своего отпуска.
И еще родители… как снег на голову. Приехали вчера вечером. «Мы приедем, как только начнется наш отпуск, – сказала мать. – Славно, правда?»
Они будут спать в гостиной. Мать на диване, отец на полу. На надувном матрасе. Идиллия, да и только.
Ей не хватало тренировок. Тело требовало движения, а после того, как началась вся история с Беньямином, она была у Лео всего раза три-четыре. Но работала вовсю, даже через силу – а может, и не так уж вовсю, просто показалось. В такой форме, как она сейчас, отжаться лишний раз – и то тяжело. Не надо было связываться с этой уголовщиной. Но теперь все. Поезд ушел. Взялся за гуж…
Должна же, должна быть какая-то связь, которую она не замечает. Неужели Беньямин убил собственного отца там, в Вермдё? Может, решил воспользоваться случаем – отец же не числится в живых, у него на руках аттестат о смерти.
Нет, с такими мыслями далеко не уедешь. Какая разница, что там произошло; она – его адвокат. Она должна исходить из того, что говорит клиент, и сражаться до конца, пока это не противоречит закону и адвокатскому кодексу. А теперь, когда он уже начал что-то лепетать, – сомнений нет. Святая для адвоката формула: клиент настаивает на своей невиновности. И ее еще более святая задача: стоять на стороне клиента.
И еще Тедди. Не дает о себе знать. Может быть, обиделся на ее резкость после поджога гаража? Но нет – они виделись после этого. Он же сам пришел к зданию суда.
Она с трудом понимала себя. Ей хотелось поговорить с ним, просто увидеть. И дело не только в общих интересах, не только в том, что они занимались одним делом. Нет. Надо признаться – дело не только в этом.
– Привет трудоголикам… смотрю, у нашей рабочей пчелки лампа горит…
Половина двенадцатого. Эмили резко развернула кресло.
В дверях, прислонившись к косяку, стоял Магнус Хассел. С оранжевым платком в нагрудном кармане.
– Перед отпусками всегда много работы, – сочувственно произнес он.
– И я еще проволынила несколько дней.
– Да, мы же с тобой говорили на эту тему. Поправилась? Можешь вернуться на полную ставку?
– Надеюсь. Не знаю, что со мной было. Но теперь лучше.
Магнус шагнул в комнату. Теперь он стоял прямо над коробочкой.
Эмили оцепенела. А вдруг ему захочется угоститься «Лекеролом», а в коробке вместо розовых крупных шариков – маленькие, даже по виду подозрительные таблетки.
– Я слышал, ты бываешь на Кунгсхольмене.
Она сама почувствовала, как побледнела. Кунгсхольмен. Суд. Никак не могла сообразить, каким образом Магнусу стало известно, что она была на судебном заседании. Кто-то из коллег насплетничал. Но кто? Никого из знакомых юристов она там не видела.
Всё. Если Магнус узнал, чем она занимается, в бюро ей больше не работать.
– Я бы так не сказала, – уклончиво произнесла она, стараясь не показать, чего ей стоит спокойствие.
Магнус расстегнул пиджак и наклонился над ее столом. Он никогда не садился, не расстегнув предварительно пиджак.
Коробочка из-под «Лекерола» в нескольких сантиметрах от его бедра.
Если Магнус и в самом деле узнал, что она, несмотря на ясно высказанный запрет, занялась уголовным делом, – пути назад нет.
– Как это – я бы не сказала? А я слышал, вы с Йоссан неплохо провели время…
Вот оно что! Йосефин живет именно на Кунгсхольмене, в нескольких сотнях метров от здания суда. Магнус, очевидно, узнал, что она была у Йоссан в гостях. Он вовсе не имел в виду ее визиты в суд. Собранные в кулаки пальцы левой руки разжались.
– И вот еще что… я устраиваю пирушку на дачке. В пятницу. Буду очень рад тебя видеть.
Эмили выдохнула и заставила себя улыбнуться.
– С удовольствием.
Магнус рассеянно взял коробочку с псевдолекеролом и потряс. Эмили вновь оцепенела. И что он дальше будет делать? Если бы ее выперли из бюро за то, что она нарушила предписания и занялась уголовным делом, – это одно. Тут ей некого винить, кроме себя. Но лишиться работы из-за того, что подсела на сильный транквилизатор, – совсем другое.
Магнус повертел коробочку в руке и отложил в сторону. Чем-то она ему помешала.
– Все собираются на пристани в Ставснесе. Я закажу водное такси.
45
Уже две недели в каталажке. Единственный приятный момент в этой жизни – прогулка на крыше. Они с Керимом оказались на соседних пятачках. Мало того, совпало время прогулки. Повезло.
Угощали друг друга сигаретами, просовывали через решетку, болтали. Иногда просто ходили взад-вперед, как тигры в клетке в зоопарке. Керим – единственный человек, с кем он мог поговорить. Никола даже не видел его толком – только силуэт или прижатый к решетке глаз.
Сегодня опять замечательный денек. Солнечные лучи проникают сквозь зарешеченный потолок, будто его и нет. Никола понять не мог – зачем наверху-то решетка? Стены четырехметровые, не меньше, и зацепиться не за что. Даже чемпиону мира по скалолазанию делать нечего. Не вскарабкается. И даже если найдется человек-паук и вылезет наверх – что он там будет делать? Прыгать с тридцатиметровой высоты?
Как сказал кто-то умный: прошибешь башкой стену – окажешься в соседней камере.
– Я нынче на взводе, – сказал Керим.
– Что так?
– Много чего… Точно говорю – много чего. Увижусь с сынишкой.
– Здорово… свидание под присмотром или как?
– Что-то в этом роде.
– А ко мне придет адвокат.
– А кто у тебя?
– Эмили Янссон.
– Никогда не слышал. Хорошая тетка?
Никола не знал, что ответить.
– Надеюсь. Молодая.
Керим прошел до конца площадки, потом вернулся.
– У меня разные были. А сейчас Пер Сёдер. Классный.
– Просьбы выполняет? Передать что-то друзьям на воле…
– Ну нет, брат. И я его за это уважаю, потому что знаю – он из лучших. Раскалывает свидетелей, как яйца о сковородку.
– А когда ты с ним познакомился?
– Ну… в этой истории «Спокойный город». Слышал?
– Нет.
– Тут, значит, вот что… – Керим, очевидно, все время ходил по своему пятачку, голос его то ослабевал, то вновь усиливался. – Я схватил несколько лет за ограбление. А вышел – и опять взялся за свое. Но эти, в коммуне и социалке, становились все хитрее. Вдруг меня ни с того ни с сего назначили лидером группы в их проекте. Как же ты не слышал? «Спокойный город». Это было что-то! Нам бесплатно выдали куртки с лого, комнату отдыха, когда не патрулировали на улицах… Мало того, еще и зарплату платили. За работу с молодежью.
– С ума сойти.
– Сами во всем виноваты. Слушай дальше. Мой папаша когда-то бежал из Турции, получил работу в каком-то сраном университете в Германии. Он у меня образованный – дальше некуда. А здесь… безработный. Нет, никто. С его образованием! Искал-искал работу – по нулям. Убирается в метро. Сидит и смотрит турецкое тэвэ целыми днями, жрет бёрек и курит красный «Мальборо». Как и родители у других братков. Ясное дело, ребята хотели поработать со мной. Выбор простой.
Что-то зажужжало. Все сильнее и сильнее. Звук шел сверху. Это было уже не жужжание – низкочастотный, выматывающий душу рев. Никола подавил желание прижаться к полу и поднял голову. Вертолет.
Что за х… верто-мать-его-лет!
Он завис прямо над ними.
Керим крикнул что-то, но Никола не расслышал из-за грохота.
Никола подбежал к решетке и начал искать дырочку побольше – хоть разглядеть своего нового приятеля. Первый раз он видел его более или менее ясно: здоровенный, как дом, весь в татуировках. Даже под глазом вытатуирована зеленая слеза.
Что-то там происходило.
Вертолет над ними слегка покачивался, но не двигался с места. Оттуда что-то упало. Блеснул на солнце стальной тросик с какой-то хреновиной на конце.
Керим непрерывно двигался. Наконец, тросик с грузом миновал арматуру на потолке и опустился к Кериму в руки.
Сабельная электропила. Ножовка по металлу.
Керим тут же начал пилить решетку между площадками. Дело шло быстро. Он пропиливал небольшую дырку, ставил на нее ногу и пропиливал следующую, повыше. Получалась лестница, по которой он постепенно поднялся на крышу.
Еще через минуту – он уже пилил прутья в потолке. Два куска арматуры с тупым звоном упали на пол.
Ветер от вращающихся лопастей. Шторм.
И сквозь шторм голос Керима. Стоит на переплетении железных прутьев над Николиной клеткой.
– Присоединишься, брат? Я пропилю дыру – не успеешь чихнуть!
Лицо матери, когда она узнает.
Тедди – что скажет Тедди?
Продолжительный, безнадежный вздох Бояна.
Ржанье Хамона – большой палец поднят вверх.
Ребята в Спиллерсбуде лопнут от зависти, когда узнают.
Наезд камеры: одобрительная ухмылка Исака.
Вертолет покачивается над головой.
Керим:
– Ну что, пилить или не пилить?
– Нет, приятель, не могу. Sorry.
Грустная полуулыбка, влажные глаза, безжизненный голос.
Через два дня после побега Керима ему разрешили свидание с матерью. Первый раз. Решили, наверное, поощрить Николу за мужественный шаг: не позволил склонить себя к побегу, хотя возможность была.
Самое забавное: ничего противозаконного в побеге нет. Нет статьи в кодексе, запрещающей зацепиться за стальной тросик и позволить поднять себя в воздух.
Газеты словно взорвались. От новостных передач летели искры.
Потрясающий побег – невероятно искусный пилот вертолета – таких пилотов по пальцам сосчитать, – наркобарон все еще не задержан.
Никола улыбнулся. Наверняка Керим уже где-нибудь на Мальдивах, попивает ледяные коктейли, а на столике – сто упаковок лакрисола.
– Я рада, что ты так решил, – сказала мама. – Хотя думаю, дед начал бы хохотать, когда б узнал, что ты сбежал на вертолете.
Надзиратель прокашлялся.
– Об этом говорить не положено.
Глаза Линды стали еще более печальными, хотя и были – куда печальней.
– У Тедди дела так себе, – сказала она.
– С чего это?
– Не знаю… он все время в стрессе. Что-то у него на уме.