Подобные заведения заполонили Стокгольм. Перед отсидкой все было по-другому. Каждый ресторанчик, каждое кафе имели свое лицо. А сейчас самая захудалая кафешка входит в какую-нибудь сеть. Будто люди станут огорчаться и возмущаться, если им не подадут точно такой же кофе или маффин, как в другом кафе за углом.
Хамон и Никола болтали о своем. Бесконечные упреки Линды. Увещевания Бояна: надо ходить в церковь.
– Ты должен понять Линду, Никола, – сказал Тедди веско. – Или как? Ты уже взрослый, так веди себя как взрослый!
Жаль, что Никола привел Хамона. Разговор не получится. К тому же Никола был не такой, как всегда. Что-то в нем изменилось, и Тедди не мог понять, что именно. И, конечно, ничего узнать не удастся. Приятель не даст.
Этим дурачкам хотелось послушать его рассказы о старом добром времени. Знаменитую историю, как Тедди и Деяну удалось увести пятьсот бутылок дорогого шампанского со склада конференц-усадьбы в Валлентуне. Как Тедди удалось практически одному выдворить из Сёдертелье банду «Скрюбэкс».
Подождав немного, Тедди вынул из кармана колоду карт, найденную под кроватью Беньямина.
– «Топстар»… вы слышали что-нибудь? Думаю, нелегальный покерный клуб… От пяти до девяти лет тому назад. Может, существует и сейчас, только под другим названием.
Ребята уставились на него.
– Ты что, Тедди? Нам тогда было чуть больше десяти, – сказал Никола. – Но могу спросить у Юсуфа, может, он знает. Сам фишкует чуть не каждую ночь. Мы его даже выручали позавчера… каким-то лохам приснилось, что он шельмует.
Они вышли на воздух.
Никола и Хамон собирались прошвырнуться по городу.
– Хамон хочет посмотреть на часики, – подмигнул Никола. – Динь-динь.
Тедди хорошо помнил себя в их возрасте. Машина. Золотая цепь на шее. И, конечно, часы. Куда соваться с твоей кооперативной квартирой и зарплатой с отчислениями на пенсию, если у тебя нет настоящей машины и солидных часиков?
Он обнял Николу. Тот же запах, что и много лет назад, когда Тедди иногда приходилось играть роль бэбиситтера. Сколько лет тогда было Николе? Три? Он ни за что не хотел отпускать любимого дядю. Тедди ложился рядом, боясь свалиться с узкой кроватки. Ложился и отворачивал голову, словно боялся своим дыханием похитить у малыша столь необходимый ему кислород.
Он обернулся. Тот же парень в куртке с капюшоном. Он был совершенно уверен – тот же самый, что шел за ним на станции метро.
– Кстати, Никола, – он положил племяннику руку на плечо. – Можешь помочь мне с одним делом?
У Николы загорелись глаза. И у Хамона тоже. Когда еще представится случай показать себя? И не кому-нибудь, а живой легенде, близкому другу самого Исака.
– За мной хвост. Не знаю, полиция или кто-то еще. Видите того парня в куртке?
Они пошли к площади.
Правила игры изменились: обычно Тедди вел слежку, теперь следили за ним.
Прошли Королевский сад. Черешни у фонтана цветут так, будто хотят поскорее забыть зимнюю спячку. И все равно – самый скучный парк в Стокгольме, а должен бы быть образцом. Какой-то умник в управе распорядился: все аллеи забиты одинаковыми ларьками, торгующими леденцами и пивом в акриловых стаканах. «Эспрессо Хауз», пиво в акриле… можно подумать, что стокгольмцы ничего так не жаждут, как тоскливого однообразия.
Парень держался на расстоянии. Почти профессионал. Но не совсем.
Они шли к «Галерее», классическому торговому центру с выходом на площадь Сергеля.
Тедди неожиданно свернул на поперечную улицу. Реерингсгатан.
– Что дальше? – Никола вопросительно посмотрел на дядю. – Что ты хочешь?
– Поговорить, – коротко бросил Тедди.
Они, не торопясь, прошли метров пятьдесят до въезда в многоэтажную парковку и остановились перед лифтами. Тедди повернулся к молодым людям, дал им подробные инструкции, нажал кнопку «вверх» и сел в лифт.
Из кабины хорошо слышны шаги бегущего по лестнице парня. Он то и дело останавливался: видимо, старался на слух определить, на каком этаже остановится Тедди.
Двери с музыкальным звоночком открылись. Парковка забита машинами.
Он встал у лестничного проема.
Через шесть секунд дверь с лестницы открылась.
Идиот.
Парень вздрогнул, увидев физиономию Тедди в тридцати сантиметрах от собственной. Длинные ресницы, короткая армейская стрижка. Нос кривой – видимо, после перелома.
В гараже не было ни души.
– Ну и какого хрена тебе надо?
Глаза у парня чуть не вылезли на лоб.
– Э-э-э… – Он молниеносным движением развернулся и бросился бежать.
Что ж, на сцене появился еще один идиот – сам Тедди.
Он рванулся в погоню.
Парень в куртке был в хорошей форме. Тедди перепрыгивал через четыре ступени и все равно не мог его догнать. И уже задохнулся. Серые бетонные стены, мелькающая в нескольких метрах фигура. Зачем-то накинул капюшон.
Он постарался прибавить шагу – не помогло. Расстояние не сокращалось. И еще не хватало поскользнуться – можно и шею сломать.
Остался один пролет, и Тедди сменил стратегию.
Остановился. Дышал, как после стометровки.
Звуки шагов исчезли.
Ну что ж, все равно должно сработать. У него же не было намерения замочить этого сопляка. А Никола и Хамон получили подробные инструкции.
– Оставайтесь здесь. Если он выйдет, наверняка направится туда, откуда его послали. Проследите, узнайте, что это за контора. Поняли?
– Что тут не понять…
– И меняйтесь местами. То один ближе, то другой. Иначе он вас засечет.
Никола расплылся в восторженной улыбке.
Ровно через семь секунд парень в куртке вышел из гаража.
18
Эмили с матерью ужинали молча. Странная история… Мать обычно засыпала ее вопросами. И Эмили отвечала – весело и бойко, хотя бы для того, чтобы удержать отца в хорошем настроении.
Но не сегодня. Отца за столом не было, и это напоминало им прежние времена.
Треска с вареной картошкой, хреном и растопленным маслом. Вкусно.
Кухня выглядела как всегда. Если в Стокгольме стало чуть ли не признаком хорошего тона менять кухонную мебель каждые три года, родители Эмили пока держались.
– Зачем менять победивший проект? – похохатывал отец. – Я построил кухню вот этими руками.
Деревянные панели, рабочий стол из нержавейки. Терракотовая плитка за плитой и мойкой. Год 1995-й. Эмили тогда было девять лет.
На десерт: фондан[45] на сверкающей лужайке из малинового желе. Мама и в самом деле постаралась. Но Эмили уже не могла смотреть на еду.
– Ну, расскажи же, что у вас происходит?
Мать положила ложку на тарелку.
– Что это ты вдруг заинтересовалась? В последние несколько недель от тебя не было ни слуху ни духу.
– Закопалась в работе. Ты же знаешь. Бывает.
– Разговор занимает пять минут, не больше. Нажала кнопку, пока ждешь ланча, и позвонила. Или пока в туалете сидишь. Или вам в вашем «Лейонс» даже пописать запрещено?
– Не запрещено. Но я не писаю – слишком много времени отнимает.
Эмили надеялась, что мать засмеется шутке. Но куда там! Собрала с ничего не выражающим лицом посуду и начала сосредоточенно размещать ее в посудомойке.
– Пойду поищу его, – Эмили встала. – Начинается документальный фильм – «Йончёпинг ночью».
Ночью, собственно, и не пахло. Конец мая, на улице светло как днем.
Она взяла велосипед и покатила к центру. Окна крытого стадиона «Киннарпс Арена» сияли, будто их вымыли пять минут назад. Они с отцом ходили сюда на футбол. У них был абонемент, самый дешевый, в голубом секторе. Стоячие места. Если отец был в форме.
В форме… Ее велик, еще с гимназии. Старый и скрипучий. И что? Подкачала шины, и он покатил за милую душу, как новенький.
Бассейн с водным трамплином пуст. Здесь они отмечали окончание гимназии – веселые, подвыпившие, полные надежд. Скатывались по трамплину и прямо в одежде плюхались в воду.
Для Эмили уже тогда было ясно: в Йончёпинге она не останется.
Светлый, ртутно поблескивающий Веттерн. А в Мункшён почему-то волны, вода взъерошена. Загадка: большое озеро совершенно спокойно, а в маленькой лужице чуть не буря.
Для начала – «Бишоп Армс». Сотня сортов пива, притворяющегося ирландским. Интерьер – клетчатые скатерти на дубовых столах. Здесь почти пусто, но на всякий случай обошла зал.
«Юнепортен», «Мерфи». Народ веселится. Она заметила бывшего одноклассника и на всякий случай отвернулась. Здесь отца тоже не было.
Обошла еще несколько точек. Пивные, пабы, пиццерии с лицензией на продажу спиртного. Везде почти пусто. Конечно, отец мог завалиться к кому-то из своих собутыльников, а она понятия не имеет, кто они и где живут.
Наконец – «Тысяча и одна ночь». Паб на крытом рынке. Она и не подумала, что он может быть открыт в такой час. Маленькие черные столики, коричневые стены. Кирпичная стойка бара.
Там он и сидел. У дальней стены. С двумя незнакомыми ей людьми.
Незнакомыми… конечно же она их знала: грязная одежда, небритые физиономии, красные носы. Кто их не знает? Они спокойно беседовали, не буянили, но уровень громкости неопровержимо свидетельствовал, в какой стадии опьянения они пребывают.
Одиннадцать часов вечера. Последние десять дней отец появлялся дома два-три раза, не больше.
Мысленно оценила, как она выглядит, и медленно пошла к столику.
Народу в пабе совсем мало, в основном пожилые люди. Тихая музыка из динамиков.
Остановилась у столика. Реклама под стеклом призывала посетить Мариестад.
Проверила осанку. Руки в карманах.
– Папа, – четко выговорила Эмили.
Никакой реакции.
Снова:
– Папа!
Один из отцовских собутыльников поднял на нее красные глаза, улыбнулся и подтолкнул отца. Таких скверных зубов она не видела уже много лет.
Отец, покачнувшись, откинулся на стуле и встретился с ней глазами. О, как знаком ей этот взгляд! Униженный и надменный, виноватый и злой… слегка остекленевшие глаза. Опять помешали… почему вы не можете примириться с моей маленькой слабостью?