– Я даже представить не могу, через что вам пришлось пройти.
– Ни один человек не выдержит.
Эмили подняла чашку капучино, но как только нежная молочная пена коснулась губ, почувствовала тошноту.
Поставила чашку на место.
Гуннель так и не ответила на ее вопрос.
– Когда вы виделись с Катей?
– А почему вы спрашиваете?
– Пытаюсь понять, что произошло, а для этого мне нужно больше информации.
Женщина согнулась еще больше. Эмили испугалась, что сейчас она и в самом деле клюнет носом в горячий чай.
– Тогда понятно… – почти прошептала Гуннель.
– Так когда же вы виделись? – спросила Эмили в третий раз.
– Я звонила ей несколько месяцев назад и предупреждала, чтобы она не связывалась с этим Адамом. Она не послушала. Надеюсь, он получит пожизненное…
– Извините, пожалуйста… я могу показаться назойливой, но вы не ответили на мой вопрос. Важно ничего не упустить. КОГДА ВЫ ВИДЕЛИСЬ С КАТЕЙ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ?
Гуннель внезапно выпрямилась на стуле, будто сработала какая-то пружина. Эмили даже вздрогнула. Она не ожидала такой резкой перемены.
– Я не видела мою дочь пять лет. Ни разу после ее совершеннолетия. И это никакого отношения к делу не имеет.
– Нет… разумеется, нет. Но, может быть, у вас все же есть, что рассказать?
Гуннель встала.
– Катя обвиняла меня во всех смертных грехах. В каких-то поступках, которые якобы совершила десять лет назад. Вечно так. Наделают глупостей, а потом ищут виноватых.
Эмили точно ударили в солнечное сплетение. Ни у нее в конторе, ни на допросе в полиции Катя не говорила, кто познакомил ее с ее мучителем. А сейчас… вспышка: она вспомнила слова Кати: «… один человек, которому я очень доверяла».
Человек, которому я доверяла… кому может безгранично доверять девочка в тринадцать лет?
Эмили с трудом уняла дрожь и постаралась говорить как можно спокойнее.
– То есть Катя считала, что вы в чем-то перед ней виноваты? Я правильно вас поняла?
Всю мировую скорбь как ветром сдуло. Гуннель заговорила быстро и с накалом.
– Она вечно так… навоображает себя неизвестно что… Одни фантазии.
– Она имела в виду то, что с ней произошло, когда ей было тринадцать?
– Поди ее пойми, что она имела в виду.
Эмили лихорадочно пыталась сосредоточиться: мысли прыгали, как зерна кукурузы в машинке для поп-корна. Разговор с Катей у нее в конторе, допрос в полиции у Нины Лей. Вопросы, ответы. Вопросы, на которые Катя не ответила. Как она реагировала…
Еще как реагировала! Слезы, бледность, дрожащие руки…
Эмили отвела глаза – ей было трудно смотреть на Гуннель.
И отвернувшись, глядя на снующую из магазина в магазин толпу, она спросила:
– А вы догадывались, что с ней происходило в те годы?
28
Дверь открыл отец.
– Роксана, солнышко, как твои дела? Почему такой усталый вид?
Кольцо из носа, в соответствии с родительскими понятиями, она вынула, но как скрыть смертельную усталость?
– Усталый? Нет… со мной все в порядке.
В прихожей на полу – пара новых тапок для гостей.
– А где мои, баба?
– Не знаю, золотце. Спроси у мамы.
На отце – мягкие тренировочные брюки, похожи на те, в которых Билли занимается йогой. С той лишь разницей, что отцовские куплены в Иране.
Они присели в кухне. Мать, оторвавшись на секунду от плиты, потискала Роксану и вернулась к стряпне.
Отец пододвинул ей коробку с шоколадным пралине.
Кто теперь ест пралине в шоколаде? Кроме отца, наверное, никто. Но Роксана все же выбрала одну конфету, которая ей показалась более или менее съедобной.
– Спасибо.
Внутри оказался клубничный джем – невыносимо сладкий.
Надо работать над собой, решила Роксана. Не умею делать вид, что все в порядке. К тому же у меня хорошая новость. Они наверняка запрыгают от радости.
Но ничего не получалось. Ни единому солнечному лучу не пробиться через нависшую над ней грозовую тучу. Где взять деньги?
Единственный выход – начать производство кетамина самим, но смешные ветеринарные дозы – капля в море. И где брать сырье?
Зет просмотрел, наверное, штук сорок ветеринарных клиник и аптечных складов – все они охранялись, как ядерные полигоны. И так чуть не попались.
Он закинул удочки в Darknet – не хочет ли кто продать кеталар или схожие препараты. Единственный отклик – какой-то деградировавший нарик. В неожиданно изысканных выражениях сообщил, что у него в шкафу лежит какой-то пакет. Пакет неизвестно с чем, но он ему «невыносимо надоел».
Роксана постаралась стряхнуть безнадежные мысли.
– Я поступаю на психологию, – сказала она. – У меня очень высокий балл. Один и девять.
Минут через двадцать ликование начало понемногу стихать. Отец на радостях открыл бутылку шампанского и доел шоколад. Мать тут же начала строчить эсэмэски: Каспару, родственникам в Тегеран. Отец каждые две минуты подходил и обнимал ее, хохоча от радости. Поставил на максимальную громкость кассету с Дариушем, а мать стащила Роксану со стула и заставила танцевать.
Почти сразу посыпались ответные эсэмэски. Отцовская сестра хочет поговорить по скайпу.
Все уселись у компьютера.
На экране: тетя Этти и ее дети. Двоюродная сестра Лейла и двоюродный брат Вал.
Они не виделись с прошлого лета, когда те приезжали их навестить.
Этти, похоже, опять сделала какую-то пластику – с каждым разом становится все больше похожей на Майкла Джексона. А Лейла и Вал – как всегда. Оба в джинсах и футболках с надписями. Лейла немного бледная. А может, свет так падает.
– Дорогие мои любимые бесценные единственные! – единым духом выпалила тетя Этти, сияя улыбкой.
Отец даже не спросил, как сестра себя чувствует: не мог сдержать напора чувств.
– Роксана будет психологом! Представляешь? Она получила высший, самый лучший балл! Она не только поступила в университет. Она может выбирать, кем ей быть! А на психологию вообще попасть невозможно…
Все это не совсем соответствовало истине, но тетя Этти тоже была вне себя от радости. Лейла молча улыбалась, а Вал кивал – этакий невозмутимый мальборо-тип. Потом начались обычные разговоры: папины недомогания, тетя Этти затеяла пристройку к дому, ездила в Париж…
– Нет-нет, вы должны посмотреть, как мы теперь живем, – сказала тетя после пятнадцати минут восклицаний. Картинка на экране покачнулась и поехала вбок. Непонятно, что у тети в руках – телефон или ноутбук, но камера, показав сначала пол, потом потолок с люстрой, пустилась в экскурсию по дому. Гостиная с немыслимым количеством роскошных ковров. Бирюзовая ванная со сверкающими золотом кранами. Новая комната в пристройке – само собой. Спальня Этти. Спальня Лейлы. Музыкальная комната Вала.
Две гитары, какой-то крутой синтезатор с двумя или тремя дисплеями и не меньше чем с пятью похожими на больших мышей микрофонами.
А что там на стене? Что-то черное, круглое…
– Какая прелесть, – сказала Роксана.
– Прелесть, правда? – Этти почти кричала; наверное, привыкла: если в этой комнате говорить нормально, никто тебя не услышит. – А посмотрите, какой вид!
Она была одна. Лейла и Вал решили не принимать участия в экскурсии по дому – не первая и не последняя.
– А посмотрите, какой вид из окна!
Она повернула камеру, и Роксана поняла, что это за пушечное ядро висит на стене.
Жокейский шлем.
По дороге домой Роксана опять позвонила по скайпу. Этти начала было расспрашивать про личную жизнь, но Роксана попросила позвать Вала.
– Можешь мне помочь?
Через четыре дня все было сделано.
Cобственно, спешить некуда. Рейс через два с половиной часа. Но отец сказал – поезжай заранее, золотце, они там сдвинулись со всей своей бюрократией.
Она так и не поняла, кого он имел в виду.
И отец и мать были счастливы, когда она объявила о решении навестить родню.
– А я и не заметила, что вы так хорошо договорились, – сказала мать.
Эмоциональные антенны у мамы чувствительные, как на телебашне. Заподозрила: что-то не то. Надо как-то объяснять.
– Мы же виделись, когда они были здесь. А потом я позвонила Валу, и будто щелкнуло что-то.
– Добро пожаловать на «Арланда Экспресс», – голос робота в динамиках. – Экологически безупречный транспорт в аэропорт.
– Ты полетишь самолетом? – спросила Билли со всем доступным ей скепсисом, когда узнала, что Роксана собралась в Тегеран.
– А как я еще могу туда добраться?
– Подумай об окружающей среде. Самолеты – самый экологически вредный транспорт.
– Ты же была осенью в Лос-Анжелесе.
– Это совсем другое дело. Меня заставила необходимость.
Что за необходимость заставила Билли полететь на феминистский кинофестиваль «Фазы Луны», Роксана спрашивать не стала.
В салоне довольно холодно, от соседа невыносимо воняет потом. И сам самолет порядком потрепан, далеко не такой сверкающий новизной и чистотой «боинг», как в тот раз, когда они летели через Стамбул. Но она заплатила за рейс туда и обратно три двести, на удивление недорого.
Попыталась читать – купила в киоске в аэропорту два покета Сьюзан Фалуди[54]. «Заблудший» (это классика, сказала Билли) и самый последний: «В темноте». «Ни единого шанса почувствовать себя человеком, – говорит потерявший работу здоровенный Дон Мотта. – Я не могу содержать семью». Дон Мотта откровенен с Фалуди: «Чувствую. Себя. Так. Как будто. Меня. Кастрировали».
Через десять минут начало двоиться в глазах. Обычная история, у нее разные глаза – редкая патология, сказал окулист. Плюс три справа, минус два слева. Нашлепка на глазу не подействовала.
Боже мой, как же все так получилось? Кетамин. Все почему-то были готовы щедро платить за найденный порошок… но даже не это. Почему-то ей стало легко на душе. Отморозки получат свои деньги. Эта поездка их спасет. Ее и Зета.
Острые грани окруживших Тегеран гор, искрящийся сахарный снег на вершинах.