Шли первые дни января 1797 года, зима стояла холодная; в слабом свете, отбрасываемом скользящими по снегу лучами заходящего солнца, горы казались облаченными в траур. Марианина дрожала от холода и сгорала от любви; горная речка замерзла и умолкла; не слышно было веселых напевов пастухов. Все вокруг было созвучно душевному настроению Марианины; казалось, природа, разостлавшая повсюду свой снежный ковер, печалится вместе с девушкой, как некогда вместе с ней радовалась, щедро разливая повсюду светлые и чистые краски утренней зари.
Пока девушка ждет, утопая ногами в снегу, Беренгельд идет по горной тропе, удивляясь, что Марианина, которая была с ним так ласкова, не пришла проститься. Отсутствие ее лишь укрепляло его роковое решение навеки отказаться от любви: упиваясь обидой, он не слышал рассуждений Жака о том, как далеко до Вероны, где нынче разворачивается театр военных действий, как скоро они смогут туда добраться и успеют ли они принять участие в предстоящей битве.
Беренгельд взобрался на гору. Под ногами его скрипел снег. Неожиданно раздался тихий вскрик:
— Это он!..
Решив, что Марианина забыла его, Беренгельд испил до дна чашу горечи. Но в ту самую минуту, когда он допивал последние капли, он услышал голос девушки. Звуки знакомого голоса задели его самолюбие.
Взошедшая над горизонтом луна словно по волшебству набросила на окрестные скалы серебристый покров, расцвеченный отблесками ледников и снеговых вершин. Изумруды, сапфиры, алмазы и жемчуга изукрасили владения ночного светила, которому предстояло стать свидетелем прощания влюбленных.
Марианина простерла свои прекрасные белые руки навстречу восхитительной картине природы, ее исполненный любви взор вознесся следом за чарующим светом небесных планет.
— Туллиус, природа всегда была щедра к нам, она приветствует нашу любовь.
— И ты ждала здесь!.. — воскликнул Беренгельд.
— Да, я ждала тебя здесь, — ответила она. — Я надеялась, что, бросая последний взор в сторону любимой отчизны, ты вспомнишь о Марианине. Марианине, которая всегда будет любить тебя!.. которая любит тебя немножко ради себя, — произнесла она, улыбаясь лукавой улыбкой ангела, — но еще больше ради тебя!.. Марианина радуется, зная, что ты идешь навстречу славе, Туллиус, и она сделала все, чтобы скрыть от тебя свои слезы.
— Марианина!.. — воскликнул потрясенный Туллиус; дабы не выдать истинных своих чувств, он сразу посуровел. — В ответ на твое признание я отвечаю, что хочу забыть тебя, и сделаю для этого все, что в моих силах! Марианина, приказываю тебе сделать то же самое!..
Услыхав эти жестокие слова, прекрасное дитя в ужасе глядит на своего друга и заливается слезами.
— Беренгельд, — восклицает она, — я люблю тебя!..
— Марианина, ты веришь тому, что говоришь, сейчас ты честна, но через десять, через двадцать лет ты разлюбишь меня, а я… я хочу вечной любви!.. Но человеческая натура капризна, она не способна сберечь любовь… поэтому не трудись хранить мне верность… я освобождаю тебя от этой обузы. Прощай.
В эту минуту юная дочь гор почувствовала, как дикие, необузданные чувства захлестнули все ее существо. Схватив Беренгельда за руку, она закричала, и в этом крике слились воедино безумное отчаяние и острая боль:
— Беренгельд, этим непорочным светилом, что вот-вот скроется за тучи, этими немыми скалами, этим святым для меня местом, самой природой клянусь тебе, что не стану искать никого другого!.. Клянусь, что буду любить только тебя! Перед алтарем, озаренным светилом ночи, я обручаюсь с тобой навеки… Иди, беги, пусть тебя не будет рядом со мной пять, шесть, десять, двадцать, сто лет!.. Марианина останется прежней, равно как и ее душа! Но если сейчас я красива, то спустя годы красота моя увянет, смех мой умолкнет, а сама я зачахну от горя. Прощай!..
И, вложив в последний взгляд всю свою страсть, девушка в последний раз окидывает взором удивленного Беренгельда и, словно легкая газель, скользит прочь. Издалека доносятся ее рыдания, и эхо вторит им.
Взволнованный Беренгельд стоит, пораженный искренним всплеском чувств, протестующих против его жестоких слов. В ответ на его презрение из груди юной девы исторглась страстная клятва верности, безмолвными свидетелями которой стали величественные горы.
Заметив, что по щекам молодого воина катятся слезы, Жак вскидывает ружье и с кличем: «Вперед, к славе!» — энергично шагает по тропе, увлекая за собой Беренгельда.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Утром 13 января 1797 года Жак и капитан Беренгельд прибыли в Верону; Туллиус представился генерал-аншефу.
Обдумывая план сражения при Риволи, Бонапарт изучал карту местности; в эту минуту в его кабинет вошел юный Беренгельд и протянул ему свое рекомендательное письмо от одного из членов Директории. Генерал поднял голову и застыл, пораженный необычной внешностью юного смельчака. Ознакомившись с посланием и запомнив имя и лицо новобранца, он на миг оторвался от бумаг и задал Беренгельду несколько вопросов.
Достаточно сказать, что республиканский генерал высоко оценил ответы юноши; назначив его в Четырнадцатую бригаду в чине капитана, он назвал ему пароль, чтобы тот мог попасть в расположение своей части, стоявшей в Ровине. Прощаясь, генерал сказал:
— Уверен, мы скоро увидимся!.. Вы обещаете стать великим человеком и прославите Францию… А теперь — до завтра.
Уже на следующий день Беренгельд оправдал предсказание Бонапарта.
Он получил назначение в подразделение, которым в сражении при Риволи командовал генерал Жубер; оно атаковало левый фланг австрийцев.
Французская армия закрепилась на трех холмах. На правом фланге одна бригада защищала высоты Сан-Марко, которые противник пытался захватить; две бригады левого фланга заняли позиции на холмах, называемых Тромбаларо и Зоро; наконец, Четырнадцатая бригада, то есть бригада Беренгельда, заняла позицию в центре Ровины. Сражение началось.
Австрийские авангарды, оттесненные к Сан-Джованни, оттягивали на себя большую часть сил французов.
Пылкий Беренгельд вместе с Жаком Бютмелем, беспрестанно выкрикивавшим: «Смелей, к славе!», бежали вперед, увлекая за собой батальон; они стремились захватить Сан-Джованни. В это время колонна австрийцев под командованием Липтау превосходящими силами атаковала левый фланг французов; пользуясь глубоким оврагом, скрывавшим их передвижение, австрийцы ударили бригаде в тыл, и, дабы не допустить расчленения бригады надвое, командование вынуждено было приказать солдатам отступить. Тогда командующий Четырнадцатой бригадой, левый фланг которой успел вырваться вперед, распорядился сосредоточить все силы на правом фланге; рота под командованием Беренгельда была брошена на произвол судьбы.
Оказавшись отрезанным от основных сил, Беренгельд вместе с горсткой храбрецов с бою захватил селение Сан-Джованни и продолжал защищать его с такой стойкостью и отвагой, что австрийцы отступили.
Бонапарт, предвидя, к каким плачевным последствиям может привести прорыв левого фланга, покинул свой пост на правом фланге и бросился исправлять положение: надо было помешать неприятельской колонне выйти на плато Риволи.
Заметив, что Липтау, окружив Сан-Джованни, не продвигается вперед, а продолжает сражение, Бонапарт никак не мог понять, что же остановило противника; послав неутомимого Массена вместе с его Тридцать второй бригадой, Бонапарт, оставив правый фланг и центральные позиции, где войска двинулись в наступление, направился к Сан-Джованни. Ему доложили, что селение защищает некий Беренгельд; Бертье, командовавший Четырнадцатой бригадой, удерживал захваченные им позиции. Он даже сумел послать свежее подкрепление Беренгельду. Прибыв на помощь вместе со своими доблестными солдатами, Массена восстановил равновесие сил.
Бертье, Массена и Жубер представили молодого капитана Бонапарту: генерал прибыл на место, чтобы лично проследить за отступлением неприятеля. Узнав молодого человека, явившегося к нему накануне, генерал-аншеф улыбнулся[19].
Отвага и смекалка Беренгельда заставили замолчать тех, кто начал недовольно ворчать по поводу юного выскочки, получившего чин в кулуарах парижских канцелярий. В бою за Сан-Джованни батальон единодушно присвоил Жаку Бютмелю прозвище Смельчак, и оно осталось за ним навсегда.
Кампания завершилась Кампоформийским миром. Вернувшись в Париж вместе с генерал-аншефом, Беренгельд участвовал в торжествах, устроенных в честь доблестных воинов.
Беренгельд жил в великолепном фамильном особняке; в нем он и принял генерал-аншефа, уже приступившего к обдумыванию египетской кампании. Бонапарт посвятил Беренгельда в планы кампании и довел до его сведения свое намерение назначить его командиром батальона. Туллиус, в восторге от перспективы отправиться на древнюю землю жрецов Изиды, с радостью принял предложение генерала.
И вот Беренгельд под горячим бронзовым небом Египта. Только что завершилась битва за пирамиды. Девять часов вечера, грозные пушки умолкли, раздаются победные кличи, звучит сигнал к сбору.
Полковник, командовавший полком Туллиуса, убит; Бонапарт, свидетель отважного поведения своего адъютанта, прикрепил ему эполеты погибшего полковника; Беренгельд получил приказ преследовать беглецов, а по возвращении разбить бивуак в Гизе.
Отступающие мамелюки оказывают упорное сопротивление, земля перед древними пирамидами усеяна их телами. Туллиус равнодушно минует монументы древности, не чувствуя ничего, кроме усталости от сражения; фанатично преданный долгу, он рвется вперед, мчится и рассеивает остатки врагов, разбегающихся в разные стороны.
Армия раскинула огромный бивуак; полк Беренгельда расположился на отдых, а новоиспеченный полковник отправился к генерал-аншефу; доложив обстановку, он остался на ужин, во время которого генералы в один голос хвалили мужество и отвагу Беренгельда и — что гораздо более ценно — сам Бонапарт дружески пожал ему руку и подтвердил присвоение ему чина полковника. Благодаря своим талантам Беренгельд переступил через звание майора.