Погиб наш атомичный век.
Как хорошо глядеть на тучи, –
Духовности они полны,
И снятся мне на мшистой круче
Очаровательные сны.
Мне снится, что душа поэта
С душою облаков одно,
Что от словесного привета
Они склоняются на дно...
Вот, вот они послушно к цепи
Склонились потемневших гор,
Вот заглянули в наши склепы,
И укоризненен их взор.
Вот чрез соседнюю долину
Края поплыли их одежд,
И Блудному на щеки Сыну
Слезинки капнули из вежд,
Из вежд родных как будто глазок,
С глубокой, тихою тоской,
Как из волшебных старых сказок,
Но с нежной матери рукой.
И стало мне тепло и грустно,
И голову я вверх поднял:
Из пепельной фаты искусно
Опорожнили свой фиал
Из алавастра чьито руки,
Как Магдалина, что, Христа
На крестные готовя муки,
Слезами залила уста.
И были облачные слезы
Духовности такой полны,
Что в сердце расцветали розы,
Как от лобзания весны.
И капли с каплями на теле
Моем сливались в ручейки,
И капли с каплями запели
Меж скал от сладостной тоски.
Всё больше их в одно сливалось,
Всё громче пели свой пеан, –
И всё от слезок возрождалось,
Весь жизненный внизу обман.
Нет ничего помимо духа,
Нет ничего помимо слез,
Для чуткого поэта слуха
Всё лабиринт словесных грез.
АКВИЛОН
В пустыне меж поверженных колонн
Уныло воет мощный аквилон.
Закутавшись в поблекшую шинель,
В руке застывшей я держу свирель,
Но не пою: душа моя пуста,
Как будто сняли и меня с креста.
Но умер я не за друзей своих,
Не от идей умолк в пустыне стих.
О нет, я миру был совсем чужой
И шел забытой по степи тропой.
И жутко мне с самим собой везде,
И вилами пишу я по воде.
Лишь этот нравится мне древний храм,
И с ящерицами я по утрам
Хожу сюда, но больше не молюсь:
Я собственных молитв своих страшусь.
Но за меня суровый аквилон
Поет среди поверженных колонн.
1949
ВЛЕЧЕНИЕ В БЕЗДНУ
Меня влечет морская бездна,
Как будто я гусляр Садко,
И хочется мне бесполезно
Спрыгнуть туда, где так легко
Становится душе и телу,
Как будто я угрюмый краб,
Сидящий на уступах смело,
А не действительности раб.
Там всё чешуйчатоалмазно,
Там всё беззвучно, как в гробу,
Прожорливо и несуразно,
Там жемчуг радужный в зобу.
Чем глубже, тем всё необычней
Глаза и очертанья скул,
И кажется мне всё привычней
Пила зубчатая акул.
И кажется мне, что однажды
Я жабрами и сам дышал,
Не чувствуя духовной жажды,
И инфузорий пожирал,
Иль холодцом зыбился странным,
Прозрачным, как живой хрусталь,
И волны с грохотаньем бранным
Меня несли кудато вдаль.
Я это помню, и что Ангел
Я был в сияющем раю,
Пока еще в высоком ранге
Стоял за божеством в строю.
Потом, как лучик межпланетный,
Я в моря чешую попал.
Да, я совсем, совсем безлетный,
Я вечность целую страдал.
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ
Как много звезд, и как они прекрасны,
Все самокатный, радужный жемчуг,
Но как они трагически напрасны,
Какой внушают роковой испуг!
Нет им числа! Песчинок меньше в Гоби
Или в Сахаре, чем лучистых звезд,
Покойников истлевших меньше в гробе,
Вселенная – пылающий погост!
Глядишь, и сердце жутко расширяется,
И скоро нет тебя уже совсем.
Ты – озеро, где небо отражается,
Ты – Сфинкс в пустыне, недвижим и нем.
В твоем мозгу кружится Андромеда,
В твоей душе все Млечные Пути,
И Духа чистого в тебе победа,
И некуда тебе уже идти!
ГОНДОЛЫ
Я живу совсем без тела,
Словно заревой петух.
Нет уж для меня предела,
Я давно бессмертный дух.
Сверху белые гондолы,
Полные таких же душ,
Снизу бархатные долы
И угрюмый Гиндукуш.
Всюду бездны, всюду звезды,
Всюду мировая пыль,
Необъятные погосты
И зыбящийся ковыль.
Только крыши Гиндостана
Да хребты пустынных гор,
Только волны океана
Да умерших странный взор.
Облака для них – гондолы,
Что как лебеди плывут
Через горы, через долы, –
Души, как пары, живут.
Только скоро в колыбели
Гденибудь я вновь проснусь:
Нужно, чтоб поэты пели,
Колыбели я страшусь!
КРУГИ
В моем мозгу разбушевалась буря,
И я хожу по планкам корабля,
Кружащуюся голову понуря
И, как монах, неистово моля
Всевышнего о чаше вдохновенья.
И концентрически идут круги
Из головы моей, как от паденья
Булыжника по омуту тайги.
Всё шире, шире, до звезды вечерней,
До Млечного в безбрежности Пути,
И уж следов от Яви нет пещерной,
И червяка больного не найти.
Люблю я это головокруженье,
Невольный, сладкий, старческий склероз:
Всё чаще он дает мне вдохновенье
И на чело венец пурпурных роз,
Как будто на пиру я у Нерона
С амврозией в кратере золотом...
И плещет в голове моей Гаронна,
И в мантии я с вышитым крестом,
Как трубадур, как храбрый крестоносец,
И невозможное возможно вдруг,
И Смерть меня, как синий цветик, косит,
И жизненный давно замкнулся круг.
Я копошусь, как жалкий червь двуногий,
Но авангард искрящихся кругов
Давно к деснице создающей Божьей
Приник в отчизне необычных слов!
НОЧЬ В СТЕПИ
Когда средь площади огромной,
Где сонный плещется фонтан,
На месяц я гляжу бездомный,
Мне грезится привал цыган.
Привал цыган в степи понтийской
Близ Аккермана гденибудь,
С старухой у костра пифийской,
Склонившей голову на грудь.
И степь вокруг, некрополь древний,
С серебряным вверху серпом.
Безмолвные вокруг деревни
С церковным меловым столпом.
И мертвый глаз меж звездгорошин
Наводит на душу столбняк,
И, пеньем ведьмы огорошен,
Мерцаю сам я, как светляк,
Мерцаю, как огонь болотный,
Не веруя в грядущий день.
Исчез последний след животный,
Я тень, я черная лишь тень!
ПУСТОЙ ЧЕРЕП
Мой череп пуст, как свод небесный пуст,
И в нем качается терновый куст.
И ветер воет, как в гробу упырь,
И вымер весь старинный монастырь.
Все под землей, вся братия моя,
И скоро в склеп спущусь за ними я.
Чужие, волчьи морды за стеной,
С ковчегом будто бы причалил Ной.
Меж маковок обугленных церквей
Поет еще, как прежде, соловей,
И по небу плывут еще суда
На парусах атласных, как всегда.
Но я за ними больше не несусь,
Я на крест распят снова, как Иисус,
Меня забыли с кедра смерти снять,
Знак вопросительный забыт опять.
И в голове, как в бочке без вина,
Музыка сфер мятущихся слышна.
И жду я, жду, как ждет наверно Бог,
Чтоб мировой обрушился острог,
Чтоб звезды выгорели, как костер,
Чтоб кончился безбрежности позор,
Чтоб время стало и Творца рука
Устала прясть небесные шелка,
Чтоб Вечность канула навек в Ничто,
Чтоб не глядел в безбережность Никто.
МУЗЕЙ
Солнце, как тимпан могучий,
Пробуждает всё вокруг,
Солнце пронизает тучи,
Весь прошел в душе испуг.
Тени, как сирень, лиловы,
Тени белых облаков,
Листья клейки, листья новы,
Всюду радуга цветов.
Всё пластично, ювелирно,
Флорентийский филигран,
Примитивно и всемирно
И достойно на экран.
Всё молитвенно, музейно,
Одуванчика шары
И фонтан, что тиховейно
Мечет жемчуг для игры.
Старые в брокате липы
Излучают аромат,
Туч подвижные полипы,
Всё вокруг лишь маскарад.
Смотришь, изучаешь стили,
Как ботаник, как артист,
Всюду Музы обронили
Изумруд и аметист.
Бог совсем вблизи витает,
Радужный он мотылек,
Туча, что в лазури тает,
Желтенький в траве цветок.
ИДОЛ
Небо – бирюза кавказская,
Степь – шириночка ширазская,
Тополи – как рать угрюмая,
Камни дедов стерегущая.
Я, как бабушка курганная,
Вороньем вся замаранная,
Мумией стою фаюмскою,
На ладьи варягов глядючи,
Что по бирюзе сверкающей