Никола, не отвечая, включил телефон. Пропущенный звонок от Белло.
– Ты пришла скулить? – спросил он вяло. – Или дело какое?
– Я пришла скулить, – улыбнулась Линда и прошла в кухню.
Никола слышал, как она открыла холодильник, как начала расставлять по полкам еду. Места в холодильнике сколько хочешь. Пусто, если не считать нескольких бутылочек с кока-колой и неизвестно откуда взявшийся пакет сливочного масла – сам приполз, что ли…
Что-то громыхнуло. Мать начала готовить завтрак.
– Ты так и валяешься целыми днями? – сказала она, входя с подносом.
Она ничего не знает… ну и слава богу.
Вчера он побывал еще в трех подпольных клубах и на двух рейв-пати. Искал шамоновских пушеров. Хотел разыскать эту девчонку, Роксану, но она, очевидно, уcтроила сама себе Стокгольм delete. Легла на дно.
– Алло, Нико… ты меня слышишь?
Никола подержал в руке шикарный бутерброд и положил на поднос.
– Извини, мам. Я просто устал. Плохо сплю.
– Я понимаю, сынок… но у меня есть предложение. Давай заключим договор. Я обещаю держать твою квартиру в порядке и готовить вкусную еду. А ты со своей стороны обещаешь позвонить Георгу Самюелю. Спросишь, нельзя ли поработать хотя бы на полставки. Или на треть.
Что на это ответить?
Ни на какую работу у него просто-напросто не было времени. У него была одна-единственная работа: найти этих подонков
На следующий день он пришел в городской отдел полиции в Сёдертелье. Не добровольно: получил повестку. Сука-Мюррей вызвал на допрос.
Серый дом, узкая дверь. Один марш лестницы наверх. Бетонные стены, линолеум на полу, до блеска отполированные задницами посетителей деревянные скамьи.
Как всегда, куча народу – у кого-то кончается срок паспорта, у кого-то угнали машину, у кого-то вскрыли виллу или квартиру.
Через пять минут появился Мюррей. Те же черные сапоги, тот же пульсометр на запястье, только на этот раз не улыбается. За Мюрреем – еще один полицейский, в форме. Никола понял, почему. В тот раз он плюнул в расиста Мюррея, а свидетелей не было.
Они прошли мимо комнаты для допросов – Мюррей повел его в отдел. В коридорах стояли увешанные электронными примочками полицейские в форме, болтали о чем-то, смеялись. На стенах – старые полицейские плакаты, наверное, тридцати- или сорокалетней давности. Над крошечными кабинетами кое-где надписи. «Я обожаю свою работу… особенно во время ланча», «Ловишь преступника – сохраняй спокойствие».
Пытаются острить. Идиоты.
В кабинете Мюррея словно бомба взорвалась. Вдоль стены – полки с книгами, газетами и сотнями папок. Вороха бумаг на полу, под столом, на стульях – везде, где только есть свободное место. Бумаги в грязных пластиковых кармашках, но большинство просто так – разрозненные листы. Наверняка какие-то протоколы. На столе между кипами бумаг портрет в рамке – белокурый кудрявый мальчонка лет четырех.
Николе почему-то никогда не приходило в голову, что у Мюррея могут быть дети.
– Садись, – сказал Мюррей.
– Куда?
Мюррей слегка усмехнулся и стряхнул на пол какие-то бумаги – под ними оказался стул. Его коллега подпирает стену – руки скрещены, как у Наполеона, морда непроницаемая.
Cимон Мюррей начал задавать вопросы – та же песня, что и в тот раз. Где произошла первая стрельба, когда Шамон был ранен? Как выглядели убийцы, которые пришли в больницу? Какое у них было оружие?
Никола отвечал очень коротко: «не помню», «не знаю», «не видел». И это правда: хоть он и рассматривал распечатки с камер наблюдения, наверное, тысячу раз, представить лицо убийцы не удавалось. Его не отпускала другая мысль: может, удастся извлечь что-то из этого допроса. Попробовать самому допросить снюта. Помимо его желания.
– А техническое исследование дало что-то?
– А вы спрашивали тех, кто живет около фитнес-зала? Может, кто-то что-то видел?
– А телефонный трафик проверяли?
– А вы узнали, в какой машине они приехали?
Мюррей только качал головой – если бы и знал, не имею права высказываться на эту тему.
– Но это же ваша обязанность – информировать общественность!
Настроение – хуже некуда, если не сказать враждебное. Ничего удивительного – Никола даже пожалел, что он тогда плюнул в рожу этому расисту.
– «Общественность»… – протянул Мюррей. – Звучит-то как! Образованный человек. Не часто такое услышишь в ваших кругах…
– В ваших – еще реже, – нашелся Никола.
Аперкот.
Мюррей улыбнулся. Видно, оценил шутку… но надо же уметь так улыбаться – ни тени дружелюбия.
– Думаю, на этом закончим. Далеко не уедем. Ты ни капли не поумнел с прошлого раза. Только еще одно… думаю, тебе стоит знать. Мы задержали одного твоего знакомого. Завтра будет принято решение об аресте.
– Кого?
– Его зовут Исак… думаю, фамилия тебе не нужна.
Никола ни за что не нашел бы выход. Он молча следовал за Мюрреем. Мюррей тоже молчал.
В приемной по-прежнему полно народу.
Что произошло? Взяли Мистера Первого? По какому подозрению? Связан ли его арест с убийством Шамона?
Мюррей молчал. Тайна следствия.
Вышел на улицу. Небо такое же серое, как бетон полицейского гнезда.
– Никола…
Он повернулся. Эмануель Ханна, отец Шамона. На похоронах он выглядел лет на десять моложе. А сейчас… сгорбился, потухший взгляд. Ему, наверное, если и за пятьдесят, то совсем немного.
Обнялись. Никола старательно отводил глаза.
– Как вы?
– Не дай бог кому-то пережить такое, как я и Ранья…
– Я понимаю… а что вы здесь делаете?
Эмануель взвесил на руке большой бумажный пакет.
– Забрал вещи Шамона. Бумажник, часы, мобильники…
Никола вспомнил вопросы, на которые так и не получил ответа от Мюррея. Технические протоколы, регистрационные листы с телефонных мачт.
– Извините… понимаю, звучит странно… не могли бы вы одолжить мне мобильники Шамона? Ненадолго, буквально на несколько дней?
– Никола, ты же знаешь – тебе я ни в чем не могу отказать.
19
А почему бы не лечь на пол прямо здесь, в кабинете, и немного поспать? Опять всю ночь не могла уснуть. На этот раз ничего удивительного: позвонила Нина Лей. Взяли Адама Тагрина.
Пока не явится Тедди. Поспать. Хоть полчаса, хоть двадцать минут. После звонка Нины она решила прервать это странное молчание. Сдвинуть с мертвой точки. Есть повод: Тагрин задержан.
Странное чувство после бессонной ночи – шум в ушах, движения замедленны, глаза – как песок насыпан. Несколько часов экспериментов: сначала легла на бок. Потом на спину. Потом на самый край кровати, чтобы по привычке не уткнуться носом в подушку – если нечем дышать, не уснешь, а если и уснешь, сразу проснешься.
Не помогло.
Зато обнаружила, что думать в таком положении почти невозможно. Забавно: постельная поза влияет на ход мыслей.
Маркус, как всегда, работает в соседней комнате. Дверь открыта, никакой звукоизоляции. Слышно даже мягкое пощелкивание клавиатуры.
В кухне пьют кофе два сожителя – так они называли обитателей соседних контор. Эмили ничего против них не имела: нормальные, даже хорошие специалисты, наверняка профессионально делают свою работу. Но… не асы. Не в первой линии.
– Откуда ты знаешь? – спросил как-то Маркус за ланчем. – Никакой адвокатской табели о рангах в природе не существует. Разве что для бизнес-адвокатов – кто больше бабок сшиб.
Улыбнулась и промолчала. На самом деле ответ она знала. Дело не в юридической подготовке, не в умении быстро и точно находить прецеденты и нужные параграфы уложения.
Дело в недостатке энергии. Даже самый совершенный мотор без топлива не сдвинется с места.
Скоро придет Тедди.
Накануне встречалась с Оливером.
Сын Адама. Почти что пасынок Кати.
Мальчик жил у приемных родителей в Бредэнге, но попросил не заходить к нему домой. Подумав, предложил:
– Давайте встретимся на площади.
Эмили заметила его издалека. Шаг уверенный, а язык тела – сама неуверенность. То и дело оглядывается, будто опасается преследования, жмется к стенам домов. Не больше двенадцати-тринадцати. Похож на отца – такие же мелкие зубы, словно запоздал со сменой молочных. Тепло одет. Пуховик, шерстяная шапочка, перчатки.
Почему меня жизнь ничему не учит? – с горечью подумала Эмили, стараясь унять дрожь. Хотя бы одеваться по погоде…
Она протянула руку.
– Оливер?
Мальчик, не поднимая глаз, снял перчатку и как-то неловко, ладонью вниз, пожал ей руку.
– Зайдем в кафе? Или хочешь поговорить здесь?
– Давайте здесь, – тихо произнес Оливер.
Из метро внезапно вывалилась целая толпа – должно быть, пришел состав с севера.
– Твои родители знают, что ты должен со мной встретиться?
– Они не мои родители. Я у них живу, и все. Я им сказал, что вы меня нашли. Они считают, что мне не следует этим заниматься. Говорят, сиди, полиция уже тебя допрашивала насчет отца, и хватит.
– Понятно. И все же ты решил со мной поговорить?
– Вы же должны были помогать Кате… Я подумал… может, вы и папе поможете. Его же арестовали.
– Чем я могу ему помочь?
– Он не убивал Катю. Я точно знаю. Как можно осудить человека за то, чего он не делал?
– Но ему же предоставили адвоката…
– Да… а вы можете сказать – хороший это адвокат или так себе? Сумеет он отстоять папу?
Глаза, носогубные складки… живут своей жизнью. Оливер словно забыл, какая мимика соответствует произносимым словам.
Эмили знала женщину-адвоката, приглашенную защищать Адама Тагрина. Одна из лучших.
– К сожалению, я не имею права защищать твоего отца. Есть законы. Поскольку я по-прежнему числюсь адвокатом Кати, я не могу защищать твоего папу. Это называется конфликтом интересов.
Оливер смотрел на нее с недоумением.
– Я числюсь адвокатом Кати, – повторила она, – и, поскольку я числюсь ее адвокатом, не могу одновременно защищать человека, подозреваемого в ее убийстве. Твоего папу. По закону я не могу играть в двух командах одновременно.