— Давай, садись, ждем остальных, — сказал я и продолжил изучать те самые приказы, что подготовил секретарь.
Вика пришла вместе в графом. Что же, начнем.
— Вацлав Адамович, — произнес я строгим официальным голосом. — Ознакомьтесь, пожалуйста, с приказом и поставьте подпись.
Тут я достал из черного кожаного бювара лист бумаги и подвинул Моровскому. Тот взял и начал читать.
— Что это? — спросил он через несколько секунд. — Как это «освободить от должности старшего врача»? За что? Ведь мы… Евгений Александрович! Я же… всю душу!
Ого, побледнел, как бы в обморок от переживаний не хлопнулся. Во как близко к сердцу принимает мужик! От расстройства мозг выключился — он даже не подумал, с какой радости тут в кабинете еще куча народу сидит.
— Подписывайте, эмоции потом, — подпустил я металла в голос.
Еще немного, и у графа зубы раскрошатся. Ничего, пусть потерпит. Даже не думал, что у меня старший врач такие эмоции проявлять будет. Моровский взял ручку и аккуратно вывел под моим автографом «Ознакомленъ», подкрепив это дело кривоватой подписью.
— И еще один приказ заодно.
Я медленно достал из бювара второй лист, посмотрел еще раз, затягивая время, и пододвинул Вацлаву. Тот взял его, будто боялся испачкаться.
— Ненавижу! — через несколько секунд завопил Моровский, вскакивая на ноги.
Но почему-то полез обниматься, сначала со мной, потом и с остальными присутствующими. Когда он заграбастал обеими руками Вику, бурно целуя ее в щеки, то я порадовался еще раз. Жаль, что фотограф не я — такое изумление у нее на лице никогда до этого не видел.
— Господа, дама, позвольте вам представить нового главного врача нашей скорой помощи, — показал я на ошалевшего графа. — Вацлав Адамович Моровский, прошу любить и жаловать. Егор Андреевич! Давайте!
Так я шампанское не уважаю — пузырьки в нос лезут, отрыжка, мочегонный эффект… Даже в новогоднюю ночь обычно старался избежать употребления. Но сегодня… Такой день! Да и кабинет уже не мой, если стены кто обольет, не так обидно будет.
Ну и пришлось двинуть речь про нового главного и столь же новое лекарство, которое только начинаем испытывать, но за ним большое будущее и всякое такое. Постарался коротко, чтобы игристое в бокалах не успело согреться.
Глава 12
Хорошо ездить первым классом — никто не тревожит, проблем бытового плана никаких нет. Наверное, примерно так, думаю, чувствуют себя пассажиры бизнес-класса, пока в экономе народ упирается коленками в спинку впереди стоящего кресла, радуясь бесплатному массажу поясницы от детеныша-слонопотама с заднего ряда. Комфорт дороже денег. Особенно если они есть. А их у меня теперь много. Последний перевод от Келера поразил воображение: почти двести тысяч рублей. Сюда входил не только процент от продажи стрептоцида, зеленки, тонометров, грелки и мешка Амбу, но и роялти от иностранцев, которые распробовали новинки и начали массово осаждать Роман Романовича на предмет покупки прав. Часть денег по договоренности мы инвестировали в новую артель, которая начала производить разное медицинское оборудование. Плюс наняли поверенных в Германии, Англии, Франции для защиты прав на изобретения. От приступов жадности (дайте еще и еще!) и страха (все отнимут!) спасали медитации. Плюс сон.
Но нормально заснуть в поезде не получалось. Может, дома хорошо выспался, чему способствовала удачная операция по делегированию полномочий честолюбивому Моровскому. И начало испытаний пенициллина тоже взбодрило неслабо.
Понятное дело, новому лекарству надо было название. Сначала, как и положено, дал высказаться младшему по званию. Фантазия Антонова зациклилась на цвете вещества. Я подождал, а потом спросил:
— Как плесень называется?
— Пенициллум рубум, — бодро отрапортовал Слава.
— Ну и пусть будет пенициллин — произносится легко, и наукообразно. Сначала хотел пошутить — назвать новое лекарство панацеум, от латинской панацеи. Но потом решил не давить бабочек хотя бы в таком простом деле, как название.
Плюс был еще один фактор. Кто же признается, что я просто боюсь оговориться, если вбитое в кору головного мозга наименование в какой-то момент всплывет.
Так что я развлекался попытками вспомнить всё о торакальной хирургии. Потому что хоть она не совсем мне чужда, но практика намного меньше, чем по животу. А сейчас, в связи с предстоящим лечением Георгия, всё пригодится. Без препаратов нам остается исключительно климатотерапия и прочие минеральные воды с соляными пещерами. И вот эти вот меры, которые, опять же, только с фотографией легкого возможны.
Самое крутое — постановка клапанного бронхоблокатора. В просвет бронха фигачим клапан обратного типа, и воздух наружу идет, а внутрь — нет. Нужный участок легкого спадается, и наблюдатели ждут, что в состоянии покоя там всё заживет. Хорошая штука, но в идеале сильно зависит от гибкого бронхоскопа. А у нас даже жесткого нет. Выход есть — вскрыть грудную клетку и ввести изделие напрямую в бронхиальное дерево. Заманчиво, конечно, но вспомним банду лейб-медиков, предпочитавших просто наблюдать за смертью императора. Хотя и тут не всё потеряно — цесаревич у нас технический, на время, пока не родится мальчик. Есть Михаил, который в отсутствие Георгия займет его место в очереди наследников престола. Сам клапан я видел не раз, ничего там сложного нет. Выбрать материал вместо силикона, который не вызовет некроза и отторжения — вообще не вопрос. Хоть из золота делай. А пробные партии пенициллина у нас уже есть — любое занесенное заражение (все-таки полной стерильности никаким кипячением достичь не получится) — подавим и задавим.
Пока я думал, как мы будем получать доступ к средостению его императорского высочества наследника цесаревича, рука моя жила своей жизнью и нарисовала хреновину, в которой я узнал что-то похожее на ушиватель корня легкого. Не навороченный, а тот, который в пятидесятые придумали наши, а потом всему миру продавали предприимчивые американцы. За патент штатники заплатили чин чином, во всех публикациях писали, что это изделие для хирургии покруче спутника, но баблишко рубили себе в карман.
Ничего выдающегося в этом аппарате нет — он прост, как и всё гениальное. Степлер как есть. Придумать, из чего скобки делать — и нате. Осталось найти механикуса, который по моим каракулям поймет, что это такое. А скрепки из нейзильбера делать, сплава этого — как мусора, купить не проблема.
Так, что у нас дальше? Да искусственный пневмоторакс, который я вспоминал. К этому варианту мы перейдем, если залезть внутрь нам не дадут. Да, не очень избирательно, схлопнем всё легкое, а не кусочек, зато как просто — дырку сделал, и радуйся, одышка ведь не у тебя, а у пациента. Впрочем, там можно и дозированно делать, не доводя дело до цугундера. Профессор Рёнтген, вам в последнее время часто икается? А должно бы. Говорят, в Вюрцбурге очень хорошие вина делают. Надеюсь, скоро попробуем.
Мои размышления прервал стук в дверь купе.
— Открыто! — я убрал зарисовки в папку, завязал тесемки.
Внутрь заглянул мой тезка — Евгений Александрович Тубин. Тот самый бывший городовой, которого Жиган подозревал в шпионаже. Для себя я его окрестил «засланный казачок».
— Разрешите-с? — Тубин зашел бочком, пригладил густую черную шевелюру на голове, пошевелил роскошными, подкрученными усами. Бакенбарды у нового «товарища» Жигана тоже были на загляденье — генералы позавидуют.
— Проходите. Коньячку? — я достал из походного несессера серебряную рюмку, поставил ее на столик.
— С большим удовольствием!
Тубин пил коньяк правильно — не «махая», а по чуть-чуть, смакуя. Явно человек в теме. И рюмку осторожно держит, двумя пальцами, не в горсти прячет. Он точно городовым служил?
Сразу к серьезному разговору не приступили. Обсудили погоду, виды на урожай. Он ожидался в России хорошим, голодать крестьяне не будут. Потом безопасник выложим на столик пару документов, в которых был описан план так сказать оперативных мероприятий сопровождения открытия клиники по лечению сифилиса в Питере. И там было много чего правильного. Визит к генерал-губернатору и начальнику сыскной полиции с целью заручиться поддержкой, анкетная проверка персонала, своя агентура среди сотрудников, пропускной режим. Последнее еще месяц назад начал внедрять я в Москве — Тубин оценил и развил.
— Мыслю, что будет много желающих узнать ваш метод лечения. Это же какие огромные деньги!
Я прочитал о способах защиты помещений. Решетки на окнах, двойные двери с несколькими замками. Конечно, вооруженные сторожа. Которых Тубин планировал вызвать из московских подстанций.
— У нас люди уже проверенные, пущай поработают месяцок, пока я найду в столице надежных.
— Это дело, — согласился я. — Главное, продержаться хотя бы полгода и сохранить секрет лекарства. А там… все равно станет известно, шила в мешка не утаишь. Но основные деньги мы уже заработаем — будет на что развивать сеть клиник по Европе.
— Даже такие планы? — удивился Тубин.
— Наполеоновские — покивал я.
«В Петербурге мы сойдемся снова, словно солнце мы похоронили в нем». Вот же зараза — строчки прилипли и никак не хотят отставать. Хороший способ — произнести надоедливый стишок вслух, но я не помню продолжение. Что-то про черный бархат советской ночи и заводную куклу офицера. Лучше потерпеть, сейчас выгрузимся на перрон, поедем, сниму номер в пристойной гостинице, за неизбежной кутерьмой Осип Эмильевич забудется. А пока — утренний железнодорожный чай с лимоном из гладкого стакана в монументальном подстаканнике с узором из прорезных листочков, и ленивый присмотр за собирающим вещи Кузьмой.
Почему в гостиницу, а не в гости к Романовскому? Ведь приглашал, но я как вспомню этот дурдом на колесах из троих мелких непосед, так сразу хочется, чтобы в ванну, и чашечку кофе, и при этом желательно делать это в тишине. А если чашка кофе, да на балконе номера с видом на Неву? Тут и думать даже не о чем!