— Вы о… своих связях с мужчинами? — я все-таки решился обозначить тему.
— И… об этом тоже, — князь поморщился, но продолжил: — Вы наверное, знаете, что у нас с Елизаветой нет детей. Во дворце все чаще задают вопросы, слухов и домыслов становится все больше и больше.
— Тут вам врачи не помогут, — я пожал плечами. — Половая ориентация не поддается лечению. Да и не ясно — стоит ли такое вообще лечить.
— Я сейчас не об этом.
— А о чем?
— Елизавета Федоровна страдает. Слухи ее больно ранят. И то, что мы… не спим вместе… Одним словом, ей очень тяжело. Она строгих нравов и… Нашему браку уже одиннадцать лет. И все это время мы не живем как супруги.
Вся это непонятная недосказанность меня начала напрягать. Один гей, другая «весталка» при нем. Я тут при чем?
— Сергей Александрович! Я ведь даже не ваш лечащий врач. Такие откровенности…
— Это наоборот, к лучшему, я думаю. Меньше сплетен.
— Да о чем сплетни могут быть?
— Потише, пожалуйста. Держите себя в руках. Мне этот разговор тоже труден. Я долго не решался, но теперь, когда вы помогли мне с болями в спине, кроме того, я навел о вас подробные справки…
В Киеве бузина, а в огороде дядька. Ничего не понятно, язык у князя все больше и больше заплетался.
— Скажите ясно, чего вы от меня хотите!
— Вы понравились Елизавете. Она… очень одинока, несчастна. Да, я решился. Нельзя быть таким эгоистом. Она имеет право на женское счастье. И… даже материнство.
— Вы предлагаете мне…
Тут у меня ум за разум и зашел. Я сел на стул, потер лицо руками. Вот это поворот.
— С моей стороны обещаю полную тайну. И титул князя — думаю, смогу устроить его.
— Вы…вы предлагаете мне… спать с вашей женой?! За титул князя?!
— Мне нужен наследник. Или наследница. При дворе снимут опалу, — князь, покачнувшись, встал, налил себе в бокал коньяку из графина. — Будете?
Я покачал головой. Такие разговоры надо вести на трезвую голову. Или может наоборот? Такие разговоры только по пьяни и можно вести.
— Вы успешны, привлекательны, образованы, — тем временем князь меня расхваливал, будто быка-производителя. — Дети могут получиться хорошими.
— Ваше Императорское высочество, вы сейчас серьезно?
— Серьезней некуда. Поверьте, мне очень нелегко вести этот разговор. Но другого варианта я не вижу.
— Вы же сами можете иметь детей с женой. Даже при всех ваших особенностях.
— Увы, это не так. Страдаю половым бессилием. Еще со времен… впрочем, это не важно.
— Нет уж, — я встал, тоже налил себе янтарного напитка. Отказываться не надо — французский коньяк это то, что мне сейчас нужно. — Раз начали, то рассказывайте все!
Князь замолчал, покачивая бокалом. Потом все-таки продолжил:
— Меня в детстве растлил воспитатель. Некто Арсеньев. В семье об этом не знали, я долгое время скрывал. Потом о моих вкусах стало известно царю. Он вызывал меня на беседу и спросил прямо. К этому времени у меня уже были любовники-мужчины из адъютантов. После разговора, я был сразу выслан в Москву. Так сказать, с глаз долой, из сердца вон. Мне запрещено появляться в столице. К сожалению, недавно племянник подтвердил решение отца.
— Поверить не могу, — я глотнул коньяка и не почувствовал вкуса. — Чтобы в царской семье учитель был растлителем малолетних?! Как такое может быть?
Сергей Александрович молчал, уставившись в пол.
— И что с ним? Его судили?
— Нет. Когда стало известно… Он к тому времени уже умер.
Мы опять помолчали. Предложить ему лечение импотенции? Но если князь пассивный гомосексуалист, то проблема может быть в психике. Никакие афродизиаки не помогут. За окном ударил гром, в стекло начали хлестать струи дождя. Началась гроза.
А ведь если разобраться, Сергей Александрович — крайне несчастный человек. Под маской высокомерного аристократа скрывается глубоко травмированный калека. В душевном смысле калека.
— Что… что же вы предлагаете?
— Поухаживайте за Елизаветой, войдите в ее ближний круг. Потом можно съездить на какой-нибудь курорт. На воды. Инкогнито. Я все устрою, у меня есть верные люди, которые будут держать рот на замке. Да, на Кавказ. Идеальный вариант. В Европе писаки, могут пронюхать…
— Но зачем мне это?! Если родится ребенок — все будет считать его вашим!
— Ради Елизаветы! — твердо ответил князь. — Я, кстати, заметил, что она вам тоже глянулась.
Я заколебался. Бык-производитель в княжеском достоинстве. Расскажи кому — засмеют. История в духе царствования Екатерины Второй.
— Кроме титула, пустите «Русского медика» в городской бюджет, — решился я. — Подстанциям скорой помощи должен оплачиваться каждый экстренный пациент.
Сергей Александрович на меня удивленно уставился:
— Печетесь в такой момент о больных?
— У нас тут тоже как бы врачебная история по своей сути, — вздохнул я. — Или так или никак.
— Хорошо, я согласен.
Обратно в клинику я ехал, мягко говоря, охреневший. В голове сумбур и тьма египетская. Гроза уже закончилась, пролетка весело катила по лужам первопрестольной. А тут — без меня меня женили. И ведь отказ — это конец всему. Точно придется немедленно ехать в Цюрих. А еще лучше — в Буэнос-Айрес. Там имя поменять, и заняться разведением коров. Чтобы никто даже заподозрить не мог, что я русский, да еще и медик. Даже если предположить, что спецслужбы не так всесильны, как мне кажется, спокойно я себя почувствую где-нибудь в Канаде, в поселке шахтеров, куда почту раз в месяц привозят, да и то, после пятого года, когда Каляев бомбу бросит.
Приехал к себе в полном раздрае. А там работа. Я ведь, когда в это впрягался, не оговаривал последствия разговора с Великими князьями в качестве причины отказа от операций. Да и сам подчиненным постоянно рассказывал, что эмоции надо оставлять за дверью. А тут — как назло. Моровский чуть не на пороге встречает. Видно, от нетерпения уже скоро по стенам забег начнет.
— Евгений Александрович! Как хорошо! Дождались! Там прободная язва! Только вас и ждали!
Конечно, сейчас всё брошу и пойду рисовать тебе зайчика. Мне осталось только перфорацию оперировать.
— Вацлав Адамович, вы, наверное, запамятовали, где я сегодня был. Выпивал и закусывал. И в таком состоянии, по-вашему, я сейчас должен к столу встать? Кто из врачей свободен?
— Малышев и… Горбунов… кажется.
— Церковь рекомендует креститься, если вам что-то кажется. Смену принимали? И не помните, кто в вашем распоряжении?
— Они. Извините, не повторится.
— Да уж, постарайтесь. Готовьте операционную, я переоденусь и подойду.
Так, от этих хоть на время избавился. Вот чувствую — начну оперировать, накосячу. Не о том мысли сейчас. Успокоиться надо сначала. Но подчиненным показывать нельзя. Впрочем, они же мнят себя великими хирургами? Флаг им в руки, барабан на шею. Уж поруководить у меня морально-волевых качеств хватит.
Едва закрыл за собой дверь, как новая напасть — Вика выбежала из гостиной, обняла, как это пишут в романах, порывисто, и начала выкладывать явно заготовленную загодя речь:
— Женечка, любимый, сил моих больше нет оставаться у маман! Я приняла решение переехать к тебе!
А у меня поинтересоваться слегка забыла. Да что же это сегодня творится?! Я посмотрел через плечо девушки: ага, чемоданы, шляпные коробки — всё уже здесь. Я с трудом подавил желание выразить свой восторг с помощью тех слов, которых вроде и нет, но все их знают. Сейчас и знаменитый петровский загиб в строку пришелся бы. Что за день то сегодня такой? Ретроградный Меркурий?
— Послушай, — попытался я смягчить удар судьбы, обнимая Вику за плечи и целуя в щеку, а потом и в губы, — давай обсудим это чуть позже. Там серьезная операция сейчас начинается, без меня не справятся.
— С тобой что-то произошло? У Великого князя? У тебя лицо такое… Тебя там оскорбил кто-то? Опять дуэль? Да я этого не переживу!
Ох, уж, эта женская интуиция! Такие бы таланты, да в мирное русло!
— Ничего не произошло. Может, омаров переел немного? — я тут же попытался обратить всё в шутку. — Извини, я ведь на минутку только забежал, переодеться. Там больной на столе уже.
Мягко отстранил Вику, пошел облачаться в рабочую одежду. Хорош бы я был, попрись в операционную во фраке! Ничего, я подумаю об этом завтра. Или после операции.
Спустился в операционную, помылся. Хоть и не собираюсь оперировать, но указующим перстом ткнуть в нужное место могу. И только когда тер руки щеточкой, обратил внимание, как они дрожат. Надо валериану пить, или что там рекомендуют? Хотя мне больше французский коньяк помогает. Или вискарь односолодовый. Хотя я в наших винных лавках ни Шиваса, ни Гленфиддиха не видел. Или не заметил? Ну вот, мысли в сторону пошли, может, и получится отвлечься.
И я пошел в свою гордость — лучшую операционную Москвы. Все, кто видел, пальму первенства отдавали нам. Бестеневая лампа! Мечта идиота! Я крови попил из изготовителя порядком. Сделали как надо, и в кратчайшие сроки. Нужда заставит, будешь оперировать при свете горящих спичек, как вспоминал академик Вишневский, но когда есть комфорт, работать существенно приятнее! Стол операционный с наклоном, достаточно кого-нибудь запустить, чтобы ручку покрутил. Эх, много еще чего! Экскурсии скоро водить начнут. Билетики продавать будем, Викторию Августовну экскурсоводом назначу… Кстати, о птичках. Вот с этим счастьем мне что делать?
Осмотрел больного на столе. С диагнозом согласился. Случай для студентов, всё на виду — и анамнез язвенный с кровотечением года два назад, и начало острое, с классической фразой «как ножом ударили». Давление, температура — терпимо. Пульс частит, но это как раз норма. И тут я заметил взгляд Моровского на своих подрагивающих кистях. Пусть думает, что я всё же выпил лишку.
Дал команду анестезистке приступать, и начал допрашивать графа, что они собираются делать. Как же, тонкий кишечник они ушивали без меня, гении хирургии. Пусть продолжают расти.