Встал на пороге, потупив взгляд. Прямо первоклашка в школе.
– Господин Баталов, я сожалею о своем недостойном поведении во время нашей встречи и приношу глубочайшие извинения, – не поднимая голову, произнес он. Может, и недостаточно искренне, да и хрен с ним.
– Принято, – кивнул я.
– Вот, возьмите… На благое дело… – На край стола лег конверт, да не простой, а размерами побольше обычного. И довольно пухлый.
Ни слова больше не говоря, чаеторговец развернулся и вышел, а пристав достал из кармана лист бумаги, подвинул его ко мне. Ага, заявление, что претензий к Початову не имею. Подписал.
– Ну, дело улажено, пойду и я. – Блюдников встал с явным усилием, опираясь на край стола.
– Подождите минутку. – Я схватил его за правый локоть, и он охнул от боли, стоило моим пальцам коснуться его бока. – Что с вами?
– Да болит, собака,
– Давно?
– Не помню уже.
– Встаньте вот так, пожалуйста. – Я повернул его к свету. – А давайте-ка я вас быстренько осмотрю, Емельян Алексеевич. Раздевайтесь. До пояса. Много времени не займет.
Блюдников помялся, но потом быстро снял одежду и прилег на диван, свесив ноги в сапогах. Да уж, это он под одеждой кажется мощным и дородным, а стоит раздеться… Дефицит мышечной массы налицо. Склеры… Ну, скажем, субиктеричные, желтоватые. Значит, билирубин чуть выше шестидесяти. Расчесы тоже есть, хоть и единичные.
– Зуд ночью беспокоит?
– Есть такое, – признался полицейский.
Продолжим. Извитые вены под кожей, сосудистые звездочки. Теперь пальпация. Печень выпирает сантиметров на десять, не меньше. Прямо айсберг в океане. Болезненная, край тупой.
– Голени отекают?
– К вечеру бывает. Что скажете?
– Дело серьезное. Выпиваете?
– А как без этого?
– Много?
Ну да, глупый вопрос. Будто приставы ведут журнал учета принятых рюмок.
– Четверть в неделю, может, и выходит.
Я внутренне ахнул. По двенадцать литров в себя засаживает в месяц. И еще жив.
– У вас цирроз печени. Болезнь такая. Орган не справляется со своей работой, уже не может… хм… переваривать водку. Отсюда и уменьшение мышечной массы, слабость, отеки.
Пристав сел в кровати, потрогал себя за бока.
– Что делать? Травку попить? Тысечелистник, расторопшу?
– Нельзя при циррозе такое. Пить прекращаем. Желательно совсем. Иначе скоро умрете. Бобровая струя. И медвежья желчь. У китайцев есть особый рецепт, давно используют.
– Может, ваш этот… Ли достанет? – Пристав побледнел.
– Я спрошу и тут же дам знать.
Пока Блюдников одевался, я открыл конверт. Не заклеенный, кстати. Пачка банкнот внутри очень пухлая, и на всех портрет Екатерины Алексеевны в зрелом возрасте. Вот откуда пошел термин «бабки». Я вытащил, собираясь пересчитать.
– Десять тысяч там, – сказал пристав, застегивая сорочку.
Я быстро отсчитал десять соток и положил на край стола.
– Это вам, Емельян Алексеевич.
– Не возьму и гроша, Евгений Александрович. Я же знаю, что не на актрисок потратите.
Я присмотрелся к приставу. Нет, это не шутка такая про Ольгу. Серьезно говорит.
– Поверьте, у меня совесть тоже есть! С этой скорой дело полезное, от полиции будет вам полная помощь!
Глава 19
Не успел я спрятать неожиданное богатство, как пришли студенты. Не исключено, что они даже столкнулись на лестнице с Блюдниковым, но пристав про них и так знает, что они выполняют мои поручения, так что это как раз и не страшно.
После успешной операции со стрептоцидом помощники обрели уверенность в себе, и теперь у них в глазах была написана решимость и готовность успешно выполнить любое задание. Надо бы их немного на землю опустить, а то как бы не забронзовели раньше времени. Особенно Емельян.
Но начали мы с хорошего. Я получил еще сульфаниламид, а студентам выплатил своеобразную зарплату. По пятьдесят рублей на каждого. Пусть приоденутся, да и вообще, когда в кармане есть денежки, особенно буквально вчера не очень доступные, человек намного комфортнее себя чувствует.
Озадачу я их чуть позже, сначала надо выпить чаю, пообщаться о постороннем. Винокуров, как сидевший с краю, отправился за чистыми чашками. Стоило ему выйти, как Слава тут же зашептал:
– Поговорите с ним, пожалуйста! Связался Емеля с рабочим кружком каким-то, все деньги им отдает, на собрания ходит. В ущерб работе.
Вот последний аргумент – самый железный. В свободное время члены коллектива вправе заниматься чем угодно, лишь бы уголовная полиция претензий не имела. Хоть в кружок любителей Чайковского, мне все равно. Пистон парню надо вставить, но чтобы не подумал, что на него товарищ донес. Слава это сделал из лучших побуждений, а не для нанесения вреда.
– Вам предстоит большая новая работа, – сказал я, разливая чай из заварника, греющегося на самоваре. – Поэтому прошу: максимальная осторожность. Очень обидно будет, если вместо опытов по созданию новых лекарств кто-нибудь окажется в каталажке.
– Я так понял, в мой огород камень, – сказал Винокуров. – Я в кружок хожу, потому что там правду говорят. А вы собираетесь лекарства богатеям отдать! А надо, чтобы всем досталось! Крестьянам, рабочим…
О, да тут детство из задницы не до конца еще выветрилось! Тяжелый случай.
– А что надо для производства лекарства в количествах, достаточных, чтобы их раздать всем желающим? – спросил я, дождавшись, когда замолкнут призывы к борьбе за мир во всем мире. – Не подскажешь? Объясняю. В первую очередь: большое специализированное производство. Ты же не сможешь синтезировать тонны в лаборатории, так? И даже если представить, что нам этот завод подарит джинн из сказки про Аладдина, то надо привлечь туда рабочих, о которых ты так сильно переживаешь. И платить им зарплату, чтобы они не умерли с голоду, не выполнив задание. У меня таких денег нет, – развел я руками. – Придется грабить банк.
– Демагогия, – проворчал Емельян, но, похоже, аргументация у него кончилась. Пойдет консультироваться со старшими товарищами.
– А пока не наступило светлое будущее, поработаем над тем, чтобы оно побыстрее пришло. – И я жестом заправского фокусника достал склянку с бриллиантовой зеленью. – Вот это вещество оказывает мощное антисептическое воздействие. Проще говоря, хорошо убивает микробы. Ваша задача – приготовить раствор, выяснить, какая концентрация эффективна против микрофлоры. Главным образом кокковой, нас ведь интересует профилактика гнойных осложнений. Обработка ран, пролежней и прочего. Задача ясна?
– Так ведь спирт и сам по себе убивает бактерии, – сказал Слава, рассматривая красиво пересыпающиеся крупинки. – Зачем еще и это добавлять?
– Хороший вопрос. Ответ: ты неправ. Время экспозиции спирта слишком мало, все микробы не убить, он испарится раньше. Вместо старых микробов произойдет обсеменение новыми. А это вещество их не пустит. Но испытайте и водный раствор, чтобы кривотолков не было. Мне нужные полные выкладки по всем экспериментам. Вопросы?
– Да понятно все, – включился в обсуждение Емельян, но говорил он чуть недовольно. – Посеять кокковую флору, капнуть это вот, – он кивнул на склянку, – потом посчитать, сколько колоний выжило. И так много раз.
Раздался дружный, тяжелый вздох.
– Тогда через неделю жду вас с первыми результатами. Но это не все! – чуть усилил я голос, когда Винокуров начал отодвигать от себя чашку. – Вторая задача. Как бы не важнее первой. Поиск помещения под лабораторию. Чтобы не пришлось там много переделывать. На вентиляцию обращайте внимание. Хватит вам украдкой работать в университете. Ни к чему хорошему это не приведет. Так что ищите, куда переедете. Что касается денег, обращайтесь ко мне. Вопросы?
Вопросов не было.
– Ты очень много работаешь!
Такую претензию мне предъявила Вика на Крещение. Увы, поступила новая телега: ЦУ из секретариата генерал-губернатора, пришлось открыть врачебный кабинет. Вроде бы и подчиняюсь врачебному комитету городской думы, а все важные бумаги приходят с Тверской. Вот пойми московскую бюрократию…
Особого потока пациентов не наблюдалось: бронхиты, плевриты… Все опять из разряда – вытянет иммунитет или нет. И надо сказать, тут у населения здоровье будет покрепче, чем в будущем. Ведь антибиотики – это не только огромное благо, но и зло. Снижают общую сопротивляемость организма, провоцируют появление всяких супербактерий, тормозят естественный отбор.
Из запомнившегося: вскрытие гнойника в горле подростка тринадцати лет. Паратонзиллярный абсцесс – штука опасная, если вовремя не вскрыть. Тут опять пригодился стрептоцид, на применение которого меня благословила веселая и чуть поддатая мамочка, чей статус я затруднился сразу определить. Вроде и одета как дворянка, а речь более подходящая купчихе или даже крестьянке, то есть простонародная. Попадья? Или жена чиновника?
Аграфена мне старательно строила глазки, хихикала моим шуткам, чем вызвала натуральную ревность Вики. Она начала громко звенеть шприцами, кюветами, потом прерывать наш разговор какими-то неуместными детскими вопросами. Гной из горла пришлось отсасывать резиновой грушей, процедура затянулась. Под конец моя помощница уже просто рычала на «попадью», а когда вопрос дошел до расценок, озвучила оплату по высшей категории.
На что Аграфена, ничуть не смутясь, вытащила не купюры, а… чековую книжку. После чего попросила письменный прибор. И промокашку. В чек была вписана сумма в два раза больше той, что озвучила Виктория, а на обратной стороне был написан адресочек.
Честно сказать, я к такому повороту был не готов. Ну фигуристая такая, с высокой грудью, зелеными и дерзкими глазами. Волос не разглядеть под платком, на руках – перчатки. Все-таки дворянка? И чек… В Азовско-Донской банк. Непривычно. Может, жена какого-то старшины? Или бери выше – казацкого полковника? В карточке были указаны имя и фамилия подростка: Иван Тихомиров. И они мне ни о чем не говорили.
– Почему только работа? – дельно обиделся я, пряча чек не в кассовый ящик, а в карман. Не дай бог Вика что-то увидит на нем, скандал будет. – Мы недавно на выставке были.