Согласно расчетам компании «Нью-Йорк Морган Гаранти Траст», капитал, выведенный из стран Третьего мира в «надежное убежище» в США и другие страны-кредиторы, составлял по крайней мере 123 млрд. долларов за десятилетие до 1985 года. Не один нью-йоркский банк или инвестиционная контора открыли офисы в таких городах, как Богота, Медельин и других местах в Латинской Америке для получения прибыли от вывода нелегальных капиталов за пределы страны. Рост наркотической зависимости от кокаина в промышленных городах США и Западной Европы (интересно заметить, что этот рост шел параллельно с развитием кризиса долгов стран Третьего мира в начале 1980-х) находился в изумительном соответствии с ростом суммы нелегальных долларов, «отмытых» в Южной Америки через скромные переводы таких фирм, как «Меррилл Линч» (бывшая фирма Дона Регана). Клиентам давали благозвучное имя «персон с высоким благосостоянием».
В своем исследовании оттока капитала из стран Латинской Америки профессор Джо Фоурэйкер из Калифорнийского Университета в Сан-Диего отметил, что облегчение вывоза капитала для таких клиентов стало в 1980-х годах для крупных банков США одной из самых прибыльных составляющих процесса долгового кризиса. Он отметил, что кроме ежегодных процентных платежей в размере 50 млрд. долларов от находящихся в тяжелом положении правительств-должников такие крупные банки, как «Ситикорп», «Чейз Манхэттен», «Морган Гаранти» и «Бэнк оф Америка», привлекали вывозимый капитал в размере 100–120 млрд. долларов из тех самых стран, от которых они требовали жестких внутренних ограничений, чтобы «стабилизировать» валюту. Со стороны банков это было не только весьма лицемерно, но и весьма выгодно.
Годовой доход нью-йоркских и лондонских банков в их бизнесе с оттоком латиноамериканского капитала хранился в строжайшем секрете, но надежные источники называли среднюю цифру 70 %. Как сказал один из частных банкиров: «Некоторые банки пошли бы на убийство, для того чтобы заполучить часть этого бизнеса». Это было еще мягко сказано. В 1983 году лондонская «Файненшл Таймс» писала, что Бразилия стала, без всякого сомнения, наиболее прибыльной частью банковского бизнеса «Ситикорп» во всем мире.
Пожалуй, еще хуже в результате англо-американской долговой стратегии жила Африка. С колониальных времен XIX века, когда Британия и Франция вместе с Португалией доминировали на континенте, Африка, за исключением разве что Южной Африки, рассматривалась в основном как примитивный и неразвитый источник дешевого сырья. Волна движений за независимость во время «деколонизации» 1960-х и 1970-х не принесла существенных улучшений в экономических перспективах черной Африки.
Но нефтяные потрясения и последующий шок 20 %-х ставок, а также падение мирового индустриального роста в 1980-е годы стали буквально смертельным ударом почти для всего континента. Вплоть до 1980-х черная Африка на 90 % зависела от экспорта сырья, необходимого для финансирования программ развития. С начала 1980-х долларовая цена на сырье, начиная от хлопка и кофе до меди, железной руды и сахара, начала непрерывно падать. К 1987 году цены на сырье упали до самого низкого уровня со Второй мировой войны — до уровня цен 1932 года, года глубокой экономической депрессии.[92]
Если бы цены на экспортируемое сырье стабильно держались хотя бы на уровне цен 1980 года, то черная Африка заработала бы дополнительные 150 млрд. долларов за 1980-е годы. В 1982 году в самом начале «долгового кризиса» африканские страны были должны банкам-кредиторам в США, Европе и Японии приблизительно 73 млрд. долларов. К концу десятилетия эта сумма после реструктуризации графика возврата долгов и различных вмешательств МВФ в экономики стран возросла до 160 млрд. долларов. Короче говоря, это была сумма, которую эти страны могли бы заработать только при стабильных ценах на экспортное сырье.
Начинает казаться, что реальная ситуация с этими долгами определялась совсем другими процессами, нежели тем, о чем рядовой гражданин в Западной Европе или в США ежедневно читал в газетах. В 1980-х годах влиятельные транснациональные корпорации в Британии и США вслед за банками открывали потогонные предприятия, использующие детский труд, например, на границе Мексики с Соединенными Штатами. На эти «макиладорес», сборные цеха для рабочих без квалификации, нанимали отчаявшихся мексиканских подростков 14–15 лет при зарплате 50 центов в час, и производили товары для «Дженерал Моторс», «Форд Мотор Компани» или различных электрических компаний США. Это допускалось мексиканским правительством, поскольку подростки «зарабатывали» доллары, необходимые для обслуживания долга.
Одним из наиболее разрушительных последствий Первой мировой войны и версальских военных репараций по германскому Плану Дауэса, разработанному лондонскими и нью-йоркскими банками в 20-х годах, было относительное сокращение глобальных долгосрочных инвестиций. Из-за абсолютного сокращения мировой торговли в 1920 году в сравнении с довоенным уровнем и в связи с общей экономической и политической нестабильностью, которая царила в Европе, деньги все чаще могли быть заимствованы лишь на короткие сроки, как правило, менее чем на один год.
Это порождало ситуацию, при которой краткосрочная спекулятивная прибыль становилась основным критерием всех инвестиций. Именно этот фактор подпитывал в 1920-х годах продолжающееся безумие на фондовом рынке в Нью-Йорке, бум на котором поддерживался за счет притока на постоянно растущую нью-йоркскую биржу в жажде неслыханных прибылей иностранного капитала из Лондона и с континента. В октябре 1929 года все закончилось.
Последствия нефтяных шоков и валютных потрясений в результате высоких процентных ставок 1970-х годов, которые иногда называют Великой Инфляцией, были слишком похожи на 1920-е годы. Вместо бремени версальских репараций на мировых производственных инвестициях мир нес тягостное бремя процесса «реструктуризации» МВФ задолженностей стран Третьего мира. Невероятные темпы инфляции в первой половине 80-х годов (как правило, 12–17 % в год) диктовали условия инвестиций. Требовалась быстрая и огромная выгода.
В этой ситуации появившаяся на свет странная коллекция экономических головоломок «свободного рынка» рейгановской администрации была названа ее адвокатами «экономикой предложения». Идея состояла в том, чтобы слегка прикрыть разнузданность самых высочайших в истории краткосрочных персональных прибылей, которые наносили ущерб благосостоянию всей страны в терминах долгосрочного экономического здоровья.
Хотя после октября 1982 года политика перекачивания миллиардов из стран Третьего мира привела к огромной непредвиденной финансовой ликвидности американской банковской системы, в своем рвении к отмене правительственных «оков» на финансовых рынках идеология Уолл-Стрита и Казначейства Дональда Регана завершилась величайшей экстравагантностью в мировой финансовой истории. Когда к концу десятилетия пыль осела, кое-кто начал понимать, что «свободный рынок» Рейгана уничтожил всю национальную экономику. И это все случилось с экономикой США, которая должна была быть крупнейшей в мире экономикой, основой мировой валютной стабильности.
В августе 1981 года, опираясь на наивный и совершенно ошибочный довод о том, что простое снижение налогового бремени на физическое лицо или компанию позволило бы им высвободить «подавленную творческую энергию» и другие предпринимательские способности, президент Рональд Рейган подписал законопроект о самом значительном в послевоенной истории снижении налогов. Законопроект содержал положения, которые также давали щедрые налоговые льготы для некоторых видов спекулятивных инвестиций в недвижимость, особенно в коммерческую недвижимость. Правительственные ограничения по корпоративным захватам были также сняты, и Вашингтон дал ясно понять, что, пока это стимулирует фондовый индекс «Индастриал Доу Джонс», «можно все».
Летом 1982 года, когда Белый Дом заручился согласием Пола Волкера и Федеральной резервной системы с тем, что процентные ставки наконец-то начнут неуклонное снижение, спекулятивная «золотая лихорадка» была уже на старте. Чтобы убедить Волкера в том, что пора ослабить удавку на денежных потоках, весной того же года было совмещено банкротство небольшого банка нефти и недвижимости «Пени Свэр Бэнк» в Оклахоме с мексиканским кризисом. И за следующие полгода учетная ставка Федеральной резервной системы США была радикально снижена в семь раз, опустившись на 40 %. На фоне таких низких ставок финансовые рынки начали приходить в возбуждение.
Реальность «экономического подъема» Рейгана была в том, что не делалось ничего для поощрения инвестиций в совершенствование технологий и повышение производительности труда в промышленности за малым исключением горстки военных аэрокосмических фирм, которые получили официальные государственные оборонные контракты. Деньги вместо этого уходили в спекуляции недвижимостью, в спекуляции акциями, в нефтяные скважины Техаса и Колорадо, во все так называемые «налоговые убежища».
Как только процентные ставки Волкера пошли вниз, лихорадка начала разгораться. Задолженность приобрела новый вид. Люди получили мотивацию, что «дешевле» занять сегодня и вернуть завтра с более низким процентом. Это работало не совсем так, как должно было. В то время как американские города продолжали свое двадцатилетнее ветшание, падали мосты и приходили в негодность без надлежащего ремонта дороги, вырастали новые торговые центры из стекла и бетона, которые зачастую так и оставались пустующими, поскольку застройщики уже достаточно заработали за счет приличных налоговых списаний.
Вслед за Маргарет Тэтчер рейгановская «экономика предложения» считала профсоюзы «частью проблемы». Был создан вид классовой конфронтации британского типа, результатом чего стал раскол организованного трудового движения.
Отмена государственного контроля над транспортом стала центральным орудием этой политики. Автомобильные и авиационные перевозки были «освобождены от налогов». Как грибы росли не входящие в профсоюзы авиа- и транспортные компании «со сниженными ценами», зачастую придерживающиеся низких или небезопасных стандартов. Коэффициент травматизма подпрыгнул, уровень заработной платы профсоюзных работников нырнул. В то время как рейгановский «подъем», казалось, простым нажатием клавиши превращал молодых биржевых маклеров в мультимиллионеров, шло снижение уровня жизни квалифицированных «синих воротничков». Никто в Вашингтоне не уделял этому большого внимания. В конце концов консервативные республиканцы Рейгана заявляли, что профсоюзы были «почти как коммунисты». В официальном Вашингтоне как никогда преобладала британская политика «дешевой рабочей силы» образца XIX века.