня парень в порядке.
Они встретились в «Эспрессо Хауз» на Хамнгатан. Тедди сразу вспомнил Фредрика Маклауда – у того наверняка неприятные воспоминания об этом бренде.
Обстановка такая, будто хозяева надумали открыть библиотеку в джунглях. Все так и дышало подделкой. Ламинат, притворяющийся палубной доской, множество искусственных пальм и еще чего-то в кадках. Поддельные полки и поддельные книги. Но кожаные кресла удобные.