Полковник сообщил роковые известия солдатам, с тревогой ожидавшим во дворе особняка. Двор постепенно наполнился народом, у всех были скорбные лица, многие плакали. Всюду были слышны вздохи, исполненные горечи и сострадания. Когда же один из хирургов подошел к окну, взоры с надеждой обратились к нему.
Генерал пребывал в сознании, душа его по-прежнему принадлежала миру живых; обрывки мыслей и воспоминаний вихрем проносились в его пылающем мозгу.
Внезапно толпа расступилась, давая дорогу странному человеку необычайно высокого роста; он шел размеренным шагом, прикрывая капюшоном плаща свою огромную голову. Войдя в особняк, он направился прямо в комнату умирающего генерала.
Увидев огромного незнакомца, двигавшегося медленно и сопровождавшего каждый свой шаг странными телодвижениями, оба хирурга заледенели от страха; еще больший ужас, нежели это невозмутимое до жути спокойствие, внушали сверкавшие адским блеском глаза незнакомца. Старик приблизился к кровати больного и, прощупав его пульс, скинул плащ, извлек из кармана флакон необычной формы и обрызгал комнату каплями какой-то вязкой жидкости: тотчас в воздухе повеяло всепроникающим холодом, и генерал, метавшийся в жару, открыл глаза… Первое, что он увидел, было суровое чело склонившегося над ним Столетнего Старца. Беренгельд вздрогнул и воскликнул: «Дайте мне умереть, я хочу умереть!..»
— Дитя! — с суровой жалостью ответил старец глухим и надтреснутым голосом. — Я хочу, чтобы ты жил! Ты же знаешь, я могу излечить тебя от любой смертельной болезни, — я только не смогу спасти тебя от пули или клинка!..
Услышав эти слова, генерал сел и, глядя прямо в страшные глаза своего предка, спросил:
— Так, значит, вы и есть тот самый ученый Беренгельд, родившийся в тысяча четыреста пятьдесят шестом году?.. Если это так, то я согласен жить — для того, чтобы разгадать вашу тайну!
Не отвечая, старец плавно покачал убеленной сединами головой; Беренгельду показалось, что на его почернелых, словно выжженных губах промелькнула легкая улыбка: так улыбается человек, неожиданно услышавший необычайно приятную для него похвалу.
— Через два часа я вернусь и спасу тебя! — произнес призрачный старец, возлагая руки на голову генерала и направляя на них весь свет, излучаемый его сверкающими глазами. Невыразимое спокойствие охватило Беренгельда; уходя, таинственный старик приказал обоим хирургам сохранять спокойствие и никого не впускать в комнату больного.
Как только дверь за странным созданием закрылась, хирурги бросились искать следы только что пролитой жидкости. Но все поиски их были напрасны.
Огромный старец вновь завернулся в плащ, скрыл свою жуткую седую голову под бесформенным капюшоном и покинул особняк.
Путь его лежал к перекрестку, где прекрасная Инес, с улыбкой надежды, блуждающей на бесцветных губах, с нетерпением ожидала его. Остановившись перед безумной, он откинул капюшон и впился в нее грозным вопрошающим взором, от которого невозможно уклониться.
Смертельно побледнев, молодая женщина в последний раз взглянула на следы крови Фредерика и замерла, не имея сил оторвать взор от страшного напоминания; устав ждать, старец медленно обернулся и прикрикнул на нее своим замогильным голосом:
— Чего ты ждешь? Тебе мало охватившего тебя безумия?.. Иди за мной, что тебе еще делать в этой жизни?
Опустив голову, Инес открыла дверь, со скрипом повернувшуюся на заржавевших петлях, ибо вот уже шесть месяцев никто не открывал ее, и последовала за старцем. Двое соседей стали свидетелями этой странной сцены.
Спустя два часа после того, как в небесных пажитях отгремела гроза и ночь снова явила себя во всем своем сверкающем великолепии, огромный старец вошел во двор особняка генерала. Двор был пуст. Поднимаясь по лестнице, он увидел двух плачущих хирургов; они останавливают его и просят выслушать их. О ужас!.. Страшный предсмертный хрип оглашает лестницу… Генерал умирает!..
Стремительно, словно сама мысль, старец в один прыжок очутился возле изголовья Беренгельда.
Хирурги, стоявшие на лестнице, засвидетельствовали, что Столетний Старец вышел от генерала, держа в руках пустой флакон. Больше старца не видел никто. Хирурги и врач, вбежавшие в спальню больного, нашли генерала спящим. Вскоре он пробудился. Беренгельд ничего не помнил из того, что с ним произошло, только чувствовал, что губы его горят, словно их обожгли раскаленными угольями, и часто подносил к ним руку.
Спустя три дня генерал сделал смотр своей дивизии.
В его честь был устроен торжественный обед: войска, находившиеся в его подчинении, пожелали отметить чудесное выздоровление своего командира. Во время обеда Беренгельда посвятили в некоторые странные подробности его лечения.
Во время грозы солдаты заметили, как исполинский старец вел Инес к пещере; вышел он оттуда уже без своей юной спутницы. С тех пор девушку больше никто не видел. В душу генерала закрадывались самые черные мысли.
Минуло четыре года; все это время Беренгельд ни разу не видел своего предка.
Здесь завершаются мемуары Беренгельда; далее следует приписка, сделанная им перед тем, как отослать их префекту.
«Совершенно очевидно, что существо, о котором вчера шла речь, является тем самым старцем, которого я встречал возле пирамид и в Яффе; этот же старец спас меня в Испании.
Относительно последнего могу сказать, что он поступил бы гуманнее, если бы дал мне погибнуть, ибо жизнь мне в тягость и я уже давно существую только ради того, чтобы разгадать удивительную тайну Столетнего Старца. Устав от бремени величия, власти и могущества, я собираюсь вручить императору прошение об отставке и все свое время посвятить поискам странного существа, чья жизнь воистину являет собой настоящую загадку.
В случае если мне не удастся разгадать ее, я вернусь в Беренгельд, и, если Марианина еще верна клятве, данной ею в горах, я вручу ей свою девственную душу и постараюсь вознаградить за ее любовь».
Завершив чтение рукописи, чиновники почувствовали, как их охватывает непонятный ужас; им показалось, что в комнату входит загадочный старец, и они со страхом смотрели друг на друга. Когда волнение улеглось, префект призвал всех сохранить прочитанное в строжайшей тайне.
С рукописи сняли копию и вместе с оригиналом отослали ее генералу Беренгельду, дополнив ее изложением событий, произошедших в Туре, дабы генерал передал эти документы министру полиции.
Мы же последуем за генералом в Париж.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Ознакомившись с воспоминаниями генерала Туллиуса Беренгельда, повествующими об основных событиях его жизни, нетрудно догадаться, какого рода мысли обуревали его, когда он сидел на вершине холма Граммона.
Единственным утешением генерала оставалась вера в истинную любовь, и лишь надежда отыскать Марианину примиряла с жизнью его во всем разуверившуюся душу.
Однако встреча со старцем и последовавший за ней печальный спектакль, подмостками которого стал город Тур, окончательно убедили его в существовании необычного предка; уверившись, что, вопреки всему, предок его является человеком, и никем иным, мысли генерала приняли иное направление, и думы о Марианине мгновенно отошли на второй план. Все свои душевные силы Туллиус решил сосредоточить на раскрытии тайны необычайного могущества и — главным образом — секрета долгой жизни странного человеческого существа, коим являлся его предок.
Пока карета катила к Парижу, размышления генерала обрели иную, менее мрачную окраску: он наконец заметил бескрайнее поле, способное поглотить и обратить на пользу пыл его мятущейся души.
Эта плодородная нива именовалась естественными науками; ее беспредельный простор всегда оставлял человеческому уму надежду на открытие, несмотря на то что многим уже удалось приподнять уголок вуали, скрывавшей загадочное лицо природы. В самом деле, существование Столетнего Старца генерал мог объяснить себе только наличием некой таинственной науки, отрицающей понятие невозможного.
Однако последнее событие, свидетелем которого ему довелось стать, ужаснуло его, и любое напоминание о нем порождало в его мозгу вихрь леденящих кровь мыслей. Вспоминая рассказы матери и сопоставляя различные поступки старика, он убеждался, что предок его, помимо владения секретом долгожительства, обладал еще множеством необычных способностей.
Уверенность в физическом бессмертии постоянно поддерживает надежду на все новые и новые способы обретения безраздельного господства над этим миром. Обычно подобные размышления доводят людей до умопомешательства; жертвой последнего стал отец Беренгельда. Давно известно, что душа наша всегда получает серьезное потрясение от подобного знания, ибо нет такого человека, кто, совершив некое открытие, пусть даже совсем незначительное, остался бы совершенно бесстрастным к достигнутому результату.
Пребывая во власти новой всепоглощающей идеи, разгоревшейся в нем с силой подлинной страсти и сулившей стать единственной целью его существования, Беренгельд прибыл в Ментенон; всю дорогу он предавался глубоким размышлениям, характер которых мы попытались вам описать.
Пока перепрягали лошадей, генерал вышел из кареты и отправился прогуляться. Из конюшни доносились оживленные голоса; услыхав их, генерал, проходивший мимо, остановился и заинтересованно прислушался.
Разговаривали двое: старый ямщик, только что вернувшийся на подставу, и ямщик молодой, готовивший лошадей, чтобы везти генерала дальше.
— Говорю тебе, что это был он!..
— Да нет, быть того не может.
— Я узнал его, он совсем не изменился, ни один волос, белый, словно мундштук новой трубки, не шевелился на его голове. Вот только взгляд показался мне еще более пронзительным, чем прежде, и пусть сломается мой новый кнут, пусть я увязну в канаве, если глаза его не блестели, словно начищенные пуговицы на новой ливрее, когда на них падает солнце. Да, этот великан много чего знает.