Вместо того чтобы писать подробный очерк о палестинской истории, я решил сосредоточиться на шести поворотных моментах в борьбе за Палестину. Эти шесть событий, начиная с принятия в 1917 году декларации Бальфура, определившей судьбу Палестины, и заканчивая израильской осадой сектора Газа и периодическими войнами с населением Газы в начале 2000-х годов, подчеркивают колониальный характер столетней войны за Палестину, а также колоссальный вклад иностранных держав в ее ведение28. Я рассказал эту историю, отчасти используя опыт палестинцев, переживших войну, в том числе опыт многих членов моей семьи, ставших свидетелями некоторых из описанных эпизодов. Я также включил в книгу собственные воспоминания о событиях, свидетелем которых был я сам, а также материалы, принадлежавшие моей семье и другим семьям, и различные рассказы от первого лица. Моя цель – показать, что этот конфликт, в отличие от преобладающих взглядов на него, следует рассматривать в ином свете.
Я написал несколько книг и множество статей по различным аспектам палестинской истории в чисто академическом ключе29. В основу этой книги тоже легли исследования и научные данные, но в ней также присутствует голос от первого лица, что редко встречается в научных работах по истории. Хотя члены моей семьи, как и я, на протяжении многих лет были вовлечены в палестинские события в качестве свидетелей или участников, наш опыт не является уникальным несмотря на те преимущества, которыми мы пользовались в силу своего происхождения и статуса. Можно было бы привести множество подобных примеров, хотя большие пласты истории «низов» и из других слоев палестинского общества еще ждут своего исследователя. Тем не менее, несмотря на жесткость, присущую выбранному мной подходу, я считаю, что он помогает пролить свет на подробности, которые отсутствуют в описаниях истории Палестины, содержащихся в большинстве литературных трудов на эту тему.
Я должен добавить, что эта книга, приводя описание последних ста лет палестинской истории, не следует «концепции слезливости», если повторить блестящую критическую мысль великого историка Сало Барона в отношении тенденции, сложившейся в еврейской исторической литературе XIX века30. Люди, симпатизирующие угнетателям, обвиняют палестинцев в том, что они упиваются собственной виктимизацией. Однако факт остается фактом: как и все коренные народы, ведущие войну с колонизаторами, палестинцы сталкивались с запредельными, невероятными трудностями. Верно и то, что они неоднократно терпели поражения, часто бывали расколоты и страдали от действий несостоятельного руководства. Все это не означает, что палестинцы не способны успешно противостоять трудностям или что при иных обстоятельствах они не могли бы сделать лучший выбор31. Нельзя также упускать из виду грозные международные имперские силы, которые им противостоят и мощь которых нередко преуменьшается. Несмотря ни на что, палестинцы проявляют удивительную стойкость. Я надеюсь, что эта книга продемонстрирует эту стойкость и поможет восстановить то, что до сих пор вымарывалось из истории теми, кто контролирует палестинский исторический дискурс и нарратив.
1. Первое объявление войны, 1917–1939 годы
Множество войн начинаются еще до их объявления.
На рубеже XIX–XX веков, еще до того, как сионистская колонизация оказала на Палестину заметное влияние, в стране началось распространение новых идей, росли современное образование и грамотность, высокими темпами шла интеграция экономики в глобальный капиталистический порядок.
Производство на экспорт таких культур, как пшеница и цитрусовые, капиталовложения в сельское хозяйство, внедрение коммерческих культур и наемного труда, что было заметно по быстрому распространению апельсиновых садов, меняли облик сельской местности. Развитие шло параллельно с концентрацией частной собственности на землю в руках все меньшего числа лиц. Крупные участки переходили под управление землевладельцев, живущих в других местах, нередко в Бейруте или Дамаске, в ущерб мелким крестьянским хозяйствам. Санитария, здравоохранение и численность детей, рождавшихся живыми, постепенно улучшались, смертность снижалась, и, как следствие, ускорялся рост населения. Телеграф, пароходы, железная дорога, газовое освещение, электричество и современные дороги постепенно преображали города, поселки и даже некоторые деревни. В то же время стало быстрее, дешевле, безопаснее и удобнее путешествовать по региону и за его пределами33.
В 1860-х годах, чтобы получить образование западного образца, Юсуфу Дия аль-Халиди пришлось отправиться на Мальту и в Стамбул. К 1914 году такое образование можно было приобрести в различных государственных, частных и миссионерских школах и колледжах Палестины, Бейрута, Каира и Дамаска. Современную педагогику часто внедряли иностранные католические, протестантские и православные миссионерские школы, а также еврейские школы Всемирного еврейского союза. Отчасти из опасения, что иностранные миссионеры со своими великодержавными покровителями начнут доминировать в сфере обучения молодого поколения, османские власти создали растущую сеть государственных школ, которые в итоге привлекали из Палестины большее число учащихся, чем иностранные школы. Хотя до всеобщего доступа к образованию и повсеместной грамотности было еще далеко, перемены, происшедшие накануне Первой мировой войны, открывали новые горизонты и идеи перед все бо́льшим количеством людей34. Арабскому населению эти события пошли на пользу.
По социальному составу Палестина все еще оставалась преимущественно аграрной страной с преобладанием патриархального, иерархического уклада, каковой продолжала быть до 1948 года. В ней господствовала узкая прослойка городской элиты, состоявшая из нескольких семей, подобных моей, которые цепко держались за свои позиции и привилегии, приноравливаясь к новым условиям. Чтобы сохранить свое положение и преимущества, младшие члены этих семей стремились получить современное образование, изучали иностранные языки. Эти элиты контролировали политику Палестины, хотя рост новых профессий, ремесел и классов означал, что в 1900-х годах для продвижения и социальных лифтов появлялось все больше возможностей. В быстро растущих прибрежных городах Яффе и Хайфе перемены были заметнее, чем в более консервативных внутренних городах, таких как Иерусалим, Наблус и Хеврон, поскольку в первых наблюдалось зарождение коммерческой буржуазии и городского рабочего класса35.
Одновременно развивалось и менялось самосознание значительной части населения. Поколение моего деда идентифицировало себя – и идентифицировалось другими – в понятиях семьи, религиозной принадлежности, а также города или деревни, откуда они были родом. Это поколение гордилось своим происхождением от почитаемых предков, тем, что говорит на арабском языке, языке Корана, и является продолжателем арабской культуры. Оно хранило верность правящей династии и государству османов, уходящую корнями в древние обычаи, и считало османское государство оплотом и защитником земель ранних великих мусульманских империй, земель, которые христиане считали лакомым кусочком еще во времена крестовых походов и где находились священные города Мекка, Медина и Иерусалим. Однако в XIX веке эта лояльность начала ослабевать, и по мере того, как слабел религиозный фундамент государства, росло число военных поражений и территориальных потерь Османской империи, развивался и ширился национализм.
Рост мобильности и доступность образования ускорили процесс перемен, важную роль сыграли также развитие прессы и книгопечатания: с 1908 по 1914 год в Палестине были созданы тридцать две новые газеты и периодических издания, а в 1920–1930-е годы еще больше36. Появлялись новые формы самосознания, такие как национальная принадлежность, новые идеи о социальной организации, в том числе о солидарности рабочего класса и роли женщин в обществе, бросавшие вызов заскорузлым традициям. Новые формы принадлежности, будь то национальная, классовая или профессиональная группа, все еще находились в стадии формирования и включали в себя конкурирующие виды лояльности. Например, в письме Юсуфа Дия к Герцлю, написанном в 1899 году, упоминаются религиозная принадлежность, преданность османам, местная гордость Иерусалимом и ярко выраженное чувство идентификации с Палестиной.
В первое десятилетие XX века значительная часть евреев, обитавших в Палестине, все еще имела культурное сходство с городскими мусульманами и христианами и вполне комфортно с ними уживалась. В основном к ним относились ультраортодоксы и несионисты, мизрахи (восточные евреи) или сефарды (потомки евреев, изгнанных из Испании), городские жители ближневосточного или средиземноморского происхождения, которые часто говорили на арабском или турецком, пусть даже в качестве второго или третьего языка. Несмотря на заметные религиозные различия между ними и их соседями, они не были ни иностранцами, ни европейцами, ни переселенцами: они считали себя евреями, являясь частью местного общества, в котором мусульмане составляли большинство37. Более того, некоторые молодые европейские евреи-ашкенази, поселившиеся в Палестине в это время, в том числе такие ярые сионисты, как Давид Бен-Гурион и Ицхак Бен-Цви (один стал премьер-министром, а второй – президентом Израиля), с самого начала стремились плотно интегрироваться в местное общество. Бен-Гурион и Бен-Цви даже приняли османское гражданство, учились в Стамбуле, изучали арабский и турецкий языки.
Характерные для современной индустриальной эпохи преобразования в развитых странах Западной Европы и Северной Америки, которые шли ускоренными темпами по сравнению с остальным миром, побудили многих сторонних наблюдателей, в том числе некоторых выдающихся ученых, ошибочно утверждать, что ближневосточные общества, включая Палестину, были застойными, не менялись или даже переживали «упадок»