Спать подобно всей природе
На отставленном подрамке.
Будь как ящерица эта,
Грей затылок на скамейке,
Да запой опять от света,
Подражая канарейке.
Если ж не поется, в норке
Спи, свернувшись, без просыпа,
Как на этой черной горке
Спит величественно липа.
1943
РИТМ
Мы, поэты, вне пространства
И вне времени живем.
Слово наше – всё убранство,
Ритм для нас – отцовский дом.
Ритм – всё наше достоянье,
Вечности он всей язык,
Бога самого страданье,
Звезд неутомимых крик.
Ритм – всего первооснова,
Сердце вечности самой,
Он до Бога и до Слова,
Он ничей и только мой.
Я им душу выражаю,
Я им искупаю грех,
Я им Бога осуждаю,
Я с ним царь среди прорех.
Ведь душа как колокольня,
Устремленная в лазурь:
Только лишь ей станет больно
От юдольных этих бурь,
Как она по вертикали
Вырастает и звонит,
Чтобы все ее печали
Превратилися в Харит.
Ритм – душевная нирвана,
Ритм – возвышенный покой,
Голос звезд и океана,
Голос вечности самой.
МЕРТВЫЕ ЗВЕЗДЫ
Как меж листвою темной померанцы,
Небесные светила пляшут танцы.
Я, черный Ангел, посещаю звезды,
Безмолвные безбрежности погосты.
Иные лишь слепящие гиганты,
На Божьей митре яркие бриллианты,
И, прикрывая белой дланью очи,
Я улыбаюсь им из мрака ночи.
Но есть и звездные там плащаницы,
Как мертвые погаснувшие птицы,
И я на них бестрепетно слетаю,
На города усопшие взираю,
На мертвые Флоренции и Римы,
Где черные однажды серафимы
Творили красоту еще в изгнаньи
И верили чемуто в издыханьи.
По временам на этих страшных трупах
Еще сражаются, на роковых уступах,
Свирепые двуногие букашки,
И мертвые вокруг смердят рубашки.
И ктонибудь поднимет злобно митру
И застрочит свинцом, но я палитру
Подъемлю радужных небесных крылий
И улетаю от земных идиллий.
ВОЛНА
Гора идет, гора прозрачная,
Гора зеленая, жемчужная.
За ней другая, третья, много их
На стилобате моря синего,
На стилобате бесконечности.
Лазурь небесная на волны те
Вокруг как будто опирается,
С жемчужной пеною целуется.
Нет ничего вокруг юдольного,
Ни паруса, ни дыма черного.
Одни лишь кони всё Нептуновы,
Одни сирены лишь с тритонами,
Да крылья чаек всюду белые,
Да я, калика перехожая,
Но не в обличьи человеческом,
А как волна меж волн прозрачная,
Другим волнам прозрачным равная.
Я признаю такое равенство.
Прозрачный я, зеленосиний весь,
Алмазом чистым отороченный,
Свободный я, ничем не скованный,
Путей нетореных желающий,
Преграды грудью разбивающий,
Судьбы своей совсем не знающий,
Мелодии без слов слагающий.
Начало и конец всего,
Лазоревое божество.
ОАЗИС
Зыбучий, раскаленный, желтый
Вокруг меня везде песок...
Мотор рассыпался и болты.
Как перст кровавый, одинок
Я между этих волн песчаных.
Верблюд двугорбый мой погиб,
Друзей на трупах бездыханных
Гиен паршивых вырос гриб.
Вдруг впереди фатаморгана:
Оазис с кущей пышных пальм,
Ручей пленительней органа
И голоса блаженных альм.
Виденье легких райских гурий,
Склоняющих к устам кувшин,
И белый минарет в лазури,
И на балконе муэдзин.
До рая тысяча шагов лишь,
Рукой засохшею подать,
На белой раскаленной кровле
Сестра, быть может, или мать...
И я шагнул сперва невольно
На зыбкий, золотой бугор,
Потом в груди вдруг стало больно,
И опустился грустно взор.
Там люди, там людские козни,
Людские лживые слова,
А час теперь уж слишком поздний,
Прозрела за ночь голова.
Мне не уйти уж из пустыни,
Свобода там лишь, где один
С собой я, голубой и синий,
Забытый всеми Божий Сын.
И обошел я тот оазис,
Как все другие обходил,
Ведь я словесный лишь Амадис,
Крылатый конь мой без удил!
ДВА АИСТА
Есть озеро лазурное в раю,
В нем нерожденные живут младенцы,
Что ожидают маменьку свою
С рубашечкой на белом полотенце.
Есть озеро кровавое в аду:
В нем также нерожденные младенцы,
Что ожидают страшную судьбу,
Что выкинет для них свое коленце.
Рождаются из озера в раю
Великие поэты и пророки
И навевают баюшкибаю
На времена лихие и на сроки.
Рождаются из озера в аду
Завоеватели и супостаты,
И Страшному обречены Суду,
И будут на века веков прокляты.
Два аиста живут на тех озерах,
Один, как снег, с ногами из коралла,
Другой, как смоль, с рубинами во взоре
И с желтым клювом, словно из опала.
И белый аист в мир несет поэтов
Мечтательных по три на каждый век,
А черный аист в мир несет атлетов
Воителей, чтоб плакал человек.
Доколе ж будут два гонца крылатых
Носить младенцев этих к матерям?
Как будто бы в блаженных и в проклятых
Есть тайный смысл какойнибудь и впрямь?
Доколь кружиться будут эти земли
И не потухнут очи двух озер,
Доколь не рухнут хижины и кремли, –
Не прекратятся святость и позор.
ЗОЛОТО
Как иереи золотые,
Крестным вьющиеся ходом,
Ярким солнцем облитые,
Меж задумчивым народом,
Нежные стоят платаны
Вдоль засохнувшей речонки.
Тучи, белые гитаны,
Шелковые рубашонки
Тихо розовым коленом
Продвигая, пляшут в небе.
Тени ползают по стенам,
Словно грешники в Эребе.
Всё убого, лишь платаны
В облаченья золотые,
Как иереи, все убраны,
Как церковные святые.
Нищие под ними ходят
Озабоченные люди,
Споры всякие заводят
Об обогащенья чуде.
Но древесные иереи
О нужде такой не знают
В неба синей галерее
И червонцы оброняют,
Полновесные цехины,
Кипы красных ассигнаций,
Радужных листов лавины,
Словно в утро коронаций.
И летят они по ветру,
Как крестовые галеры,
И на спящую Деметру
Смотрят сонно кавалеры.
Серебро горит доспехов,
Рыцарей Христовых очи.
Много падает орехов
С веток, жаждя зимней ночи.
Золото, куда ни глянешь,
Красное, как кровь заката,
Собирая, не устанешь,
Не пойдешь войной на брата:
Это золото поэта,
Золото для живописца,
Для афонского аскета,
Для нагого бескорыстца.
Этим золотом богаты,
Без одежды, без сапог,
Мы, спешащие в палаты,
Где живой сокрылся Бог.
ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЬ
Я иду тропинкой узкой,
Заячьей иду тропой,
Разговаривая с кузькой,
Что упорно, как слепой,
Лезет в колосок пшеницы.
Меж колосьев слышны птицы,
Жаворонки, перепелки,
Голоса острей иголки.
Гнезда на корнях пырея
Как клобук архиерея.
На обмежке сонный уж
Греется меж ярких луж.
Ни жилья, ни человека,
Словно мир на склоне века:
Я один лишь уцелел,
Смерть уже переболел
И теперь на Страшный Суд
Должен шествовать к Судье,
Схороня свой дар под спуд
В страшной мировой беде.
Но Господь меня простит,
Гденибудь уж приютит:
Ведь я ветру песни пел,
Ведь с волнами свирепел,
Ведь ужам и алым розам,
Ласточкам и умным козам
Много сказочек сложил
И с креста благословил
Всё страдавшее в природе,
Хоть то было и не в моде.
Но теперь я не спешу,
Ведь я больше не грешу.
В Божий я влюбился мир,
Где теперь навеки пир,
Где один с собою я,
В самом центре бытия.
ОБЛАЧНЫЙ ТУРНИР
Два облачных всадника по небу скачут,
Нагие деревья качаются, плачут,
И сам я качаясь с базара иду,
Как будто бы чуя повсюду беду.
Два облачных всадника тихо сражаются,
В лучах огневых, как тюлени, купаются.
Я сам, хоть не витязь я, к бою готов,
Оружье мое из оточенных слов.
И конь мой крылатый классической расы,
Его не пугают врагипапуасы:
Никто от звенящих Пегаса копыт
К Горынычу Змею теперь не сбежит.
Но редко враги попадают в пустыню,
Куда унесли мы давно уж святыню;
В горячих волнах золотого песка
Никто мне навстречу не мчится пока.
Пустыня повсюду теперь для поэта,
На площади, полной мертвящего света,
На митингах шумных партийных овец,
Повсюду, где я уж давно не жилец.
Два облачных всадника в вечном турнире