Единственным исключением из дурацкого консенсуса был начальник разведки ООП Абу Ияд, один из самых умных и здравомыслящих руководителей. Он понимал, что выбранный курс приведет к катастрофе, и ожесточенно выступал против решения поддержать Ирак, что приводило к бурным спорам с Арафатом. Помимо очевидных причин своих возражений он был озабочен благополучием зажиточной палестинской общины Кувейта, насчитывавшей несколько сотен тысяч человек. И он, и Арафат жили и работали в Кувейте в течение многих лет, и у Абу Ияда сохранились тесные связи с этой общиной, которая служила для ООП одним из самых твердых бастионов народной и финансовой поддержки в мире. Более того, сам Кувейт благосклонно относился к ООП и был единственной арабской страной, где палестинцы пользовались относительной свободой слова. Им было позволено иметь свои школы и проводить акции в поддержку ООП при условии невмешательства в кувейтскую политику. Абу Ияд утверждал, что «неспособность Арафата противостоять самоубийственному вторжению Саддама в Кувейт ослабит ООП и обречет палестинцев на уничтожение их общины и новое насильственное перемещение».
Все произошло именно так, как предсказывал Абу Ияд, причем он тоже поплатился за свою дерзость (говорят, он критиковал лично Саддама Хусейна)360. Абу Ияд был убит в Тунисе 14 января 1991 года, за три дня до начала наступления под управлением США. Стрелок действовал в интересах сети Абу Нидала (и, несомненно, в интересах Ирака), за которой разведслужбы ООП под руководством Абу Ияда охотились в течение многих лет. Гибель Абу Ияда, произошедшая через три года после убийства Абу Джихада, не оставила в высших эшелонах ФАТХ никого, кто обладал бы достаточным авторитетом или желанием противостоять Арафату, что только усилило его склонность к самоуправству.
Последствия непродуманного решения Арафата не заставили себя долго ждать. Первым из них стало трагическое изгнание сотен тысяч палестинцев из Кувейта после его освобождения. Страны Персидского залива прекратили всякую финансовую поддержку ООП, организация подверглась остракизму во многих арабских странах, в том числе в тех, которые согласились принять ее кадры после эвакуации из Бейрута в 1982 году. Таким образом, после войны в Персидском заливе 1990–1991 годов ООП оказалась более отверженной и одинокой, чем, вероятно, на любом этапе своей истории. Айсберги, которые поддерживали на плаву Арафата и его соратников, быстро таяли, и они отчаянно стремились обрести твердую почву под ногами.
Так случилось, что кризис совпал с моментом американского триумфа, с победой над Ираком и концом Советского Союза. В обращении президента США к нации в январе 1991 года Джордж Буш-старший приветствовал «новый мировой порядок» и «новый век Америки». Администрация Буша была полна решимости воспользоваться возможностью, которую предоставила им глупость Саддама, чтобы сформировать и определить этот новый мировой порядок, который, по их мнению, требовал разрешения арабо-израильского конфликта. Израильские и американские дипломаты понимали, что переговорная позиция ООП сильно ослаблена. Именно в этом контексте госсекретарь Джеймс Бейкер начал планировать мирную конференцию, которая должна была состояться в Мадриде в октябре 1991 года, надеясь запустить прямые израильско-арабские переговоры и определить будущее Палестины. Когда Арафату и его коллегам в конце концов предложили занять место за столом переговоров, они оказались под таким давлением и так стремились покинуть свои ненадежные гнезда в Тунисе и других местах, что не смогли оценить колоссальный вред своего решения. Таким образом, неудачи, последовавшие на переговорах в Мадриде, Вашингтоне, Осло и других местах, во многом объясняются эпическим просчетом ООП в вопросе о Кувейте.
Летом 1991 года, занимаясь исследованиями в Иерусалиме, я навестил Фейсала Хусейни, родственника со стороны жены, который до своей безвременной кончины в Кувейте был ведущим палестинским лидером в Иерусалиме, а также высокопоставленной фигурой в ФАТХ. Я отправился проконсультироваться по мелкой семейной проблеме в компании двоюродных братьев и сестер (в Иерусалиме у меня есть большая беспокойная семья). Фейсал неожиданно спросил, не соглашусь ли я стать советником палестинской делегации на мирной конференции, которую должны были созвать Соединенные Штаты. Я знал, что по указанию ООП Хусейни, Ханан Ашрауи, Хайдар Абдель Шафи и другие обсуждали с Джеймсом Бейкером основные правила проведения конференции и формирования делегации. Я также знал, что Ицхак Шамир, премьер-министр Израиля, был категорически против участия ООП в любых переговорах и создания палестинского государства, поэтому я был уверен, что конференция никогда не состоится. Я, недолго думая, ответил на просьбу Фейсала согласием, поблагодарил за совет по нашей семейной проблеме и удалился.
Несколько месяцев спустя, в конце октября 1991 года, не рассчитав упорства Бейкера и отчаяния тунисского руководства ООП, я оказался в Мадриде. В начале конференции выдержанная речь главы палестинской делегации Абделя Шафи и эффектные выступления Ашрауи в СМИ создали у многих палестинцев впечатление, что их дело наконец-то набирает обороты и что жертвы интифады не напрасны. Однако над конференцией и всеми последующими двусторонними переговорами с израильтянами в Мадриде, а затем в Вашингтоне нависали разного рода грозовые тучи. ООП через Бейкера согласилась с условием Шамира, что на конференции, которая должна была определить судьбу Палестины, не будет независимого палестинского представительства. Поэтому меня прикрепили в качестве советника к совместной иорданско-палестинской делегации.
Конечно, отстранение палестинцев от самостоятельной роли в принятии решений, касающихся их жизни, не было чем-то новым (палестинской делегации в конце концов разрешили отделиться от делегации Иордании). Однако вето Израиля распространялось также на выбор палестинских представителей, и он блокировал участие в переговорах любого, кто был связан с ООП, приехал из Иерусалима или принадлежал к диаспоре (что резко сужало круг возможных кандидатов). Благодаря вмешательству Бейкера лидерам, исключенным на этих условиях, как, например, Хусейни, Ашрауи и Сари Нусейбе, а также советникам, экспертам в области права и дипломатии, таким как Раджа Шехаде, Камиль Мансур и я, было разрешено присоединиться к делегации, но не разрешено участвовать в официальных переговорах с израильтянами. Унижение от процедуры, позволявшей Израилю самому определять, с кем и в какой конфигурации он будет вести переговоры, не остановило ООП. Впереди ее ждало еще большее унижение.
Правительство Шамира диктовало не только кому давать слово, но и тему обсуждения. Ограничения в отношении Палестины, на которых Бегин настоял, заключая Кэмп-Дэвидские соглашения и мирный договор с Египтом 1979 года, всплыли на трехдневной Мадридской конференции и в последующие несколько месяцев дискуссий в Вашингтоне: палестинцам на переговорах предлагалось обсуждать только «автономию» или «временное самоуправление». Любой вопрос по существу – о самоопределении палестинцев, суверенитете, возвращении беженцев, прекращении оккупации и колонизации, решении вопроса об Иерусалиме, о будущем еврейских поселений, контроле над правами на землю и воду – отвергался. Вместо этого решение таких вопросов было отложено, как было заявлено, на четыре года, но, по сути, на неопределенное будущее, которое так и не наступило: легендарные переговоры об «окончательном статусе», которые должны были завершиться к 1997 году (этот срок был позже продлен до 1999 года в соглашениях «Осло»), так и не были доведены до конца. Тем временем на промежуточном этапе, который должен был продлиться только до решения об «окончательном статусе», Израилю было позволено делать все, что заблагорассудится, во всех этих областях. Таким образом, на протяжении 1990-х годов палестинские переговорщики в Мадриде и других местах действовали по навязанным правилам, ограничивающим дебаты условием непременного сохранения колонизации и оккупации. Спонсоры Мадридской конференции рисовали перед палестинцами перспективу выхода из этого промежуточного этапа, однако палестинцы на оккупированных территориях более четверти века спустя все еще живут все в том же подвешенном состоянии.
Соединенные Штаты на словах выступали спонсорами конференции вместе с СССР, который вскоре после этого прекратил свое существование и чья поддержка была номинальной. На самом деле все решения принимали Бейкер и Буш. Основные правила Вашингтона были закреплены в тщательно составленном письме-приглашении ко всем сторонам – Сирии, Ливану и Иордании361. В торжественном обязательстве, содержавшемся в письме-приглашении, Соединенные Штаты обязывались «выступать в качестве честного посредника в попытках урегулирования арабо-израильского конфликта» «всеобъемлющим» образом362. Каждая из делегаций, кроме того, получила отдельные подробные письма с гарантиями США. В письме, адресованном палестинцам, Соединенные Штаты обязались «поощрять все стороны избегать односторонних действий, которые могут усилить напряженность на местах, затруднить переговоры или предвосхитить их окончательный исход» и подчеркивали, что «ни одна из сторон не должна предпринимать односторонних действий, направленных на предопределение вопросов, которые могут быть решены только путем переговоров»363. Соединенные Штаты так и не выполнили эти обязательства, не сумев предотвратить бесконечную серию односторонних действий Израиля, начиная с расширения поселений и закрытия Иерусалима для жителей Западного берега и Газы и заканчивая возведением новой массивной сети ограждений, барьеров безопасности и контрольно-пропускных пунктов.
Когда переговорщики прибыли в Мадрид, никто из членов палестинской делегации не знал о том, что в 1975 году Джеральд Форд дал Рабину четкое обязательство не делать никаких мирных предложений без одобрения Израиля, как не знал об этом и я364. Мы все были в курсе Кэмп-Дэвидских соглашений 1978 года, предвзятости США в пользу Израиля и пристрастности многих американских дипломатов, но мы не знали, до какой степени Киссинджер привязал своих преемников к израильской линии. Если бы я понимал, насколько подтасованы карты и насколько США связаны с Израилем официальными обязательствами, а это означало, что Израиль фактически определял как свою собственную позицию, так и позицию своего спонсора, я бы, вероятно, не поехал в Мадрид и не провел бы большую часть следующих двух лет, участвуя в переговорах в Вашингтоне. Даже если бы я смог поделиться этими сведениями с делегацией (все они были выходцами с оккупированных территорий без дипломатического опыта, но в итоге оказались сильными переговорщиками), это мало что изменило бы.