Шедший за мной Пороховщиков остановился, матерно выругался. А я полез дальше, переступая через строительный мусор, который в таких местах возникает сам по себе. Куда идти, было понятно по слабому стону, да и тот самый парень, который принес известие об аварии, опередил меня со словами: «Сюда, барин, тут рядышком!»
О-хо-хо, да, не повезло Кирюхе. Судя по всему, он сейчас пребывал в торпидной фазе травматического шока. Всё, как писал Пирогов: лежит окоченелый неподвижно, не кричит, не жалуется, не принимает ни в чем участия и ничего не требует. Под завал попала только левая нога, но этого хватило с лихвой: ее размозжило по верхнюю треть голени.
Блин, а ведь чтобы достать его, времени понадобится очень немало. Особенно с учетом немногочисленных участников. Да смысла в этом… маловато. Судя по всему, ампутация неизбежна: вон, из раны обломок кости торчит, накровило вокруг… Но крупные сосуды не задеты, иначе тут уже и спасать было бы некого.
– Дай на что инструменты поставить, – бросил я парню, который замер, глядя на своего товарища. – Слышишь, нет?
Он будто очнулся, снял зипун, бросил на землю.
– Так пойдет, барин? – спросил он.
– Вон туда лучше, – показал я пальцем. – Чуть ближе.
Он передвинул свою одежку, ничуть не тревожась, что она сейчас перепачкается в грязи и крови. Я поставил свой чемоданчик и опустился на колени. Что ж, посмотрим, насколько плохи наши дела.
Первым делом я пустил в ход ножницы. Остатки одежды только мешать будут. Разрезал штанину, подштанники, отвернул в сторону. За болезненные ощущения можно особо не переживать: в торпидной фазе шока они уже мало выражены. Но обезболить надо, это как «Отче наш» все запоминают. Есть травма – делай анестезию. Но перед этим – жгут. С такой травмой – на среднюю треть бедра. Крови в организме и так мало, а ждать гемотрансфузии… Н-да, тут даже рассказ о группах крови будет откровением свыше, даже если про резус-фактор ничего не говорить. Так что максимум, что ждет парня, при условии, что он выживет, вливание жидкости через рот. Какая такая транексамовая кислота или хотя бы признанные вредными кристаллоиды? Даже физраствором доисторическим никто не прокапает ни разу! А вот то, что на улице холодно, это даже хорошо для пострадавшего. Шансов чуть больше.
На жгут, по примеру всех скоропомощников, я взял то, что оказалось ближе всего – ремень болезного. А что, широкий, пряжка крепкая, а дырку где надо проковырять недолго. Это сейчас кровотечение остановилось, так как бревно перекрыло своей массой сосуды, а попробуем сдвинуть, и вытекут остатки со скоростью звука. До развития краш-синдрома еще не скоро, успеем управиться. Время… Чем поставить? А вот же, химический карандаш, который сейчас называется копир. Прямо на коже и напишу. Хотя кто ж его знает, принято ли сейчас так делать?
– Что вы делаете? – со своими вопросами вылезал Пороховщиков.
Ясно. Не принято тут так. Я невежливо отмахнулся:
– Позже!
Теперь морфий. В склянке есть, уже разведенный. И стерильные шприцы, завернутые каждый отдельно в крафт-бумагу. Главное, не бросить по привычке иглу куда-нибудь. Инструментарий сугубо многоразовый. Иголочки потом замочим, прочистим просвет тоненькой проволочкой – мандреном, простерилизуем, и снова в бой. Колоть, конечно, лучше в вену, но попробуй найти ее сейчас. Периферический кровоток уже выключился, попробуй попади в спавшийся сосуд. А в то месиво, что на голени, лезть не стоит. Так что в мышцу. Пока подготовимся к следующему шагу, все и так поступит куда надо.
А что у нас далее? Так ампутация в полевых условиях. Все, как у батюшки военно-полевой хирургии, Николая Ивановича. Нет у меня условий ни для нормальной операции, ни тем более для всяких изысков. Режем по-мясницки, на уровне нижней трети бедра. Никакой культи формировать не буду, выживет до больницы, там и доведут до ума. А мне только вязать сосуды и отсекать лишнее. Минимум необходимого у меня есть: лигатура, зажимы, иглодержатель, иглы, скальпель. Вот пилы для костей нет, но тут вот прямо сейчас делать это незачем: вон тот торчащий отломок я и пинцетом уберу, он вроде как держится на честном слове, а остальное… как повезет. Повязкой прикроем, и рысью в больницу. В какую? Подумаем чуть позже, когда будет кого везти. Ну, с богом!
Помыл руки из склянки со спиртом, открыл коробку с инструментом.
– Зовут тебя как? – спросил я у провожатого, который так и стоял, открыв рот от изумления.
– Митькой… – почти прошептал парень.
– Ты как, не боишься, поможешь?
– А что делать надо? Я, барин, с людьми-с не особо…
– Поросят резал?
– Ага…
– Ты, Дмитрий, держи его, чтобы не дергался. А остальное я сам.
– Давай, Митька, ты плечи хватай, а я вот тут, за пояс, – предложил Александр Александрович.
Я обернулся. Куда только делся тот вальяжный господин, вещающий о граммофоне? Он вроде даже в плечах шире стал, не говоря уж о взгляде – собранном и жестком. Судя по его внешнему виду, строительный бизнес в Москве не для слабаков.
Я в сторону головы и не смотрел даже. Обколол, сколько смог, кокаином, смазал спиртом – и понеслось. Разрез, зажим, лигатура. И повторить. И еще. Хорошо, я за последние дни восстановил мелкую моторику вязкой узлов. Кузьма, тот точно подумал, что я свихнулся, глядя на длинные шнуры на спинках стульев. Даже одним пальцем неплохо получалось. Здесь, правда, таких мест нет, все открыто, но все же навык помог значительно ускориться с процедурой. Пара-тройка минут – и оттаскивайте. Останки ноги могут и потом откопать, похоронят как-нибудь. Это уже не мое дело.
– Давай на сани! – начал командовать Пороховщиков. – Куда повезем? В университетскую клинику? Тут версты две, не больше, домчим галопом минут за пять!
Я согласно кивнул и начал собирать разбросанные по зипуну инструменты.
Да уж, упряжка у Александра Александровича на зависть всем. И впрямь, до больницы доехали вмиг. В приемном покое объяснили ситуацию, и вскоре к нам вызвали хирурга. Пришел пожилой бородатый доктор в пенсне. Посмотрел на болезного – бледного, почти серого. Тоже, наверное, вспомнил Пирогова. Послушал мой отчет о проделанном на месте. Открыл повязку, осмотрел культю, покивал, мол, что делать, ясно. Впрочем, слова «если выживет» не произносил. Но и так понятно, что тут надеяться мало на что есть.
Как бы в подтверждение моих опасений Кирюха вдруг надумал умереть. Хватанул воздуха напоследок – и замер. Устал жить.
– Камфору! – закричал хирург.
Ага, прям сейчас он от твоего дыхательного аналептика оживет и начнет улыбаться. Пока этот масляный раствор всосется и подействует, патанатом не только вскрыть его успеет, но и пообедать после.
Подавив в себе желание завопить боевой клич «Реанимация!», я ринулся к кушетке. Ну-с, поехали. Тройной прием Сафара – одна секунда. Платок на рот – две. Начинаем дышать – три. Вдохнул два раза, с удивлением заметив, что экскурсия грудной клетки есть. Начал качать грудину. На счете «пятнадцать» вернулся ко рту, и… Сегодня Господь решил сходить в факультетскую больницу и продемонстрировать чудо, потому что Кирюха вдруг начал дышать самостоятельно. Надо же, а я уже переживал, что непрямой массаж сердца придется делать поаккуратнее, а то там под конец вроде хрустнуло немного.
Попробовал пульс на сонной артерии. Частит, конечно, но ровный, синусовый. И дышит хорошо, двадцать пять в минуту примерно. Для шока вполне хватает. Я скомкал платок и посмотрел, куда бы его выбросить. Использовать после такого я его вряд ли смогу. Нашел урну, а затем и открытую форточку в госпитальном коридоре – втянул в себя морозного воздуха. Курить, что ли, начать?
Вроде отпускает. Хотя еще потряхивает.
– Закурите?
Ко мне подошел давешний хирург, протянул раскрытый портсигар.
– Нет.
– Итак, коллега, что это только что сейчас было? Ну там, с увечным?
Глава 11
– Извините, не представился. Бобров Александр Алексеевич. – Очкарик убрал портсигар, протянул мне руку. – Заведую тут хирургией после отъезда Николая Васильевича.
Епрст, обалдеть и не встать! Вот это знакомство! Ну да, мы же на кафедре факультетской хирургии. Предыдущий начальник – Склифосовский. А передо мной… Человек, который сделал первый рентгеновский снимок в России!
– Баталов Евгений Александрович. А было… Я занимаюсь топографической анатомией… Точнее, занимался.
– …под руководством профессора Талля? Я вас, кажется, видел на кафедре.
– Да.
– Примите мои соболезнования.
Ну да, сейчас врачебный мирок маленький, все друг друга знают.
– Благодарю. Так вот. Профессор в госпитальной клинике проводил опыты во время операций. Если у пациента останавливалось сердце или дыхание, в некоторых случаях можно было восстановить сердечный ритм, нажимая на грудную клетку и вдувая воздух рот в рот. Ведь анатомически это весьма просто объяснить. Мы вместе думали о соотношении вдохов и нажатий на грудину и пришли к выводу, что два к пятнадцати будет довольно. Ну и там еще тонкости определенные…
– Да что вы говорите! – Бобров всплеснул руками. – Я ничего об этом не слышал!
– Профессор готовил статью на эту тему, но увы… – Тут уже я развел руками.
– С ней можно ознакомиться? Я так понимаю, этот метод способен спасти множество жизней.
– Разве что с выжимкой. Я еще только разбираюсь с архивом учителя…
– Да, да. Я все понимаю! – Бобров достал визитку. – Буду крайне признателен, если найдете для меня время.
– Обязательно!
Ну вот! Не зря рисовал комплект «три в одном». Бобров придаст реанимационному делу в России и мире такой пинок… Ведь скорой сейчас нет, хирурги – самые заинтересованные люди. А под шумок и прием Геймлиха заскочит в медицинское сообщество. Новые поколения студентов будут его учить с первого курса, к пятому что-то в голову да залетит.
Мы еще раз с Бобровым поручкались, и я, продолжая оттираться от крови, выполз на свежий воздух. А там меня ждали Пороховщиков с извозчиком из строителей. Курили, тихо переговариваясь.