Одним из аспектов этой кампании была попытка создания местных коллаборационистских групп, так называемых «поселковых лиг». Этот проект так и не был реализован из-за повсеместного отказа палестинцев сотрудничать с оккупационными властями после смещения мэров. Проводником этой политики Шарона стал так называемый арабист из Израиля Менахем Мильсон, профессор арабского языка и полковник запаса израильской армии338. В том, что этот человек носил два этих титула, не было ничего необычного: большинство ведущих академических специалистов по Ближнему Востоку в Израиле числились офицерами запаса военной разведки или других подразделений служб безопасности, занимаясь в остальное время шпионажем и подавлением людей, которых они якобы изучали339.
Между тем новое поколение палестинцев, достигшее совершеннолетия, не видело ничего, кроме военной оккупации, и отнюдь не было покладистым. Эти молодые люди публично выражали поддержку ООП в Восточном Иерусалиме, на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа, несмотря на риск, которому они подвергались. Годы, предшествовавшие интифаде, были отмечены массовыми демонстрациями молодых палестинцев, более бесстрашных, чем их старшие товарищи, и усилением репрессий со стороны израильских сил безопасности, чье начальство, казалось, не замечало кумулятивного эффекта жестокого обращения, которое оно проповедовало.
Все указывало на рост волнений, поэтому восстание не должно было стать для израильских властей неожиданностью. Однако их торопливый ответ получился непродуманным, неуклюжим и несоразмерным. Систематическая жестокость солдат – большинство из них составляли молодые призывники – по отношению к населению, которое им было поручено контролировать, была вызвана не только разочарованием или страхом. Тон задал приказ Рабина «ломать кости». Кроме того, чрезмерное насилие также коренилось в постоянной антипалестинской обработке общества, основанной на догматическом представлении о том, что арабы неизбежно задушат Израиль, если израильские силы безопасности не будут сдерживать их силой, поскольку иррациональная враждебность арабов к евреям не поддается контролю340.
Когда я впервые снова приехал в Палестину после 1966 года (во время моего предыдущего визита Западный берег все еще находился под властью Иордании), интифада бушевала почти полтора года341. Во время посещения Наблуса с коллегами из Чикагского университета, выйдя вечером из дома моего двоюродного брата Зияда на извилистые улочки Старого города, мы оказались в центре столкновения между юными демонстрантами и преследовавшими их израильскими солдатами, стрелявшими резиновыми пулями и слезоточивым газом. Солдаты не поймали ни одного демонстранта, но, по крайней мере, им удалось их разогнать. В тот момент нам стало ясно, что израильские войска не смогут одержать долговременную победу в подобных городских стычках, напоминавших игру в кошки-мышки. Молодые участники протеста могли вновь появиться в лабиринте узких переулков в любой момент. Разумеется, военные имели возможность попросту убить их, и такие убийства случались довольно часто. С начала Первой интифады до конца 1996 года, за девять лет, в том числе за шесть лет активной фазы интифады, израильские войска и вооруженные поселенцы убили 1422 палестинца, то есть практически каждый день по одному палестинцу. Среди погибших 294, или более 20 %, были несовершеннолетними в возрасте младше шестнадцати лет. За этот же период палестинцами были убиты 175 израильтян, 86 из которых были сотрудниками служб безопасности342. Такое соотношение потерь – восемь к одному – было типичным, о чем большинство американских СМИ помалкивало.
В другой раз я ехал через город Газа, чтобы навестить свою двоюродную сестру Худу, жену доктора Хайдара Абдель-Шафи, главы Палестинского Красного Полумесяца в Газе. Медленно пробираясь через затор, наша машина проехала мимо вооруженного израильского патруля, солдаты в джипе держали оружие на изготовку. Они вели себя суетливо и нервно, на их лицах я увидел то, что наблюдал у израильских солдат в оккупированном Бейруте в 1982 году, – страх. Их техника двигалась с черепашьей скоростью через густонаселенные районы, где все жители ненавидели оккупацию, которую олицетворяли и проводили в жизнь эти солдаты. Как бы хорошо ни были вооружены военнослужащие регулярной армии, в таких условиях они никогда не будут чувствовать себя в безопасности.
Рабин и прочие тоже признавали наличие проблем, которые я наблюдал на улицах Наблуса и Газы. По словам Итамара Рабиновича, биографа Рабина, его близкого соратника и партнера по теннису, Первая интифада привела генерала-ветерана к осознанию необходимости политического решения343. Тем не менее он твердо придерживался мнения, что жестокость способна оказывать сдерживающий эффект. «Применение силы, – говорил Рабин, – включая избиения, несомненно, принесло желаемый результат: страх населения перед Армией обороны Израиля усилился»344. Возможно, так оно и было, но жестокость не помогла покончить с восстанием.
Интифада была спонтанной кампанией сопротивления, родившейся снизу в результате накопления фрустрации, и первое время не была связана с официальным политическим палестинским руководством. Как и в случае с восстанием 1936–1939 годов, продолжительность интифады и ее широкая поддержка стали доказательством того, что за ней стояло все население. Восстание также отличалось гибкостью и новаторством, по ходу сложилось руководство, координирующее действия восставших, но при этом ими управляли и на местном уровне. Среди активистов восстания были мужчины и женщины, элитные профессиональные работники и бизнесмены, фермеры, сельские жители, городская беднота, студенты, мелкие лавочники и представители практически всех слоев общества. Женщины играли центральную роль, занимая все больше и больше руководящих постов, поскольку многие мужчины оказались в тюрьме. Они мобилизовали людей, часто стоявших в стороне от традиционной политики, в которой доминировали мужчины345.
Наряду с демонстрациями интифада использовала различные тактические приемы от забастовок, бойкотов и неуплаты налогов до других затейливых форм гражданского неповиновения. Протесты иногда переходили в насилие, часто спровоцированное тем, что солдаты наносили тяжелые травмы боевыми и резиновыми пулями, применяемыми против безоружных демонстрантов или молодежи, бросавших камни. Тем не менее восстание было преимущественно ненасильственным и безоружным, что является чрезвычайно важным фактором, который помог мобилизовать не только молодежь, протестующую на улицах, но и другие социальные слои, показав, что все палестинское общество в условиях оккупации выступает против сложившегося положения и поддерживает интифаду.
Первая интифада стала выдающимся примером народного сопротивления угнетателям и может считаться первой безоговорочной победой палестинцев в долгой колониальной войне, длившейся с 1917 года. В отличие от восстания 1936–1939 годов, интифада опиралась на широкий стратегический план и единое руководство и не усугубила внутренние палестинские разногласия346. Ее объединяющий эффект и, в отличие от палестинского движения сопротивления 1960-х и 1970-х годов, в целом успешный отказ от огнестрельного оружия и взрывчатых веществ помогли сделать призыв услышанным на международном уровне, что оказало глубокое позитивное влияние на общественное мнение как в Израиле, так и во всем мире.
Это произошло не случайно: интифада была явно направлена не только на мобилизацию палестинцев и арабов, но и на изменение восприятия в Израиле и других странах. О том, что это была ключевая цель, говорят многие тактические приемы, а также комплексные, эффективные коммуникационные стратегии тех, кто смог объяснить международной аудитории, что такое интифада. В их число входили умеющие выражать свои мысли, повидавшие мир активисты и интеллектуалы внутри Палестины, такие как Ханан Ашрауи, Хайдар Абдель Шафи, Раджа Шехаде, Ияд аль-Саррадж, Гассан аль-Хатиб, Захира Камаль, Мустафа Баргути, Рита Гиакаман, Раджи Сурани и многие другие. Аналогичное влияние оказали и те, кто находился за пределами Палестины, среди них Эдвард Саид и Ибрагим Абу Лугод. К началу 1990-х годов единая палестинская позиция успешно дала понять, что оккупация неприемлема, по крайней мере в том виде, в котором она существовала первые два десятилетия.
При всех достижениях Первой интифады, ее успехах и появлении компетентного местного руководства и красноречивых, обаятельных представителей ей угрожали определенные внутренние проблемы. Низовое движение, вытесняющее укоренившиеся политические элиты, представляло собой вызов их власти. После поражения ООП в Ливане в 1982 году организация застряла в изматывающей ссылке в Тунисе и других арабских столицах, направляя свою энергию на заведомо бесплодные попытки добиться от США посредничества, а от Израиля – партнерства по урегулированию. ООП была застигнута врасплох вспышкой восстания низов и без промедления постаралась возглавить восстание, чтобы извлечь из него выгоду.
Поскольку большинство тех, кто поднял восстание на оккупированных территориях, рассматривали ООП как законную выразительницу своих интересов, а ее лидеров как воплощение палестинского национализма, поначалу особых сложностей не возникало. Население оккупированных территорий, с расстояния наблюдавшее за жертвами боевиков ООП в Иордании во время Черного сентября и в Ливане во время гражданской войны и израильского вторжения, было готово взять на себя часть общенационального бремени. Люди гордились тем, что палестинцы, находящиеся под оккупацией, берут на себя инициативу в борьбе за освобождение.
Проблема такого развития событий заключалась в недальновидности и ограниченности стратегического видения находившихся в Тунисе лидеров ООП. Многие из них не до конца понимали природу оккупационного режима и сложное общественно-политическое положение, в котором оказались палестинцы на Западном берегу и в секторе Газа после двух десятилетий израильского господства. Большинство лидеров ООП последний раз бывали в Палестине в 1967 году, а то и раньше. Их понимание израильского общества и политики был