Я почесал затылок. Ладно, речь произнес, надо проставиться теперь. Не будет фуршета — не поймут. Ресторан какой-нибудь? «Славянский базар»? «Яр» или «Стрельна» с цыганами? Приглашения всем присутствующим пришлю, это само собой. Потом подумаю. Всё равно не сегодня — такие вещи надо готовить загодя.
Сложилось впечатление, что о моем назначении знали все, кроме меня. На станции собрался самый натуральный несанкционированный митинг. С возложением цветов и раздачей алкогольных напитков. Я такую фигню на работе не приветствую, потому что очень быстро теряется контроль. Смотришь — и уже любое мало-мальски значимое событие превращается в гулянку с песняком. Вот вы только дернули по соточке, не успел отвернуться, а уже откуда-то появляется гармонист, а бухгалтерия всем составом отплясывает «Барыню» на столе. Со всем сопутствующим панибратством и падением начальственного авторитета. И потом начинается: «Саныч, мне до получки червонец займи…». А червонцы нынче золотые пошли — в стране идет денежная реформа, так и разориться можно.
Но сегодня — ладно. Потерплю немного. Насчет самого молодого профессора, это Некрасов, наверное, загнул. Должны быть в истории универа и персоны помоложе. Могли бы, конечно, дать звание почетного доктора. Не путать с почетным профессором, которого присваивают после четверти века службы в качестве намека, что пора бы и мемуары начинать писать. А вот доктор — самое оно, вообще ни к чему не обязывает. Но за экстраординарным профессором стоят еще и две тысячи в год. За эти деньги можно трех лаборантов нанять. Или двух. А я за это — пару лекций. Или показательных операций.
Подошел с поздравлениями Моровский, начал рассказывать, как благосклонно к нему отнеслась судьба, дав возможность работать рядом со мной. И прочие, приятные уху, но совершенно бесполезные любезности. Осторожно намекнул, что мое «профессорство» одобрено на самом «верху». И даже пролоббировано.
— Вацлав Адамович, сегодня видел у Боброва вашу статью об операции на сердце… — вопрос моих «долгов» мне был неприятен и я решил поменять тему.
— Да, вы сами визировали текст перед отправкой…
— Помню, было. Но почему у нас нет этого журнала?
— Как это «нет»? — удивился поляк. — Получен неделю назад, подшит, папка в вашем кабинете. Я вам докладывал… В клиническую библиотеку копия также куплена. Уже расписана на две недели вперед.
— Заработался совсем. Спасибо, Вацлав Адамович.
Ну всё, пора пить пирацетам, память улучшать. Хотя его нет, наверное. Ну тогда ехать отдыхать от этого бесконечного дурдома. Теперь я смутно припоминаю, что Моровский мне и журнал показывал, и даже папку с публикациями, которые он аккуратно подшивает, вспомнил.
Наступил момент обязательного фотографирования. Для летописи «Русского медика». Виктория Августовна, наш штатный фотограф, с новеньким аппаратом наперевес дала сигнал. Выстраивает вокруг виновника торжества слегка поддатый народ по одному ей известному алгоритму, перегоняя участников с места на место. Стоп, не понял, а что это за ассистент появился? Я такого на работу не принимал. У меня пиар-служба состоит из одной девицы Талль на ноль целых одну десятую ставки.
— Кто это? — поинтересовался я, когда Вика вдруг заняла свое место в строю. Рядом со мной, естественно.
— Так приезжал вместе с Гиляровским, фотограф, Матвей.
Точно, та же прическа в стиле «мне парик не нужен» — волосы висят по плечам, усики подкручены… Творческая личность, короче. Но не господин Какеготам, не Матвей Батькович, а просто по имени? Червячок подозрительности и ревности грызнул моё сознание. Так, на мгновение буквально. А дальше пришлось держать улыбку и пытаться не сдвинуться с места — скорость переноса действительности на фотопластинку всё ещё далека от желаемой.
Кстати, господин Матвей прибыл к нам не просто так. Его притащил в качестве сопровождающего сам дядя Гиляй. Решил домучить меня расспросами. Шутка, конечно. Беседовать с Гиляровским — одно удовольствие. Глыба, а не человек. И лишнее упоминание в прессе нам не помешает. Больше вызовов — шире денежный поток. Как-то так. И я старательно улыбался в объектив, и без устали пытался объяснить, чем мы здесь занимаемся, таким образом, чтобы понятно было всем без исключения.
Кстати, о моем неожиданном профессорстве Владимир Алексеевич не знал. По крайней мере удивился очень натурально. И поздравлял искренне.
Короче, убил я на это дело больше часа. Вышел провожать гостей, и выявил, что праздник уже перетек в конференц-зал, откуда доносились здравицы в честь отсутствующего виновника торжества. Мы с журналистом тоже пили коньяк. Исключительно для улучшения коммуникации. По крайней мере внедрять новые медицинские технологии я не пытался.
А вот и Чириков, в отрыве от коллектива ждет ценных указаний.
— Очень хорошо, Федор Ильич, что я вас встретил. Не пришлось искать. Разгоняйте этот вертеп. Нечего разлагать работающую смену. Пять минут — и вокруг тишина и сплошь рабочая атмосфера.
— Сейчас сделаю.
Специалист по оформлению привилегий Яков Маргаров отработал каждую затраченную на него копейку. Бумаги подготовил быстро и вроде как без ошибок. Формулировку придумал универсальную — «сосуд любой формы, изготавливаемый из гибкого материала, с герметично закрывающей его крышкой». Короче, чтобы ни одна зараза не смогла повторить, не заплатив. Рассказал об искусстве формулировок. Вон, на швейную машинку — любая хрень с иглой, у которой ушко внизу. И всё. Работает.
Оказалось, что прототип грелки всё же имелся. Британцы лет двадцать назад использовали какую-то бутылку для горячей воды из индийской резины. Что это такое, армянин не знал. Главное, что патента на это дело никто не догадался получить. И «Русский медик» — самый первый в очереди. И единственный.
Ну и всё, раз заявка есть, можно и аптекаря окучивать.
Роман Романович встречал меня по высшему разряду. Наверняка у порога ждал с той самой секунды, как я по телефону ему сказал, что выезжаю. Ковровой дорожки только не хватало. Не успели мы в кабинет зайти, как уже на стол начали выставлять всякие вкусняшки, появился кофейник, из которого благоухало сбивающим с ног ароматом свежесваренного кофе. Ждал. Надеется. Что же, постараюсь не разочаровать. Деловые партнеры мы, или так, покурить вышли?
— Вот, Евгений Александрович, кофеек, как вы любите, — предложил он сразу.
— Не откажусь.
И мы испили кофею, не заводя никаких деловых разговоров. Погоду обсудили, про измерение артериального давления он любопытный случай рассказал — когда начали просить специальную манжету для коня. И только легкая неусидчивость, будто у Келера появился синдром беспокойных ног, выдавала нетерпение моего визави.
— Не будем терять время, — сказал я, отставляя чашку из тончайшего фарфора.
— Да, — ответил Келер, пытаясь заглушить этим вздох облегчения.
— Вот, извольте, — я вытащил из портфеля эскизное изображение грелки. — Изготавливается из резины, можно разной формы. Наливаем горячую воду, или, наоборот, лёд насыпать. Крышку завинчиваем плотно для герметичности. Всё.
— Прекрасно, Евгений Александрович! Как всегда у вас — гениально, не побоюсь этого слова! Я… со своей стороны… заказ сейчас разместим…
В глазах у него явно мелкали числа, всё увеличивающиеся — аптекарь начал прикидывать на ходу затраты на интенсивную рекламную кампанию, себестоимость, доставку, объем неснижаемых складских остатков, и еще что-то узкоспециальное.
— Ваш вердикт? — решил я прервать сеанс прикладной арифметики.
— Заказ размещу сегодня же. Десять тысяч штук для начала. Неделя, от силы полторы — на изготовление. Цену… потом калькуляцию проведем, Евгений Александрович… После подсчета затрат…
Очнулся, торгаш проклятый. Сейчас начнет плакать, какой он бедный и несчастный. Пришлось опередить.
— Два пятиалтынных с изделия, господин Келер. Сами понимаете, на меньшее с таким товаром…
— По рукам, Евгений Александрович, спорить не буду!
Быстро он согласился, засранец. Надо было больше требовать. Ничего, он мне «амбушек» за бесплатно наделает. Бонусом. Никуда не денется.
Новые подстанции открывали с разницей в один день. С оркестром и ленточкой, серебряными ножницами и девочками, вручающими цветы всяким чиновникам из официальных кабинетов, что решили примазаться. Пришлось пригласить, потому что дело с Думой и медицинским комитетом оной сдвинулось, наконец, с мертвой точки. Видать, псарям дали августейшего околоцарского пинка под зад. И не только в бюджет на следующий, девяносто шестой год, попали, но и было выделено специальное финансирование на текущий. Отдельной статьей. Знатоки выразили единодушное мнение, что такого не было никогда, и я точно внебрачный сын Великого князя.
Сейчас я тону в бумагах — скорую помощь надо отделять от «Русского медика», передавать на баланс материальные ценности, переоформлять документы, и прочее. Занятия эти явно придуманы врагом рода человеческого, от чиновной трескотни заведомо воняет серой. Думаю, надо носить с собой бутылочку со святой водой и втихаря обрызгивать этих гадов. Чует мое сердце — будут дымить и корчиться.
Единственное, что скрасило весь этот официоз — визит Лизы на новую подстанцию в Рогожской слободе. Ее мы открывали «с колес», всего с одним экипажем и двумя бригадами. Так сказать «на вырост». И тут вдруг кортеж, без предупреждения. Да еще вместе с репортерами.
Все прошло по майскому сценарию — представления княгине врачей, запись в памятной книге. Чириков и тут не подвел, сунул новому главному врачу подстанции Моровскому увесистый том — а тот уже передал княгине.
Репортеры ослепили вспышками, Лиза тайком мне улыбнулась.
После официальной части, княгиня попросила сопроводить ее на прогулку:
— Хочу увидеть храм Рождества, — Елизавета Федотовна опустила вуалетку на белой шляпке, я невольно заглянул в вырез декольте, затянутого тонкой кисеей. Открытые руки, пышные оборки на плечах… И шикарное многослойное ожерелье из жемчуга вокруг точеной шейки. Все очень прилично, элегантно, в церковь не могут не пустить!