Эмили не знала, что сказать. Амфетамин… Ее работа куда вреднее для здоровья, чем… маме даже в страшном сне такое не приснится. Но в ее случае… нет, она держит себя под контролем. Она не собирается свалиться в эту яму.
У Йоссан в кухне было потрясающе уютно… наверное, хорошо подобрано освещение. Лампа очень низко, несколько дециметров над столом, спот-лайты под шкафчиками на минимуме. Тепло отсвечивает бронзовый смеситель, мягкий коврик на полу. И Йоссан… она, оказывается, очень красива. Чистые, правильные черты. Эмили раньше не обращала внимания. А может, это вино.
Господи, наконец-то с кем-то можно поговорить по душам.
Но у нее есть и дело. Как ни жаль расставаться с девичьими откровениями, дело есть дело.
– Слушай, я хотела тебе показать кое-что. По работе. Вернее, не совсем по работе, но близко. Не возражаешь?
– Нет, конечно.
Эмили притащила из прихожей сумку и вывалила документы на стол. Матс Эмануэльссон. И вещи, которые они с Тедди нашли в пакете под кроватью Беньямина.
– Я не понимаю, – сказала она. – Я проверила всю его личную экономику. Ничего не сходится.
За час они просмотрели все бумаги. Выписки из банковских счетов, решения о зарплате, спецификацию покупок, за которые он платил карточками.
– Можешь быть уверена в одном, – сказал Йоссан, откинувшись на стуле. – Этот твой Матс Эмануэльссон никак не мог содержать семью на свои доходы – ни от службы, ни от капитала. Жена – клерк в социальном управлении… ты же сама понимаешь – исключено. Невозможно.
Йоссан, конечно, права. Эмили тоже так думала.
– И это, – Йоссан повертела в руке ключик из пакета. – Я почти уверена, что он от банковской ячейки. Это, конечно, прошлый век, но иногда с этим сталкиваешься. Тебе когда-нибудь попадалось что-то подобное? – она положила ключ назад в пакет и ответила за Эмили:
– Нет. Не попадалось.
25
Лес в Борсте. Ели и сосны стоят так тесно, что в подлеске всегда темно. Жизнь во мраке.
Перед Тедди – яма.
Его яма. Его схрон.
Раньше он бывал здесь часто. Лопату и лом брал у Шипа.
Его старый схрон. Никогда не думал, что он когда-нибудь пригодится. Дал себе обет: все, что здесь лежит, останется в той жизни. Пусть память о ней лежит и ржавеет, пока не рассыплется в прах.
Лом и лопата. На лбу выступил пот. Рабочие перчатки, глина на башмаках. Корни, камни, ссохшаяся, почти окаменевшая земля. Каждый камень надо выковыривать по отдельности.
Осталось совсем немного. А потом спуститься в яму и забрать оружие. Его оружие.
Голова кипела от ярости.
Они наняли его похитить Матса Эмануэльссона девять лет назад. Кто теперь знает – возможно, Иван тоже считал, что речь идет о выкупе. Никто, кроме него, за это похищение не ответил. Все, кроме него, гуляли на свободе. А Матс четыре года назад покончил с собой. Покончил ли? Скорее всего, это тоже они. Не он покончил с собой, а они покончили с ним. А теперь подозревают в убийстве сына Матса. Все связано. У Тедди не было ни малейших сомнений – все связано одно с другим. Они следили за ним. Они пытались покончить с ним – а вместо него чуть не погибла Сара.
Это было последней каплей. Прежде всего: он помог отъявленным мерзавцам. Пусть сам того не понимал, неважно. Помог. Надо платить по долгам. Он и так слишком долго ждал.
Сара. Он вспомнил, как она первый раз появилась в тюрьме. Вместе с другой надзирательницей, Эммой. «Перестаньте обращаться к Эмме с незаконными просьбами», – сказала она. И он послушался. Перестал. И как раз тогда, в то мгновение, когда он, к своему удивлению, почувствовал, что ему приятно выполнить просьбу этой девушки в форме, – в эту самую секунду он понял: что-то в нем изменилось. Их случайные встречи – в спортивном зале, в коридоре… потом не такие случайные, а потом и вовсе не случайные. Они проводили часы вместе. В комнате для посетителей. Искали и находили поводы для встреч. С ней. С Сарой.
Он уже решил, что перестал думать о ней как о женщине – но, оказывается, нет. Не перестал. Впрочем, уверенности не было. Но одно Тедди знал точно: он не перестал думать о ней как о близком человеке.
Сара изменила его жизнь. Там, в заключении, он медленно, как бревно-топляк, поднимался к поверхности.
А что теперь? А теперь вот что: он начинает с нуля. Он это ясно чувствовал. Его прежнее «я», оказывается, никуда не делось. Затаилось до времени, соблазненное фальшивым чувством человеческой полноценности. Или так: спокойствием ушедшего от погони волка, давшего себе слово никогда не возвращаться в овчарню.
Он натер мозоли. Даже перчатки не помогли. Стальная проволока на стволе сосны – вот она, никуда не делась, хотя прошло много лет. Заржавела немного. И насечки на коре. Заплыли, конечно, за столько лет, но если присмотреться…
Он воткнул лопату на весь штык.
Вот он. Чемодан «Самсонайт». Сундук с сокровищами.
Виски в бутылке. Осталось всего на пару глотков. Два пакетика со снюсом под губу. Жвачка кончилась. Неважно. Важен снюс. Постоянный горьковатый и пряный вкус жевательного табака.
Он не выходил из дома. Воздух в квартире затхлый. Недоеденный кебаб, картонные коробки из-под пиццы. Пустые банки из-под кока-колы. Пистолет и обрез винтовки «Ремингтон» в гардеробе. «Ничего не случилось. За десять лет в могиле с ними ничего не случилось. Со мной за эти годы много чего произошло, а им – хоть бы хны. Немного загустела смазка, вот и все».
Прошло пять суток. Он не решался навестить Сару – опасно. Она выжила, слава богу, но ведь могла бы и погибнуть – из-за него! Это он навлек на нее беду. Охотились на него, а не на нее. Тедди надеялся, что она расскажет полиции, как все произошло. Он сам так и сделал – с него сняли показания еще тогда, в первый день, когда он, не находя себе места, ходил по больничному коридору и ждал результатов операции.
Какая, однако, у него крошечная квартира. Вся как на ладони, можно ее осмотреть, не сходя со стула за обеденным столом. Кухня… все ничего, жаль, нет посудомойки. Прихожая. Дверь, предусмотрительно закрытая на цепочку.
Не такая уж большая разница с камерой в Эстерокере. Тот же бежевый линолеум. Или, может, другой, но очень похожий. Тот же грязно-белый линкруст на стенах. Губчатый матрас. И вид из окна такой же безнадежный: кирпичная стена в трех метрах. Странно, он даже себе не хотел признаваться – почему-то это его устраивало. Внушало спокойствие.
До сегодняшнего дня.
Он, конечно, выпивал и раньше, но у него был святой принцип: контроль. Может случиться все что угодно, всегда надо быть наготове. Может позвать Иван. Завалиться поспать посреди дня часа на три – почему бы нет. Но надо уметь просыпаться в боевой готовности. Его товарный знак был прост: С-Т-Р-А-Х. Его должны бояться. И ключ к этому – тотальный контроль. Над собой и над другими.
Но сегодня ему было плевать на свой товарный знак. У него нет товарного знака.
У него есть только одно: желание кого-то замочить.
План созрел. И первое звено в этом плане – «Сведиш Премиум Секьюрити». Уверенности, что именно кто-то из них расстрелял Сару из машины, конечно, не было. Неважно. Никакие сволочи не будут вертеться около него и подглядывать, куда и зачем он пошел.
Луке помог раздобыть список сотрудников. Мало того – по именам он без труда нашел в Сети их фотографии. Теперь Тедди знал, как зовут его преследователя в куртке с капюшоном. Энтони Юинг.
Он получил пузырьки в почтовом отсеке супермаркета[59]. Пропофол-Липуро[60]. Луке – гений. Он управляется с этими сетевыми аптеками как факир. Не надо высиживать очереди к врачам, не нужно выписывать рецепты. Картонная коробка, пузырьки завернуты в пузырчатый пластик, который Никола так любил в детстве, – можно по очереди надавливать на полупрозрачные пузырьки, и они замечательно щелкают. Судя по почтовому штемпелю, лекарство прибыло из Испании, хотя надписи на китайском. Или корейском.
Сунул посылочку в сумку и поехал в Хессельбю. Район вилл и таунхаусов.
Тишина, спокойствие – рай на земле. Идиллия. До сегодняшнего дня.
Поставил машину напротив дома, где жил Энтони Юинг. Восьмидесятых годов постройки – весь длинный ряд таунхаусов вырос почти одновременно. Плоские крыши, большие окна. Правда, у Юинга почти весь газон занимает огромный батут.
А в остальном – все одинаковое. Одинаковые дома, одинаковые ценности в жизни, одинаковые машины, корейские и японские. Белый средний класс. Все, как у всех. У нас не хуже. Срочно постричь газон – соседний свенссон постриг еще вчера.
Тедди на всякий случай заклеил номерные знаки.
В четыре часа двое подростков лет по десять подкатили на скейтбордах и вошли в дом.
В шесть – женщина с пакетами из «ИКА Макси».
Тедди немного успокоился. Но ярость по-прежнему полыхала, как пожар в сенном сарае.
В семь часов подъехал Энтони. «Ауди-4». Скромно, но со вкусом.
Тедди поставил машину так, что перекрыл въезд в гараж. Энтони остановился и коротко, чтобы не беспокоить соседей, нажал кнопку сигнала.
Тедди не прикоснулся к ключу. Натянул балаклаву, рванулся к «Ауди», рывком открыл дверь и всадил приготовленную канюлю пропофола в шею Энтони. «Та же куртка», – машинально отметил он.
Не в первый раз. Знакомая картина.
Энтони глухо вскрикнул и сделал попытку выбраться из машины, но Тедди удерживал его, пока филер не обмяк и не заснул сном только что накормленного грудью младенца.
Тедди подтащил его к своей машине, перевалил тело в багажник, прыгнул за руль и рванул с места.
Может, кто-то и видел всю эту сцену. Дети или жена. А что они могут сделать? Машина без номеров – поди разыщи.
Через час. Тедди похлопал Энтони по щекам. Ущипнул за руку.
Он заехал в лес. Тот же самый лес в Борсте. Посадил пленника на заднее сиденье. Связал руки за спиной и обмотал голени изолентой.