Утопий диких и смешных.
Что делать? Как остановиться
На пыльном, выбитом пути?
Как бы на миг один забыться –
И от себя в себя уйти?
Скатись, как семечко с летучкой,
В сухую чернозема щель,
И орошенный белой тучкой,
Как цепкий взвейся в небо хмель.
Смирись и созерцай природу,
Свисая с каторжной стены,
И вымысли себе свободу,
Бессмысленные грезя сны.
ОТДЫХ
На бушприте косом сижу я,
Следя за тем, как водорез
В волну врезается, ликуя,
Сверкая красками небес.
Там, сзади, – якорные цепи
И кубрик грязный моряков,
Там капитан кричит свирепый,
Там много всяческих оков.
Но я над головой Медузы
Вишу, схватившись за бушприт, –
Легки последние мне узы,
В душе моей волна кипит.
Я чайка белая, на сьесту
Спустившаяся на фрегат,
Я не прикован больше к месту,
Я белым тучам – белый брат.
VIALE MILTON 3
Налево – длинная аллея,
Направо – Фьезоле вдали,
Напротив – сад, оранжерея,
Да облачные корабли.
В восторге от небес картины,
Рукой махнешь – и вмиг корабль
Оставит синюю пустыню,
Опустит пред окошком трап...
И я веду свою голубку,
Забыв про жизненный ярем,
На фантастическую рубку,
Где перед нами нет дилемм.
Корабль уносится по ветру,
На юг, на север, – всё равно,
Лишь бы не слышать нам Деметры,
Лишь было бы не так темно.
Иллюзии лишь достоверны
Для нашей творческой души,
Мелодии поток размерный
В манящей голубой тиши.
КИПАРИС
Как меч из вороненой стали,
Он в сочную поднялся синь,
И птицы Божии летали
Вокруг него среди вершин.
В земле глубоко рукоятка
Его бесчисленных корней,
И дремлет он темно и сладко
На склоне многобурных дней.
Как кисть гигантская, он пишет
Иероглифы в синеве.
Как бог гранитный, сонно дышит, –
Чернее тени на траве.
И скоро он умрет наверно,
И ароматных сто досок
Напилит плотник суеверный,
И четок выточит венок.
Всё – из земли, всё снова в землю
Недоуменное уйдет, –
За красоту наш мир приемлем,
За черный в синеве кивот.
НА ПЕРЕПУТЬИ
Отравленный житейской мутью,
Стою на перепутьи я,
Со смертной вглядываясь жутью
Во все явленья бытия.
Куда идти? Устали ноги,
И веры нет уже в пути!
Я просто сяду у дороги
В сухие гденибудь цветы –
Вот у курганной этой бабы, –
На чахлую склонюсь к ней грудь,
Как ящерицы или жабы,
А там уж, право, будь что будь.
Устав от созерцанья нищих,
Босых и призрачных людей,
Я поищу небесной пищи
И белоснежных лебедей,
Плывущих, как и при Адаме,
Бог весть откуда и куда.
Потом прилягу рядом в яме –
И буду ждать себе суда.
ПРОТИВОРЕЧИЯ
Не протестант я, не католик,
И всё же ученик Христа.
Алтарь мой – шаткий этот столик,
Богослужение – мечта.
В безверья горького тревоге,
Я продолжаю строить храм
Везде, где не пылит дорога,
Всё выше, выше к небесам.
Всё творчество непостижимо,
Жизнь – под сомнением всегда,
Но Божьего мы серафима
Встречаем в мире иногда.
Меж сеющих зерно на поле,
Меж в реку брошенных сетей,
Меж плачущих рабов в неволе,
Меж пляшущих в саду детей, –
Везде он синий, снежнобелый,
С мечом пылающим в руке,
В бореньях с явью поседелый,
С слезой застывшей на щеке.
АДАМ
Я всё забыл, чему учился,
Всю мудрость школьную свою,
Я тайны Божьей приобщился, –
Как птица я теперь пою.
Как пред незнающим Адамом,
Лежит передо мною рай,
И в центре нахожусь я самом,
Родимый созерцая край.
Всё прошлое – уже глубоко
В земле похороненный пласт,
И нет уже во мне пророка, –
Давно мне чужд иконокласт.
Я одинокий лишь художник,
Наивный я опять поэт,
И самый скромный подорожник
Мне ближе, чем идейный свет.
Неслышному я внемлю росту
Росистой под ногой травы,
По радуги шагаю мосту,
Теперь и камни – не мертвы.
Все звери – братья мне и сестры,
И волн и ветра шепот мне
Важней, чем яви праздник пестрый,
И я живу, как в вещем сне.
И началось богослуженье
Мистическое для меня,
Жизнь – странное стихотворенье,
Жизнь – атом мирового дня.
ПАВИЛЬОН
Неба голубое чудо,
Черных пиний кружева,
Листьев золотая груда,
Выгоревшая трава –
Это гобелен фламандский,
Золотой осенний фон.
Посреди, киоск тосканский, –
Легкий, стройный павильон.
Сверху фриз: гирлянды, putti,
Синяя меж них глазурь...
Считаны мои минуты,
Слишком много было бурь.
Но в таком бы павильоне
Я готов хоть целый век
Простоять в цветов короне
С тирсом, как античный грек.
Всякая метаморфоза –
Тайна для больной души.
Мысли этой жжет заноза,
Жжет – и в мирной здесь тиши.
ИСТУКАН
Текут года, как Днестр родимый,
В необозримый океан,
И след моей слезы незримой
Давно простыл. Как истукан,
Стою я над потоком горьким
Людских, неосушимых слез,
И глаз мой, мраморный и зоркий,
Устал от беспрестанных гроз.
Нет никакого избавленья,
Нет никаких уже Мессий,
Всё – непонятные явленья
Необуздаемых стихий.
И можно ль жалких насекомых
Двуногих осудить всерьез,
Преступною судьбой ведомых
Превратных, злых метаморфоз?
Я истуканом стал курганным
Над протекающим Днестром,
Я облаков полетом странным, –
Торжественным небес пером, –
Вселенной тайны исчерпавший
И атомов круговорот,
Я – нищий духом, я упавший
У рая запертых ворот.
ВДВОЕМ
Темно вокруг. Чуть брезжит в щели
Окошка мертвый лунный свет.
Ни стен не видно, ни постели,
Как будто ничего уж нет.
Как будто бы на дне могилы
Мы вечность целую лежим,
Чужие возрождая силы,
Как пни, гниением своим.
И страшно, страшно... Но целуя
Вблизи проснувшуюся руку,
Я чувствую, как жизнь, ликуя,
Смертельную врачует муку.
Проходит вмиг в душе тревога
Пред тайною метаморфоз,
Дыханье чувствуется Бога,
Благоуханье алых роз.
Упали стены, мрак поднялся,
Как черный занавес над сценой, –
И океан заколыхался,
Сверкающий жемчужной пеной.
Но даже он успокоенье
Дает нам, лишь пока вдвоем
Мы жизнию всего творенья
В ограничении живем.
ЭСКИЗ
Черный ослик, красный воз,
Красный, красный, как огонь.
В небе белый – среди роз –
Облачный вздыбился конь.
Мужичонка без сапог
Перед возом семенит,
Несуразно так убог,
Что за сердце ущемит.
Как прекрасен этот воз,
Красный, красный, как огонь, –
Живописней летних роз.
Как прекрасен этот конь
Облачный на бирюзе,
Мужичонка как хорош
На серебряной стезе, –
Медный весь, как старый грош!
Склоны всюду, лес олив, –
Пепельное серебро,
Ослик черный как счастлив,
Хоть и вылезло ребро
У него койгде в шерсти:
Солнце есть и в ноябре.
Всё счастливей мы в пути,
Чем в прокиснувшей дыре.
ТЕЛО
Смотря в зеркальные витрины,
Я с удивленьем облик свой,
Как будто бы портрет старинный,
Рассматриваю вновь порой.
Какие странные морщины,
Какой потешный задран нос:
Ущелья, взрытые лощины,
Размытый временем утес.
Зачем мне здесь мотор духовный,
Заржавленный давно от лет?
Зачем походкою неровной
Плетусь я через столько бед?
Ведь эта хрупкая машина
Мне вовсе не была нужна:
Как в тучах синяя вершина,
Я жил для облачного сна.
Но блеск гармонии бездонной
И ритм восстановляют вдруг
С природою всегда свободной
Магический духовный круг.
И образы, слагаясь в ямбы,
Как капли чистые – в ручей,
В душе рождают дифирамбы, –
И я совсем, совсем ничей.
1946
ДОЛИНА СМЕРТИ
Семь голубых долин! В последней,