Тамбовский губернатор, господин Ржевский, кланялся тебе и твоему батюшке. Понимаю, что фамилию произносить трудно, так что придется вспомнить свои чешские корни, в их языке и не такое бывает.
Далее в Москве я попал в самый настоящий ураган, но нисколько от него не пострадал — полоса моих неудач и бед закончилась. Меня вызывал к себе Великий князь Сергей Александрович, который окончательно переезжает в Петербург, заняв там место председателя Государственного совета. Их Императорские высочества выразили нам свое благоволение, которое простерлось настолько, что мне вернули родовой титул князя. Так что теперь меня положено титуловать „Ваше сиятельство“. Равно как и тебя, когда ты станешь наконец моей женой.
Вот такие у меня новости. Напиши, не надо ли тебе чего к свадьбе дополнительно к тому, что уже обсуждали. Хоть сейчас еще август, и остается больше четырех месяцев, но сама знаешь: время летит незаметно. Не успеешь оглянуться, а уже и зима.
С нетерпением жду нашей встречи, обнимаю и целую.
Твой Евгений».
Перечитал и скомкал. Фигня получается. Вот тут человека убили, но я немного попал под дождь, а потом стал князем. Позже в спокойной обстановке подумаю и все сделаю, как следует.
Писем я писать не умею совершенно. Почитаешь чьи-нибудь — Пушкина, допустим, или Чехова, так сердце радуется и душа поет. А тут больше «его высочество велел кланяться» и выдавить ничего не могу. Хотя в разговорном, так сказать, жанре, проблем не испытываю. Обязательно укажу в завещании, чтобы в полном собрании сочинений напечатали только одно письмо — французскому посланнику.
— Ваше сиятельство! — в кабинет ворвался Моровский, протягивая обе руки, чтобы пожать мои. — Поздравляю! Мне ведь Должиков как сказал, я... Поверить не могу! Боже! Есть справедливость на свете! Кому как не вам? Ведь сами, своими руками, такую махину поднять! Эх! Давайте в честь этого события! У меня здесь... Да нет, это для посетителей, оставьте! Вот!!! — и Вацлав вытащил из-за ряда книг умело замаскированную бутылку. — Извольте, «Мартель». Вы знаете, что у них используют специальную древесину дуба?
— Из гробов? Ладно, шучу, шучу. Наливайте уже, а про бочки после поговорим.
Мы молча выпили по рюмочке.
— А закусить? — встрепенулся Моровский. — У меня там такой сыр в леднике! Сейчас! — он вскочил, выглянул в приемную. — Егор Андреевич, голубчик, распорядитесь, чтобы нам порезали швейцарского, с верхней полки.
— Вот хотел узнать, — спросил я, когда Вацлав вернулся, — а что, собственно дает титул князя? Вы всё же эксперт в этой области.
— Вы знаете, — минутку подумав, изрек «граф», — а ничего. На какого-нибудь мелкого чиновника или городового в провинции, конечно, воздействует, так ведь и ваш шестой класс, извините, тоже немалого стоит. Ну и будете теперь сиятельством. Если неправильно титуловать будут, можно вызвать на дуэль, если понадобится, — хохотнул он, вспомнив мои бретерские похождения. — Визитки надо развезти, но это можно поручить кому-нибудь. Разве что самым-самым лично, с загнутым уголком. И пир на весь мир, без этого никак.
— Пожалуй, с пиром это самое простое. Благодарю за консультацию.
***
Особо налегать на французский коньяк с швейцарским сыром я не стал. День в разгаре, а сделать можно еще много. И самое важно из всех дел — встреча с Келером. И я хотел с ним увидеться, потому что после Знаменки появилась новая идея. Инсулин — наше всё на ближайшее время, если не считать антибиотиков. Но работа нужна адова. И полагаться в этом деле на одного Антонова с полудюжиной лаборантов не стоит. Вспоминаем про миллион обезьян, в течение миллиона лет тарабанящих по клавиатуре. Расширяться надо. Вот пусть Роман Романович и поучаствует.
Должиков дозвонился и нашел моего партнера на месте. Я услышал, как он важным голосом произносит: «его сиятельство, князь Евгений Александрович желает встретиться с господином Келером». Вот же засранец! Кажется, работать у князя моему секретарю нравится гораздо больше, чем просто у Баталова. Впрочем, тайны из своего титула я делать не собираюсь. А сотрудники скоро привыкнут и перестанут его выпячивать.
Фармацевт встречал на пороге дома, как самого дорогого гостя. Собственно, я таковым и являюсь. На одном стрептоциде приподнялся, если не считать попутку. А сейчас... Монополию на пенициллин удастся держать пару-тройку лет, и это принесет космические прибыли. А это он еще про инсулин не знает.
Мы прошли в кабинет, и нам тут же принесли какой-то чай с улетным ароматом. Такого в будущем, увы, уже не будет. Сидишь возле чашки и думать ни о чем не хочется, только о желании отпить еще хоть малюсенький глоточек. Буду уезжать, выцыганю себе упаковочку. Спрячу и начну употреблять только сам, тщательно заперев дверь.
— Знаете, Роман Романович, а ко мне тут недавно подходил некто Феррейн, Владимир Карлович. Знакомы с таким?
Можно и не спрашивать. Первейший враг и злейший конкурент. Главные аптеки у них почти витрина в витрину расположены, не забудешь, даже если и хочется.
— И что же он хотел? — нахмурился Келер.
— Известно что, переманить к себе. Обещал много. Будь я девицей, после таких посул точно сдался бы. Да что вы как лимона объелись? В итоге я сижу с вами и готов обсуждать новые проекты.
— Как новые? Еще что-то еще?
— Давайте есть слона по кусочку. Что у вас с производственными мощностями?
— Так посмотрите. Покажу, так сказать, свою гордость. Недавно открыли новый цех.
Благо дело, ходить далеко не надо — перешли через дорогу, вошли на фабрику. Что сказать? Во-первых, Келера тут уважают, кланяются безостановочно. Во-вторых, все оформлено в стиле «бедно, но чисто». Небольшие, деревянные цеха, отсутствие вентиляции, бесконечный «проходной двор».
Вот в этом закуточке клепают измерители давления, вон в том углу стрептоцид варят, а здесь у нас бриллиантовую зелень разливают по склянкам. И где в эту тесноту пихать технологический процесс по пенициллину? Не говоря уже об инсулине: там на одни склады с холодильниками вся имеющаяся площадь и пойдет. Но я кивал и улыбался, жал руки и отвечал на вопросы сотрудников. Говорил подобающие случаю вежливые слова и проявлял энтузиазм.
Но Келера на такие фокусы не купишь, он и сам улыбаться умеет, скорее всего, даже лучше меня.
— Не понравилось, Евгений Александрович?
— С точки зрения организации производства — всё хорошо, Роман Романович. Люди работают, склады забиты готовой продукцией. Но все мелковато уже выглядит для наших масштабов. Тут просто некуда расти. Брать площади в аренду — не выход. А ну как недоброжелатели вложатся материально, чтобы неустойку покрыть, и завтра договор расторгнут? Свое надо. Мы с вами пенициллин обсуждали, это производство куда? Предлагаю расширяться.
— Но ведь это... Время...
— Послушайте, если мы сейчас оформим землю, к примеру, в районе ипподрома, это не очень дорого получится. Оградить участок, поставить временный павильон, лишь бы перезимовать. Запустить производство там. А рядом уже ставить здание администрации, большое и красивое, чтобы там и приказчики, и юристы, и кто еще нужен. Рядом — лабораторный отдел, производственные корпуса.
— А деньги? Даже приблизительно если считать... — продолжал сомневаться Келер — Это же пара миллионов рублей!
— Какая выручка за прошлый квартал была только по стрептоциду?
— Шестьсот тысяч. Да, я вас понял, Евгений Александрович.
Понимаю — и хочется, и колется. Рисковать... А вдруг не пойдет? Или пойдет так, что придут и отнимут. Но с другой стороны, при успехе такой куш обломится, даже в самых смелых мечтах не представляемый...
— Два миллиона на фоне грядущего ажиотажа — сущие гроши. Зато и прибыль пополам.
— Евгений Александрович, а я вам верю. Согласен! Но сразу такую сумму...
— Не сразу. Оформляйте товарищество, закажем проект. Поговорите в банках насчет финансирования. Про землю я узнаю в ближайшее время.
И мы пожали руки в знак устной договоренности. Которая в это время ничуть не хуже письменной.
Пустошей между ипподромом и Ходынкой — неимоверное количество. Можно отгрызть кусок любых размеров. Даже больницу воткнуть на несколько сот коек чуть попозже. И поле для гольфа. Хотя я в него не играю, но вдруг захочется? Говорят, это единственный вид спорта, в который можно играть пожилым до самой смерти. Вот и проверю.
— Ладно, раз у нас дело сладилось, — сказал я, вставая. — Дам вам ориентир на ближайшее будущее. Чтобы работать хотелось еще больше. Расскажите мне, Роман Романович, о лечении сахарного диабета.
— Его не суще... Вы? Точно?
— Точнее не бывает. Думаю, через год результат можно будет представить.
Как бы с Келером чего плохого не стряслось от радости. Он столько нулей и вообразить не смог, наверное.
***
На Большой Молчановке меня ждал Должиков, весь из себя собранный и даже немного торжественный.
— Ваше сиятельство, надо подписать.
— Что там?
— В связи с обретением титула вам надлежит поблагодарить императора за оказанную честь. Естественно, при встрече вы сделаете это лично, но письменное выражение...
— Понял, не спорю. Где?
— Вот здесь, пожалуйста.
Наверное, бумагу на имя императора секретарь первый раз в жизни составлял. По утвержденному образцу, естественно. Просто шедевр каллиграфического искусства. Ставить размашистую закорючку под таким не хочется, так что автограф я вывел красиво. По крайней мере для меня.
— Что-то еще?
— Да. Необходимо обновить все документы, внеся в них новый титул. Я согласовал, завтра утром отвезу и сделаю. То, что касается министерства двора, вам придется в Петербурге...
— Хорошо, Егор Андреевич. Дальше.
— Я уведомил Московское и Тамбовское дворянские собрания и администрацию университета. Возможно, вы захотите в честь такого события утвердить именную стипендию или сделать благотворительный взнос. Мне сказали, так принято.
— Стипендия. Трем студентам, показавшим наилучшие успехи в изучении топографической анатомии по пятьдесят рублей ежемесячно на весь период учебы.