На большой перемене Роксана содрала наклейку, и все вернулось на свои места. Жизнь наладилась. Как только учительница отворачивалась, соседка нашептывала ей свои секреты, ее тащили играть в прыгалки, в твистер… одним словом, популярность вернулась так же быстро, как и исчезла.
В четыре часа Роксана заняла позицию у окна – надо увидеть мать раньше, чем та увидит ее. Как только мама появилась у калитки, она достала нашлепку из кармана джинсов, развернула, намазала силикатным клеем и прилепила на место.
Постепенно это стало игрой: каждый день она дежурила у окна и, завидев мать, срочно присобачивала наклейку. Но силикатный клей оказался довольно мерзкой штукой: кожа воспалилась, даже образовались маленькие нарывчики. Мать ничего не замечала или не хотела замечать: у дочери плохое зрение, и предписания врача надо выполнять неуклонно.
Через две недели контрольный визит к офтальмологу. Врач проверил зрение, и Роксане показалось, что в глазах у него запрыгали веселые искорки.
– Лучше не стало, – сказал врач. – Никаких сдвигов. Очевидно, этот метод в нашем случае неэффективен. Попробуем очки.
Почему она вспомнила эту историю? Потому что одним глазом заглядывала под дверь?
Внезапно погас свет.
Зет вздрогнул.
– Что происходит?
Мог бы и сам сообразить: они довольно долго лежали без движения, и детектор решил, что в комнате никого нет.
Мрак придавил их к полу, как толстое, тяжелое одеяло. Зет продолжал почти неслышно приговаривать «черт, черт, черт»… Роксана вдруг подумала, что совсем его не знает.
Она вспомнила девушку, которую наняла, чтобы написать контрольную пробу на поступление в высшую школу. И как она будет себя чувствовать, если затея проскочит? И она обманом поступит на психологию?
За дверью все стихло. И ног не видно. Наверное, уборщик зашел в очередную комнату. Скоро очередь дойдет и до них.
Она резко поднялась и набросила на плечи рюкзак.
– Бежим! – шепотом крикнула она и резко открыла дверь, не дожидаясь возражений.
Они вырвались в коридор.
И тут же услышали крик: уборщик их заметил и пустился в погоню.
Они прибавили скорость. Рюкзак колотился в ягодицы, словно понукая: быстрей, быстрей!
У этого дядьки голос похож на голос ее отца.
Зет бегает быстро. Пинком открыл тяжелую дверь грузового терминала.
Здоровенный темнокожий парень – в пяти метрах.
Из последних сил вскарабкались на ограду и рванули к лесу.
Роксане вдруг представилась картина: Усэйн Болт. Чем она хуже? Дома на обочине слились в сплошную серую массу.
Все. Задохнулась и остановилась. Невыносимо жжет горло, во рту – вкус крови.
Она оглянулась.
Преследователь отстал и кричал что-то им вслед. Пятьдесят метров, не меньше.
Небо на востоке, за зданием ветеринарной клиники, начинало сереть.
Они, уже не торопясь, дошли до спрятанных в кустах велосипедов.
– Ты приняла что-то?
Роксана не поняла. Она совершенно выбилась из сил, ноги дрожат.
– Я спрашиваю – ты приняла что-то? Там, на складе?
– Нет… в каком смысле?
– Ты бежала, как лошадь, которую накормили сеном с амфетамином.
И засмеялся.
Роксана пару раз крутанула педали, посмотрела на свои ноги в голубых бахилах.
– Лошадям в бахилах соперники не страшны. – Она посмотрела на небо и захохотала, как не хохотала ни разу в жизни.
Велосипеды на всякий случай затащили в квартиру. Все знают: в Стокгольме велосипеды исчезают быстрее, чем ты успеешь произнести слово «страховка». К тому же велики новенькие, только что куплены – на кетаминовые деньги, разумеется.
Роксана сняла, наконец, сникерсы и рюкзак и потерла крестец. В ту же секунду звякнул телефон.
Е-мейл. Совет высших учебных заведений. Результат пробы.
Вот это да. Одно к одному.
Она открыла мейл. Чтобы видеть ваш результат, перейдите по ссылке.
Кликнула по ссылке, написала персональный номер, пароль.
1,9.
Она прочитала еще раз: одна целая и девять десятых…
Одна траханая целая и девять траханых десятых!
Сработало! На девяносто процентов, даже на девяносто девять процентов – сработало. Есть, конечно, крошечный риск, что на психологию потребуется максимальный балл – две целых. Но этого почти никогда нее случается. За последние десять лет не было ни разу.
В глубине сознания прошлогодняя, полузабытая Роксана брезгливо сморщила носик.
От твоих затей пованивает гнильцой, девушка. Это же жульничество. Из-за тебя кто-то не поступит. Кто-то куда достойнее, чем ты.
Зет прислонил велосипед к стене в прихожей.
Роксана бросилась ему на шею.
– Один и девять десятых балла! На пробе для абитуриентов – один и девять!
– Я даже не знал, что ты ее писала! Колоссаль! У нас уже два повода попраздновать.
Может, рассказать Зету, как ей достались эти баллы? Ну нет, такие вещи лучше держать при себе.
Чуть позже: одежда, как у спецов по химоружию: передники, маски. Защитных очков не нашлось – сгодились темные, солнечные.
Зет больше часа лихорадочно метался в Google в поисках толковых инструкций. Закрыли жалюзи от любопытных глаз и начали открывать упаковки: маленькие бутылочки с наркотическим средством для животных. Содержимое аккуратно сливали в стеклянный графин – важно не пролить ни капли.
Кетамин. Скоро у них будет заветный кетамин.
То и дело ими овладевал истерический смех, но действовали они идеально по инструкции: собранно и толково. Вскипятили кастрюлю воды и, не гася конфорок, накрыли противнем. Подождали, пока пар нагреет противень.
Зет успел сбегать в аптеку на углу за пипеткой; набрал в нее две капли воды и капнул на противень. Вода испарилась почти мгновенно.
– Вот так, – сказал он значительно и убавил температуру конфорок.
Роксана начала медленно лить содержимое графина на противень, пока жидкость не покрыла дно целиком.
Зет не снимал руки с переключателя режимов: двойка, тройка, четверка, опять двойка.
Важно, чтобы жидкость не начала кипеть.
Через несколько минут с противня начали подыматься столбики пара, как маленькие джинны. Они тут же прятались в колпаке вытяжки, на их месте вырастали другие.
Они не говорили ни слова, только хихикали время от времени, не сводя глаз с лошадиного лекарства, которое медленно испарялось у них на глазах.
Через двадцать минут на противне остался тонкий слой кристаллического порошка.
Роксана начала соскребать его вилкой медленно и осторожно.
Отвратительный скрип металла по металлу.
Зет снял марлевую маску.
– Что ты делаешь?
– Чем бы это ни закончилось… ставлю эксперимент на собственной психике. Зет против кетаминового облака.
Роксана начал хохотать так, что закашлялась и долго не могла прийти в себя.
Через три часа работы: семь пакетиков. Один грамм порошка в каждом.
Самое большое разочарование после президентских выборов в Америке.
– Пять тысяч спенн, не больше, – сказала Роксана и сняла маску.
У оптимиста Зета такое выражение лица, будто он только что похоронил близкого человека.
– О, дьявол. Нам надо в двести раз больше.
Девятьсот девяносто пять тысяч крон вымогателям.
25
Выслушав ошеломляющую новость о беременности Эмили, они долго молчали – и она, и Тедди.
Молча сели в такси. Молча ехали, не глядя друг на друга.
И только когда машина свернула на Рёрстрандгатан, где жила Эмили, она повернулась к нему.
– Ребенок твой, – сказала она.
Повязка на лбу светилась, точно намазанная фосфором.
Тедди показалось, что водитель вздрогнул. Во всяком случае, спина напряглась. Наверное, ждет продолжения.
– Ты уверена? – на всякий случай прошептал он.
Эмили молча кивнула и отвернулась к окну.
– В таком случае, надо поговорить.
– Да. Только не сегодня. Я должна отдохнуть. И подумать. Вообще чувствую себя, будто по мне проехал асфальтоукладчик.
Мир перевернулся с ног на голову. Невероятно. Он будет отцом. Эмили беременна, и он – отец ребенка. Так она говорит. У нее будет ребенок. От него. У них будет ребенок.
Ему тридцать шесть, но он только что понял, что он даже не задумывался о такой возможности. Ни разу.
У других – сколько хочешь. Деян все время посмеивается – дескать, сосчитать не могу, сколько у меня потомства в этой стране. У Луке – сын. И только его, Тедди Максумича, чуть не половину сознательной жизни просидевшего за решеткой, верховный режиссер так и не назначил на эту главную в жизни роль.
Роль отца.
Ребенок.
Одно он знал твердо: его ребенок не должен жить в мире, где рыскают оголтелые хищники. Он это допустить не может.
Прошло несколько дней. Он звонил Эмили по нескольку раз на день. Девять раз из десяти она вешала трубку.
– У тебя в животе мой ребенок, – сказал Тедди, когда она наконец ответила. – И мы по-прежнему на тропе войны.
– Ты – может быть. Ты на тропе войны. А я… я еще не решила, что делать.
– Но… тебе кто-то помогает? Ты чувствуешь себя в безопасности? После всего?
– Насколько могла, все организовала.
И не успел Тедди попросить ее объяснить эту загадочную фразу, повесила трубку.
А чем может помочь он? Продолжать копаться в деле Адама Тагрина? Теперь, когда Адама взяли, это дело в руках полиции. Но есть и еще более важная задача: попытаться найти людей, которых назвал Матс во время их непродолжительной беседы в Осло. Двенадцать фамилий. Педер Хульт, Фредрик О. Юханссон, Гуннар Свенссон и так далее.
Матс наверняка мог бы много порассказать, но не успел. По-прежнему лежит в искусственной коме в норвежском госпитале.
Тедди кружил по Стокгольму. Вроде бы бессмысленно – но на самом деле с очень даже большим смыслом. Он старался увидеть город новым, отфильтрованным зрением. Рентгеновским зрением, снимающим покровы благополучия. Парки, детские коляски, молодые женщины с животами. Песочницы, качели, скидка на детские автомобильные креслица. А что за всем этим?