И самое главное: ощущение постоянной слежки. Ей казалось, что кто-то не спускает с нее глаз, незаметно идет за ней и даже подслушивает, что она говорит по телефону.
Эмили знала, что Тедди жил в машине, и догадывалась, что прятался он не только от полиции. Иной раз она резко поворачивалась, и каждый раз возникало одно и то же чувство: вон тот человек, рассматривающий электронику в витрине, – я его уже видела. Или показалось?
Наверное, так начинается паранойя.
А вон тот, в лобби отеля, с беспроводными наушниками? Почему он то и дело на нее поглядывает? Думает, она не замечает?
В конце концов она выбросила в ливневой колодец выданную ей в полиции кнопку экстренного оповещения.
Через несколько дней – большой праздник, День летнего солнцестояния.
Кто-то пытался задушить Тедди в камере.
Чудовищно и несообразно. Эмили никогда даже не слышала о подобных вещах. Она не ставила шведскую правовую систему на первое место в мире: необоснованные аресты, медлительность следствия, влекущая за собой неоправданно долгие сроки предварительного заключения… но, несмотря на все, она знала, что шведское право в основе своей стабильно и неподкупно.
Стабильно и неподкупно… громко сказано. Иногда можно сунуть взятку надзирателю, иногда полиция превышает свои полномочия, иногда возникают побоища в тюрьмах, вплоть до убийств.
Но то, что произошло с Тедди, – за пределами ее понимания.
Человека, подозреваемого в совершении самого тяжкого из преступлений, посаженного в изолятор со всеми возможными ограничениями, пытаются задушить в камере… неслыханно.
– Да, мы знаем, Тедди Максумич говорил, но никто из нас ничего не видел, – сказал дежурный надзиратель. – Он должен написать заявление, пусть этим займутся полицейские.
Губы у него блестели, будто он только что смазал их маслом.
Блестящая идея. Займутся… эти займутся. Опять попытаются его убрать.
– Но у вас же повсюду камеры наблюдения!
– Разумеется. Я тут же проверил. Но, к сожалению, именно в эту ночь они не работали.
Что у него с губами? Эмили показалось, что она видит в нижней губе надзирателя собственное отражение.
Загадка тут же разъяснилась: он достал из кармана смятый тюбик и помазал губы. «Против герпеса», успела прочитать она.
– Вам не кажется это странным? Именно в эту ночь?
– Нет, не кажется. К сожалению. Камеры то и дело ломаются. Все деградирует. И еще вот что: думаю, вы и без меня знаете, что заключенные нередко пытаются покончить с собой. Суицидальные наклонности, обычное дело. Так что мы не можем исключить, что ваш клиент тоже… из этих. Как бы то ни было – мы контролируем его камеру четыре раза в час. Чтобы он не повторял попытку…
Она вошла в комнату для посетителей. Тедди уже был там. Ее опять начал бить озноб. Странгуляционные синяки вокруг шеи… уж кто-кто, а Тедди не склонен к суициду.
Эмили пересказала содержание разговора с надзирателем.
– Могу его понять, – пожал плечами Тедди. – Ему и в кошмарном сне не приснится, что такое может произойти.
Эмили передернуло.
– Но они же не могли не заметить, что кому-то из персонала ткнули скрепкой в глаз? Я докопаюсь до истины.
Они сидели напротив друг друга в крошечной комнатке. Такое ощущение, что время здесь остановилось лет тридцать назад. Грязный шершавый линолеум, намертво прикрученный к полу шаткий фанерный стол с исцарапанной столешницей, старинный телефон с аккуратной пружинкой кабеля. Сейчас это можно увидеть только в кино.
И, оказывается, не только в кино. В комнате для посетителей следственного изолятора.
– Я поговорила с Деяном. Он готов свидетельствовать, но… – Она сделала паузу. – Мы уже говорили об этом. Я не уверена, что его свидетельство поможет. Как бы не получить обратный эффект.
Тедди тяжко вздохнул. Не столько вздохнул, сколько застонал. Эмили даже вздрогнула – так на него непохоже. И эта странная пластическая операция… может, он и вправду выглядит по-иному, моложе, но таким уставшим она никогда его не видела. Из-под натянутой кожи проступало, как в ванночке с проявителем, никогда не виденное, незнакомое выражение лица.
– Эмили, я боюсь, – Тедди словно прочитал ее мысли. Последнее слово, очевидно, показалось ему таким отвратительным на вкус, что он сплюнул. – Раньше не боялся. Мог с этим жить. А теперь – нет. Не могу. Теперь, кроме меня самого, есть еще двое, о ком я обязан заботиться. Мне во что бы то ни стало надо выйти отсюда. Я решу эту загадку. Ради тебя и ребенка.
Человек понимает, что заболевает, чувствует исподволь расползающийся по телу вирус – так и она, вопреки здравому смыслу, поняла: Тедди прав. Ему как можно скорее надо выйти из изолятора.
Это вопрос жизни и смерти.
Она звонила водителю Uber по десять раз на день, пока тот не ответил. Через полминуты выяснилось, что из разговора по телефону ничего не получится. Молодой человек из какой-то арабской страны. Словарный запас в шведском не больше пятидесяти слов, а в английском – и того меньше.
Договорились встретиться, и она от всей души надеялась, что он понял, где и когда. Скорее всего понял, потому что она предложила ему тысячу крон за откровенную беседу.
Он принес на встречу свой журнал. Вот, смотрите: клиент сел на улице Йосты Экмана и вышел на углу Мэстер Самуельссон и Реерингсгатан. Поездка заняла восемнадцать минут.
Адрес ничего ей не говорил. Деловой центр города. Тысячи контор, но жилых зданий почти нет. И совсем плохо: номер без абонемента. Пополняемая симка. Она даже попробовала позвонить – телефон отключен.
Эмили еще раз просмотрела тоненькую пачку документов – кто же владелец Халленбру Стургорден? Она все запомнила верно: усадьбой владеет адвокатская фирма Suarrez Augustin Landman через Nordic Light Investment Group Ltd, которая поручает компании Paradize Nordic Estates Ltd… и так далее.
Повеяло знакомым ветерком. Флэшбэк: адвокатское бюро «Лейон», где они помогали клиентам конструировать похожие схемы.
Пошла по другому пути: стала проверять компании, которые успел назвать Матс до того, как их обстреляли в Осло. Компании, связанные с человеком, пригласившим его читать лекцию в усадьбе. Десять лет назад.
Она заказала информацию в Министерстве финансов. Звонила бывшим коллегам в адвокатских бюро всего мира. Попыталась вычертить организационную схему на компьютере – кружки, прямоугольники и квадратики. Соединила стрелками – получилось что-то вроде схемы нью-йоркского метро. Имена сидящих в нескольких советах директоров – как правило, юристы, так называемые вратари, работающие на истинных хозяев компании. Адреса, даты регистрации.
Работала сутки напролет. Ребенок вертелся и толкался. Пила кофе, больше чем наполовину разбавленный молоком, и заедала лакрицей.
Постель в гостиничном номере завалена бумагами.
Опять пила кофе, звонила в Гонконг, на Мальту, в Панаму. Выдумывала поводы. Представлялась сотрудницей «Лейона», прекрасно знающей тонкости финансовых схем. Иногда ей отвечали с коллегиальной откровенностью, иногда нет – «секретные данные». Заплатила довольно дорого за право войти в сеть, публикующую информационные утечки. Там она нашла названия многих из интересующих ее компаний, попадались даже кое-какие имена.
Постепенно картина прояснялась. Становилась заметна тенденция – очень близкая к финансовому криминалу, но тут нечему удивляться.
Многие компании основаны в Швеции. А название фирмы, которая помогала им закрепиться в самых разных уголках мира, было ей прекрасно знакомо.
Адвокатское бюро «Лейон».
Сюрприз? Она не особенно удивилась.
Параллельно: Луке работает с трояном, который Тедди успел-таки вставить в полицейский компьютер.
– Обязательно что-то найду, крохотка, – заверил Луке. – Дай мне немного времени, и найду. Я все нахожу. Это мне надо было дать имя Найдан. Мне, а не Тедди. И даже не Найдан, а Найдун.
И самое главное: жизненно важно найти способ вытащить Тедди из изолятора. Может, опять привлечь Деяна, помочь ему сварганить какие-то показания? Ничего не выйдет. Деян уже замешан в этой истории. Именно его схватили на Слюссене, когда Тедди должен был встретиться с Ниной Лей.
До суда как минимум несколько месяцев – а Тедди ей нужен сейчас.
Кто еще по-настоящему предан Тедди? Никола? Насколько она знала, Никола исчез из жизни Тедди. Они не общаются. Поссорились?
Кто еще? Звонила Луке, Шипу – друзьям по отсидке.
Оба одного и того же мнения.
– Освободить из изолятора невозможно. Единственный случай за последние годы – один парень вышел на прогулочную площадку на крыше, а его оттуда снял вертолет. Глава какой-то группировки, братья даже называли его «новый Кум». Но это, извини, – высший пилотаж. Мы так высоко не летаем.
Больше ничего не приходило в голову. Был, правда, единственный человек, кто мог бы как-то помочь, но Тедди, скорее всего, его ненавидел. А тот отвечал ему взаимностью.
Кум присел на стул для посетителей. Физиономия скептическая.
– Вам надо обзавестись нормальной мебелью, – он широким жестом показал на обстановку ее кабинета: дешевый письменный стол и стулья из «ИКЕА». – Клиентам нравится тяжелая, солидная мебель. Стабильность и компетентность.
Верхняя часть лица у Кума была совершенно неподвижна, даже когда он говорил. Как будто принадлежала другому человеку. Йоссан наверняка присвоила бы ему титул «ботексная каракатица»
Она нашла его неожиданно легко в «Эниро»: адрес на Лидингё, стационарный домашний телефон.
Кум ответил очень приветливо и согласился прийти.
– Я адвокат, так что вся эта история для меня далеко не однозначна.
Кум провел рукой по стоящему на столе шкафчику с папками.
– Это тоже из ИКЕА?
Провоцирует он ее, что ли?
– У меня в подвале стоит отличная детская кроватка, – неожиданно сказал Кум. – Хотите?
Эмили кивнула – главным образом, чтобы закончить с мебелью и п