– Больше ничего не могу сделать, – Маркус критически оценил свою работу. – Работал гримером в театре, но уволен за профнепригодность. Неважно – вы теперь такой же красивый, как и я. Не совсем, конечно. Почти.
Тедди засмеялся – и тут же подумал: а когда я смеялся в последний раз?
Маркус уселся на пол. Тедди добросовестно, накрепко привязал его к ножке стола и заткнул рот пронесенной из камеры наволочкой. Повесил на шею бейджик с разрешением на посещение и открыл дверь в коридор.
– Мы закончили, – крикнул он надзирателю, сидевшему за стеклянной перегородкой метрах в двадцати.
Тот приветливо ему помахал.
Бросил последний взгляд на Маркуса. Тот опять сильно побледенел, но нашел в себе силы подмигнуть: давай, мол. Желаю удачи.
Теперь оставалось надеяться, что пройдет хотя бы несколько минут, когда за Маркусом придет надзиратель из изолятора. На счастье, они обычно приходят не сразу.
Пустой коридор. Надо пройти мимо сидящего за мертво поблескивающим стеклом охранника.
Они изо всех сил старался походить на адвоката: вот он идет, уважаемый адвокат, уверенный в себе, даже не представляющий, что его ни с того ни сего могут запихнуть в клетку на место его клиента, и в то же время сосредоточенный перед встречей с очередным подзащитным.
Без спешки. Слегка покачивать руками. Озабоченный наклон головы: смотреть в пол, как большинство задумавшегося человечества. Важная задача: не попасть в объективы камер видеонаблюдения; они здесь понатыканы повсюду, как косточки в арбузе.
Жуткое воспоминание: его опознали за тридцать секунд до выхода из полицейского управления.
Любимая пословица отца: история повторяется.
Он незаметно покосился – на стекле у дежурного список правил и открытки. Наверное, от других охранников, которые вольны ехать куда им вздумается. В любой конец мира. На одной из открыток – сновидческий силуэт Тадж-Махала.
– Хорошего вам дня, – крикнул охранник ему вслед, на секунду оторвавшись от газеты, и нажал на кнопку.
Выкрашенная заборной синей краской металлическая дверь медленно распахнулась.
Эмили объяснила: все двери и даже лифты самому открыть невозможно. Они управляются дистанционно.
Теперь за ним наблюдал какой-то другой, невидимый охранник. Еще один совет Эмили: нетерпеливо походить туда-сюда перед дверью лифта. Охрана следит за двумя десятками телеэкранов и быстрее реагирует на движение.
Не поднимать головы.
Тихий звоночек – двери лифта бесшумно разъехались в стороны. Как назло – в лифте еще один человек. Что делать, не войти – вызовет подозрения. Уставился на ботинки попутчика: только что начищенные, коричневые. С латунными пряжками. Брюки с образцовой стрелкой.
– Добрый день.
Пришлось поднять голову и посмотреть. Серые внимательные глаза, сорочка, галстук. Наверняка адвокат.
– Добрый день.
– Вы новенький у Рамблингса?
Лет пятьдесят, галстук приспущен, верхняя пуговица сорочки расстегнута. Начинает лысеть.
По груди побежала струйка пота. Наверняка костюм сидит на нем, как на огородном пугале. И жутко зачесалась спина. Впору начать тереться о металлический поручень.
– Нет. Я из бюро Эмили Янссон.
– Вот как? Мне такое неизвестно…Только уголовные дела или что-то еще?
На дисплее лифта загорелась большая суставчатая тройка.
– В основном уголовные. И мигранты, конечно, – сказал Тедди.
Вышло неплохо: в меру небрежно.
– Могу вообразить… в последние годы адвокаты загружены иммигрантскими делами по уши, – он протянул руку. – Патрик Валлин, полицеймейстер.
Тедди чуть не нажал на кнопку экстренного торможения. Выскочить из этого чертова лифтам и карабкаться по шахте неизвестно куда. Надо же – оказаться в одной кабине с шефом всех снютов! Впрочем, лучше с главным снютом, чем, скажем, с патрульным полицейским. Или оперативником.
– Маркус, – сказал он и тут же сообразил, что не знает фамилию. Пожал протянутую руку.
Не выдаст ли потная ладонь?
Лифт громыхнул, вздрогнул и остановился.
– Наверняка увидимся, – чуть не крикнул Тедди, чуть не побежал, но тут же умерил шаг. Бегущий адвокат наверняка вызовет интерес у охраны на пульте.
– Маркус!
Тедди сделал вид, что не слышал.
– Маркус, подождите! – крикнул полицеймейстер еще громче.
Не ждать же, пока полицейский его догонит. Огромным усилием воли заставил себя повернуться, успокоить дыхание, посмотреть в глаза. Сорочка уже насквозь мокрая, будто кто-то сунул под нее лейку душа.
Картинки перед глазами: темная камера, сдавившая шею петля и почему-то окровавленное лицо Фредрика О. Юханссона.
– Вы забыли сумку, – полицеймейстер протянул ему кожаный баул Маркуса и подмигнул. – Новичкам здесь всегда не по себе. Запертые двери, клаустрофобичные лифты…
И ночные убийцы, мысленно добавил Тедди.
– Пожалуй… – согласился он. – Немного не по себе. Спасибо в любом случае.
Тедди подошел к центральному посту, где сидел последний охранник. Тоже за стеклянной перегородкой. Под стеклом выдвинулся ящик, и Тедди положил туда бейджик.
Расслабиться. Ничего странного в его поведении нет. Маркус – совсем зеленый адвокат, с уголовными делами работает самое большее полгода. Значит, все нормально – его никто здесь толком не знает. А может, он вообще никогда не был в крунубергском изоляторе.
Тедди вспомнил день, когда он вышел на свободу после восьмилетней отсидки. За ним приехал Деян на доживающем последние дни BMW. Двигатель ревел, будто на неисправном тракторе, дым из выхлопной трубы валил к небу, как от костра в вальпургиеву ночь. Лак-металлик давно потерял блеск, восемнадцатидюймовые диски заржавели, а боковое зеркало заклеено тейпом. Тедди еще поинтересовался, доедет ли эта развалина до дома или у нее начнут отваливаться одно за другим колеса. Или заглохнет двигатель, и они останутся сидеть на пятнадцатиградусном морозе в быстро остывающем салоне.
Он каждую секунду оборачивался, смотрел, как постепенно увеличивается расстояние между ним и тюрьмой. Считал дистанцию в деревьях: одно дерево… пятнадцать… тридцать пять.
Охранник молча выдвинул ящик. Там лежали права на имя Маркуса Энгваля. Тедди взял их. Зажал в руке и опять еле удержался, чтобы не побежать.
Он подошел к двери и оглянулся на дежурного.
Дверь издала протяжный стон. Он толкнул ее обеими руками – она показалась ему легкой, почти бумажной, – и вышел на Бергсгатан.
С противоположной стороне улицы ему посигналил «порше панорамера»: ставший в последние годы супермодным матовый черный лак и непропорционально огромные диски. Тоже черные.
Водительское окно опустилось. За рулем сидел Деян и улыбался во весь рот.
– Добро пожаловать, my friend!
Рядом с ним: Эмили.
50
Никола и Роксана встретились все в той же «Пальмовой долине». Хозяйка, тайка средних лет, назвала Роксану дочкой и отказалась взять с них деньги.
– У нас здесь была фабрика в подвале, – сказала Роксана и, как зритель на гладиаторских боях, показала большим пальцем вниз.
Почему она даже не улыбнулась? Это же что-то! Круче не придумаешь – варят в подвале зелье, как какой-нибудь Эль Чапо Гусман!
Она заработала на своем фестивале кучу денег.
Конечно, страшный удар – в одну секунду остаться без единой кроны и с кучей долгов, которые не из чего платить.
Они поели и поехали к ней домой. Квартира выглядела так, будто хозяева собираются съезжать.
– Нет, – сказала Роксана, – я никуда не переезжаю. Зет перебрался к своим родителям в четахейти.
– Четахейти? Что значит – четахейти?
– Так говорят… к черту на кулички, одним словом. Мне все равно.
– То есть он спустил за тобой воду?
Роксана остановилась и застыла. Стала похожа на манекен.
– У нас никогда ничего не было. Я думала, ты сам понял. Все-таки три дня с нами тусовался.
Может, понял, а может, и не понял. Но одно он знал твердо: Рокси ему очень нравится. Еще когда они стояли около клуба в то злосчастное утро и держали друг друга за руки, его как током ударило.
Только этого не хватало, подумал он тогда. Влюбился на ровном месте, и в самый неподходящий момент.
Но он знал и другое: ключевое правило остается в силе. Не раскрывай карты первым – проиграешь. Простой принцип, но он считал его очень важным. Мало ли что… у нее есть парень. Зет.
Но теперь условия игры поменялись. Она сказала, ясно и недвусмысленно: у нее с Зетом никогда ничего не было. А теперь, когда тот сбежал, – наверняка и не будет. И если он не воспользуется этим шансом – будет жалеть всю жизнь. Он уже столько потерял… и вдруг появилась возможность выиграть.
Он медленно наклонился к ней… и зажмурил глаза, замирая от страха получить пощечину или, еще хуже, услышать ядовитый смех.
Но нет.
Роксана подалась к нему.
И он забыл обо всем. Даже о Шамоне.
Его захлестнуло никогда раньше не испытанное чувство гармонии мира.
Никола повернулся в постели.
Следующее утро. Простыни смяты и сбиты к краю кровати: результат ночной активности.
Посмотрел на лежащую рядом Рокси.
Она еще спит. Свернулась калачиком. Наверное, ей жарко: сбросила простыню, прикрыты только ноги. Несмотря на опущенные рулонные гардины, в комнате почти светло. Он долго разглядывал микроскопические морщинки на ее веках, маленькую родинку на скуле, подрагивающие при дыхании невиданно длинные ресницы. Все новое, еще не успело выродиться в рутину.
Пожалуй, она самая красивая девушка из всех, что он видел. Не только всегда волновавшее его сочетание белой шелковистой кожи и темных, густых, блестящих волос, не только восточные лучистые глаза, не только пухлые, чувственно изогнутые губы, не только мягкое, гибкое, не изможденное непрерывными тренировками тело… было что-то еще. Что-то очень важное. А что?
Он лежал и думал, пока не сообразил. Главное вот что: она понимает его с первого слова. Не притворяется, что понимает, как почти все девчонки, а