Говорят, продвижение товара через лидеров мнений очень эффективно. Не знаю, я в своей жизни продавал машину два раза, и однажды дачный участок. Объявления в газете оказалось достаточно. Но раз специалисты говорят, то почему им не поверить? А у меня появился даже не лидер, а просто не знаю, как и назвать.
Нил Федорович Филатов – величина номер один в отечественной педиатрии. Авторитет – выше неба. По его слову могут рушиться репутации, а на их место вставать новые. Короче, глыбища. А ведь молод еще, чуть за сорок всего. И этот человек приехал ко мне домой, чтобы выразить благодарность за способствование спасению жизни пациента. До сих пор поверить не могу.
Мальчик с менингитом выжил. Шок миновал, неврология тревожит, но не сильно. Да, придется ампутировать правую нижнюю конечность до верхней трети бедра, а левую – на уровне колена. Гангрена из-за обширного некроза тканей. Но выжил! Там, где другие должны умереть с гарантией. И теперь патриарх педиатрии сидит у меня дома, пьет чай и записывает адреса аптек, куда Келер начнет с марта поставки стрептоцида: эффект в заводской лаборатории подтвердился, и мы подписали все нужные документы. А еще и по зеленке. Там тоже ожидаются крупные прибыли.
Зашел разговор и о скорой помощи. Ну как же, ведь на съезде об этом доклад был. И я похвастался необычайным достижением, мол, вот московские купцы, такие молодцы.
– Мало дали. Жадничают, – жестко высказал свой вердикт Филатов. – Следующим скажите, пусть потрясут мошной получше.
– А будут следующие? – удивился я.
– Непременно. Дело новое, на слуху. Великий князь участвует. Имена дарителей на самый верх пойдут. Деньги дали в надежде на получение ордена, а через него – звания «Почетный гражданин», а потом и дворянства, и прочих преференций. Хотя может случиться, как с Гаврилой Солодовниковым, который пожертвовал большую сумму на то, чтобы больницу его именем назвали, а потом сам же пошел в Управу отказываться, потому как клиника оказалась по венерическим болезням.
Вот это номер! А я-то думал… Эх, наивный чукотский юноша.
– Их ваша скорая помощь не волнует ни капли, – продолжал спускать меня с неба на землю детский доктор. – Вы знаете, что клинику детских болезней, в которой я заведую, построил купец Хлудов на свои средства? И вам построят или купят. Не стесняйтесь, требуйте.
– Неудобно, – пробормотал я.
– Неудобно с женой спать, когда дети на соседа похожи, и шубу в подштанники заправлять, – грубо пошутил Филатов – А тут все удобно, уж поверьте моему опыту.
Пришлось поверить.
Февраль начался с резкой оттепели. Стихли метели, выглянуло солнышко. Пошло падение сосулек с крыш – несносная беда мегаполисов хоть девятнадцатого, хоть двадцать первого столетия. Стоило мне только приехать во врачебный кабинет на Арбате после изматывающего марафона по открытию счетов для «Русского медика», обналичиванию купеческих чеков, как встречать меня выбежала окровавленная Вика. Весь халат забрызган красным, в глазах – ужас и тьма.
– Быстрее! Там… такое!!! – сразу бросилась на меня девушка, срывая с себя перчатки.
В такой ситуации вступать в споры смысла нет, бросился внутрь. На кушетке лежал грузный мужчина в пальто с пробитой насквозь головой. Причем живой. Даже глазами хлопает. Как такое может быть? Рядом стоят двое крестьян в армяках и лаптях, глаза по пятаку, переминаются на чистом полу.
– …стало быть, идем мы по Дурновскому переулку, а там грохот, господи помилуй. Летит энта сосуля… – Правый, шлепая губами, начал мне рассказывать и показывать в лицах, что произошло.
Я сбросил шубу на руки Вики, быстро помыл руки. Накинул халат, потом приступил к осмотру пострадавшего.
Сосулька пробила череп насквозь! С правой стороны. В нем она и осталась: выходное отверстие было в районе скулы. Я смотрел на это все и не мог поверить глазам. Человек был жив! И даже в сознании. Кровило уже мало – Вика, как смогла, перевязала мужчину, и сверху, и снизу.
– Вы меня слышите? – громко в лицо пострадавшему произнес я.
– Да… – тихо ответил тот
– Как вас зовут?
– Г… Гришин.
– Родственники есть? – спросил я покалеченного. – Адрес какой?
Увы, тот лишь закрыл глаза. Проверил пульс. Есть. И что же делать? Вынимать сосульку? Так это может его прикончить. Ему и так, считай, без половины головы дальше жить. Если выживет. А сосулька тем временем таяла – с ее конца капала густо подкрашенная кровью вода.
– Господи, что же делать? – Вика комкала в руках перчатки. – Женя, давай ее вынем. Я сбегаю за щипцами к кузнецу, который тебе коньки делал. Тут рядом.
– Нельзя, – я покачал головой. – Усилится кровотечение. Сейчас лед подморозил сосуды. Сделай пока укол камфоры.
Я повернулся к крестьянам.
– Вас как зовут?
Оба оказались Иванами. Их я послал ловить извозчика, сам рванул к Пороховщикову звонить в университетскую клинику. Как назло, Боброва на месте не было, но удалось поймать Адриана, ординатора хирурга. Тот мне клятвенно пообещал, что подготовит операционную и выцепит кого-то из профессоров. И тут же предложил позвать прессу. Ну как же не устроить в анатомическом театре шоу под названием «мы вынимаем сосульку из черепа»…
Строго запретил. И даже пригрозил пожаловаться Боброву, если шоу все-таки будет устроено. Пока созванивался и перекрикивался с ординатором – связь оставляла желать лучшего, – крестьяне успели поймать извозчика.
Переносили больного Гришина в шесть рук. Очень аккуратно. Вика отдельно придерживала сосульку. Кровотечение усилилось, бинты промокли. Довезем, не довезем? Также вдвоем мы и ехали, попеременно придерживая сосульку и умоляя извозчика ехать тише.
В клинике нас выбежала встречать чуть ли не половина всех врачей.
– Неужто живой? – все причитал Адриан, помогая перекладывать Гришина на носилки.
– Дышит. – Я попросил у Вики зеркальце, приложил ко рту. Запотело.
Выбирать здание для скорой ехали в мрачном расположении духа. Гришин умер на операционном столе, не приходя в сознание. Боброву пришлось успокаивать впечатленную чужой смертью Вику, пока я размывался. Честно сказать, хотел отменить маклера, но сотовых телефонов не будет еще лет сто, а обычного у Бориса Абрамовича не было, поэтому пришлось к часу дня тащиться на встречу с ним на Большую Молчановку. Там был дом на продажу. Вика увязалась следом за мной – не столько смотреть дома, сколько выговориться по дороге.
– Я прямо чувствую, как черствею душой, – жаловалась мне в санях Талль. – Намедни приходил свататься Емельян Федорович.
– Хрунов?
– Да. Маменьки не было дома, так я обругала его и прогнала прочь.
– Как обругала? – поинтересовался я, разглядывая Вику.
Тяжело ей. Врачебное дело вообще нелегкое, медики быстро выгорают, а потом еще и профессионально деформируется психика. Цинизм, вульгарность… Хочу ли я, чтобы такой стала дочка профессора?
– Ты почему так на меня смотришь? – обеспокоилась Виктория.
– Как так?
– С жалостью.
– Потому что жалею тебя. Ну и чем там кончилось с прокурором?
– Мне так стыдно. Нагрубила ему.
– Приехали, барин! – повернулся к нам кучер, сделал «тпру» лошадке. – Вон он, ваш желтый дом.
Я пригляделся. Рядом с воротами были припаркованы еще одни сани, в которых, укрывшись пологом, сидел низенький чернявый мужчина в тонком пальтишке. Увидев нас, он вышел, похлюпал галошами к дому.
– Борис Абрамович? – поинтересовался я, пожимая руку чернявому.
Сколько ему лет? Под полтинник. Явно из евреев, но не очень понятно, как обошел черту оседлости. Выкрест?
Представил Вику, объяснил ей, что маклера порекомендовал Калашников, и тот может продать, купить обратно и продать снова всю Москву.
– Очень р-рад знакомству. – «Березовский» (так я про себя решил называть картавого Бориса Абрамовича) поклонился. – Пр-ройдемте в дом, ключи у меня есть.
Да уж, речь у специалиста по недвижимости грассирующая, как у актера любительского театра, пытающегося изобразить французский акцент. Главное, не начать смеяться в начале общения, потом, надеюсь, привыкну как-нибудь.
А до этого со зданием для скорой никак не ладилось. Я осмотрел по объявлениям уже с полудюжины домов – и ничего путного. Или слишком маленькое, или наоборот. Плохой подъезд, небольшой двор, нет водопровода… Одно за другое цеплялось, и я раз за разом отступал. Арбат, дом шестнадцать. Это в нашем времени, сейчас Москва без номеров, дома по владельцам различают. Доходный дом Федосюка на Самотеке. Покровка, два здания напротив Полицейской больницы, ни одно не подошло. Дом Полежаевой на Лужниковской. Борисоглебский, восемь, рядом с будущим музеем, это точно помню. Так я скоро сам риелтором стану.
На первый взгляд, дом великоват. Четыре этажа, два подъезда. Но красавец!
– Дом новый, готовится к сдаче, – начал окучивать нас маклер. – Общая площадь – пять тысяч триста сорок восемь квадратных аршин…
– Это сколько в метрах? – перебил я его.
– Две семьсот пять, – ни секунды не задумываясь, перевел Борис Абрамович.
Специалист, однако. Думаю, он бы и в квадратные футы мигом конвертировал, и в какие-нибудь китайские меры. Только плати.
– А что случилось? Почему продают? – задал я беспокоящий меня вопрос.
– Очень нужны деньги. Внезапно, – понизив голос, будто нас кто-то может услышать, доверительно сообщил Борис Абрамович. – Заказчик проигрался в карты, собирает нужную сумму, поэтому и так дешево, что срочно.
– И сколько же хотят?
– Пятьдесят четыре тысячи, – произнес маклер еще тише заветную сумму. Лицо у него было такое… торжественное. Я бы даже сказал, одухотворенное.
Тут задумался. Таких денег у меня нет. Только треть. Ну больше немного. Когда пойдут деньги от Келера, думаю, наберу. А пока…
– Давайте внутри посмотрим, – так ничего и не решив, сказал я.
Н-да, надо было отказываться на улице. Стоило мне войти в открытую дверь, сразу стало понятно: это то, что искал. Вот здесь сносим перегородки, и будет замечательный приемный покой. Тут смотровая, комната для персонала, процедурный кабинет… Лестница широкая, носилки носить легко. Сделаем стационар на втором этаже, тоже путем объединения помещений. Тут же операционная… Третий этаж, соответственно: лаборатория, персонал, аптека, кухня… Нет, кухню на первом этаже, с отдельным входом… А на четвертом… Будет жить главный врач! Квартира вот как раз замечательная, пять комнат, мечта!