Меня губил, как ада тьма.
Но он с улыбкой лучезарной
Про дивный русский мне язык
Шептал, – и проходил кошмарный
Изгнанья гнет. И Божий лик
Я видел в нем – и вдохновлялся,
И пел восторженно ему
Всё то, что Богу собирался
Я спеть – и краю своему.
До седых волос свободным
Жил я в партии такой,
Где считалось благородным
Быть всегда самим собой, –
Быть единственным лишь членом,
Думать собственным умом,
Не читая, что по стенам
Декретируют гуртом.
ЧЕРНЫЙ ВОРОН
Ворон черный! Ворон черный!
Ты откуда прилетел?
Сколько видел брани вздорной,
Сколько страшных мертвых тел!
Черный, грузный и зловещий,
Пролетел ты у окна, –
И впились сильнее клещи
В сердце скорбное до дна.
Двадцать лет не видел рода
Я вороньего нигде,
Хоть немало уж народа
Погибало здесь в беде.
Что ты хочешь от поэта
Отходящего? Скажи!
Прилетел ты с края света, –
Может быть, с родной межи.
Видел, может быть, Одессу,
На могилах посидел
Дорогих, – летал над лесом,
Где впервые я запел.
Черное, быть может, море
Желтым оком отразил,
Русского народа горе
Граем хриплым осквернил.
КАШТАН
Напротив моего окошка
Огромный высится каштан.
Закрытая к нему дорожка
Ведет через чужой баштан.
Как канделябр из малахита,
Стоит он пышный и густой,
И шапка вся его покрыта
Свечьми, как в алтаре престол.
Что может быть в саду прекрасней
Всесильного богатыря?
И чем вокруг него ненастней,
Тем больше – мощного царя
Он обликом напоминает:
Ни шелохнет, ни задрожит,
И под собой оберегает
Того, кто в сень его бежит.
Я также мысленно нередко
Скрываюсь у него в тени,
Когда угрюмая беседка
В угрюмые нужна мне дни.
СОДОМ И ГОМОРРА
Дождик льет. Гниет пшеница
На затопленных полях.
Прячутся и зверь и птица
В гнездах мокрых и в сенях.
Холодно, как будто осень –
Возвратившись – душит май,
Словно недостоин весен
Стал полуденный наш край.
Но Содома и Гоморры,
Боже, Ты б не истребил,
Если б праведные взоры
Чьинибудь во тьме открыл.
Мы же все здесь неповинны
В совершившемся вокруг,
Хоть сгибаем жалко спины,
Как толпа голодных слуг.
Дождик льет, гниет пшеница
На затопленных полях,
Мир – печальная темница,
Где мы все на костылях
Бродим, поднимая взоры,
Ожидая каждый час,
Что Содома и Гоморры
Участь поразит и нас.
БЕЗ ПРОСВЕТА
Несусь я мыслью неустанно
Всё прямо, прямо на восток,
Туда, где в пологе туманном
Мне снится голубой цветок.
Туда, где хоть и рыщут волки
Голодные и страшно жить,
Где острые торчат иголки
И в лабиринте жизни нить
На каждом повороте рвется, –
Но где, среди родных степей,
В воде из чистого колодца
Есть исцеленье от скорбей.
Там мысленно с былинкой каждой
Качаюсь я свободно в такт,
Там дождик пью, страдая жаждой,
И тихо ожидаю акт
Последний беспросветной драмы.
И бесконечней нет нигде
Во всей вселенной панорамы
И в ней я – мысленно – везде.
БОЛЕЗНЬ КАНАРЕЙКИ
О, Боже, не за миллионы
Прошу я страждущих людей:
К Тебе давно уже их стоны
Не долетают в Эмпирей.
Нет, я прошу за канарейку,
За друга желтого – теперь,
За маленькую чародейку.
Она же – не двуногий зверь,
Она своей невинной песней
Напоминала нам про рай,
Нам с ней – в темнице самой тесной –
Лазурный открывался край.
Она свернулась в шарик жалкий,
Она, как желтый лист, дрожит...
О, Господи, пусть лучше галки
Клюют меня, – уже изжит
Мой век. Но маленького друга
Спаси мне, – райскую свирель!
Среди магического круга
Поэзии он – как в апрель
Прозрачнобелый сад вишневый
В благоухающем цвету,
Он оживляет край суровый,
Прижавшись к моему кресту.
СНЕЖНЫЙ ЭТЮД
Снежит. Совсем беззвучно хлопья
Садятся, словно мотыльки,
На кипарисовые копья,
На крыш нахмуренных полки.
Они – как чистые лилеи
Забытых на земле небес,
Как перышки с лебяжьей шеи,
Слетевшие на мертвый лес.
Летите, лепестки холодных
Межмирья девственных цветов,
Покройте нас, детей бесплодных –
Застенков мрачных и крестов!
Покройте всё, чтоб ни ковчега
Уж не осталось, ни саней,
Ни даже лыж у человека
Для продолженья этих дней.
И если всё ж бессмертны души,
Пусть и они, как снежный пух,
Вихрятся у замерзшей суши,
Следя, как солнечный петух
Горит зловещим тихим утром,
Иль как полярный мертвый свет
Играет снежным перламутром, –
Бессчетное теченье лет.
1942
КЕДР В СНЕГУ
Кедр в снегу стоит высокий,
Хмуро на небо глядит, –
Молчаливый, одинокий,
Позабытый эремит.
С трех сторон – дома и стены,
А с четвертой – шапки гор,
Но не ждет он перемены,
Переносит свой позор.
Позабыт хребет Ливана,
Где его прапращур рос,
Бедуины, караваны,
Позабыт уже Христос,
И Давид, и Соломона
Благолепный Божий храм,
Величавые колонны,
Отпрыск чей он, бедный, сам.
Шестиярусные плечи
Отягчает горностай,
Все ему понятны речи
В небо устремленных стай.
Но ему, должно быть, скверно,
Очень скверно за стеной, –
Поменялся б он наверно
С кем угодно, хоть со мной.
ПОЭТУ
Поэт, будь верен лишь себе!
Наперекор самой судьбе.
Так создавай, как мыслишь ты, –
Без всякой внешней суеты.
Общепонятность – не закон.
Создатель мира испокон
Так создавал, что мудрецы
Не могут отыскать концы.
Поэзия души твоей –
Другой непостижимый мир,
И ты живешь среди теней,
Как раб, как жертва, как кумир.
1942
ДОЖДЬ
Каплют капли, как алмазы,
На сухую в струпьях землю,
Полную больной заразы.
Я без радости им внемлю.
Я без радости им внемлю,
Потому что новой жизни
Я не верю: нашу землю
Всю поработили слизни.
Слизни жадные, желудком
Претворяющие только,
Или высохшим рассудком,
Уж не видящим нисколько.
1943
СТАРОСТЬ
Старость – вера в избавленье
Близкое от жизни благ,
От души окамененья.
Даже жесточайший враг
Старцев не берет в неволю,
Не впрягает их в ярмо.
Старый – как жнивье на поле,
Как истлевшее письмо.
Но опаснее он многих
Молодых неясных дум:
Ближе путь ему до Бога,
Осуждает старый ум.
Страшен голос отходящих:
Все софизмы перед ним
Распыляются всё чаще,
Старец – Божий серафим!
Старость – радость, прекращенье
Несуразного пути,
Старость – мира осужденье.
Господи, прости, прости!
NIHIL EST
Всё – ложь, всё – правда в этом мире,
И не приходишь ни к чему:
Недоумение всё шире
В сознании сгущает тьму.
Мы только атомы слепые
На трупе стынущей земли,
Песчинки мысли золотые
В веков вихрящейся пыли.
Всё – ложь, всё – правда, то, что бренно
На окровавленной земле,
Лишь смерть одна благословенна
В царящем невозбранно зле.
СЛОВЕСНЫЙ ХРАМ
Я молюсь, как птица в клетке,
Потому что солнце светит,
Потому что с каждой ветки
Ктонибудь на песнь ответит.
Я молюсь, как цветик в поле,
Потому что небо сине,
Потому что нет уж боле
Никого со мной в пустыне.
Я молюсь, как инок в келье,
Потому что слово – Божье,
Потому что с ним веселье –
И на Ангела похож я.
ЧТО БУДЕТ?
Будет солнце в небе, звезды,
Будут тучи в синеве,
Будут новые погосты,
Будут и жуки в траве
Филигранные из злата,
Будут бушевать у скал
Волны – синих тайн палата, –
Много голубых зеркал.
Будут люди верить в Бога,
Будут отрицать Его,
Гениально и убого
Будет мысли торжество.
Потускнеют только краски,
Поизносится фата,