Только раскланялись с генералами, Склифосовский спросил:
— Помните Манассеина?
— Попробуй забыть. Фотография с табличкой у меня на самом видном месте висит в кабинете.
— Похожий случай. Просят осмотреть пациента. Не откажете?
— Обижаете, Николай Васильевич. Вам — ни в чем и никогда.
— Поехали в институт. Пациента привезут через… сорок минут.
— Вашему хладнокровию позавидовать можно. А вдруг встреча затянулась бы?
— Вот тогда и думать начал бы, а до того времени — зачем?
Мы даже чаю успели выпить, а Склифосовский — рассказать, кого смотреть будем. С казаками я ни в той, ни в этой жизни близко не сталкивался. Видел — и всё. А тут сразу — самый главный казак империи, после Наследника-Цесаревича, конечно. Начальник Главного управления Василий Александрович Бунаков. И генерал-лейтенант. Болеет около года. Слабость, потеря веса, боли в животе, нарушения пищеварения. Месяц назад в военно-медицинской академии произведена диагностическая лапаротомия. Рак головки поджелудочной. Вот такие пироги. Но Манассеин вселил надежду в умирающего. Мол, волшебники, вытащили с того света, и тебя спасут. И вот через завсклад, через директор магазин, через товаровед — мы моем руки, потому что в смотровой уже ждет пациент.
Посмотрели. Крепкий дядька. Был. Сейчас одна тень осталась, только усы с бородой торчат, а сам главный казак комплекцией на ребенка тянет. Истощенный, желтый, сквозь тонюсенькую брюшную стенку даже студент прощупает уплотненную головку поджелудочной. И печень увеличенную с раздутым желчным пузырем. Пощупали, поспрашивали, посмотрели со Склифосовским друг на друга, и Николай Васильевич вынес вердикт:
— Одевайтесь и подождите нас. Мы посоветуемся и вернемся.
Денщик начал натягивать на генерала исподнее, а мы пошли в кабинет. Сели, и я, не спрашивая, разлил горячий еще чай. Склифосовский отпил, не добавляя сахар, и спросил:
— Есть мысли?
— Да сколько угодно. Сейчас, секунду, я атлас возьму только для наглядности.
Снял с полки талмуд с картинками, нашел нужную.
— Кровоснабжение области представляете?
— Это вы с собой вслух разговариваете или меня спрашиваете? — проворчал Николай Васильевич.
— Ну тогда, думаю, согласитесь со мной.
Я взял карандаш и одной линией очертил овал, в который попали головка поджелудочной, двенадцатиперстная кишка, кусок желудка с привратником, и желчный пузырь с протоками. Процедура Уиппла во всей красе. Лет через пятьдесят решатся сделать.
— Часов шесть?
— Я бы заложил восемь, с бригадой из четырех хирургов и одним, а лучше двумя запасными. Помните ревизию лимфоузлов? Здесь как бы не хуже будет. Плюс питание. Если пациент операцию перенесет. Я бы дал ему один случай из пяти и столько же на выживание больше года после вмешательства.
— Соглашусь. Может, и меньше. Но Евгений Александрович! Как вы додумались до такого?
— Просто хорошо знаю топографию живота.
А еще очень хотел сделать, готовился, но не сложилось. Но я вам об этом не скажу.
Генерал выслушал вердикт молча, ни единый мускул на лице не дернулся. Узнав про шансы выжить, спросил только:
— Когда будете готовы оперировать?
Я проникся уважением. Крут дядька, ему сейчас сказали, что во время спасения в четырех случаях из пяти его зарежут, а он держится за последнюю возможность пожить. Вот у таких шансов больше, чем у депрессивных плакс. И не истерит, давай, срочно-бегом. Понимает, что время на подготовку надо.
Вернулись в кабинет, и Николай Васильевич начал осуществлять руководство.
— До завтра подробный план операции составить сможете? Трупы для тренировки я распоряжусь подготовить. И главное: кого приглашать будем?
— А давайте каждый из нас свой список составит. Четыре фамилии по степени предпочтения. За первое место одно очко, и так далее. По итогам и действовать будем. Первая пара — в основной состав, вторая — в запас.
С минуту мы скрипели карандашами, а потом показали друг другу результаты.
— Кого же вы, Евгений Александрович, в светила записали? — Склифосовский взял мой листик, разгладил и прочитал: — Бобров, Дьяконов, Вельяминов, Павлов. Так неинтересно, — и он отдал мне свой список.
Те же, в том же порядке.
— Я бы пригласил Микулича. Мы хорошо знакомы, за два дня он доберется из Бреслау. Ему на подготовку много времени не понадобится. К тому же он разработал обход неоперабельной головки поджелудочной, это его точно заинтересует.
— Телеграфируйте. Я займусь остальными.
Вот он, настоящий Склифосовский! Получил трудную задачу, и всё забыл. И гори оно пропадом, министерство, если есть возможность сделать хорошую операцию.
В яхт-клуб я успевал с запасом. Поэтому сам заехал на телеграф и отбил послание Микуличу. Долго не мудрствовал, написал просто:
«Предлагаю участвовать в операции по резекции головки поджелудочной железы».
Иоханн не студент, ему объяснять не надо, сам поймет и масштаб, и объем, и трудности. Захочет — приедет. Если честно, очень хотелось бы его видеть в операционной. Потому что я — ремесленник, волею случая знающий больше других. А он — гений. Такому и крючки подержать незазорно.
Швейцар меня уже знал, назвал сиятельством. Сообщение об ожидаемом госте записал в журнал какой-то, и тут же вызвал сопровождающего. А как же, верхнюю одежду принять, в порядок внешний вид привести, если нужда возникнет. Там, внутри, другие будут свежие газеты приносить, и даже заворачивать их с собой, если посетителю вдруг вздумается дома почитать. В течение месяца, правда, прессу рекомендуется вернуть. Равно как и книги. Это мне уже библиотекарь рассказал. Поинтересовался, буду ли я выписывать издания, которых в фонде нет. Разумеется, буду! Все медицинские журналы нового и старого света.
Пошел к буфету, издеваться над местным барменом. Надо же для аперитива коктейль какой-нибудь замутить. Текилы в арсенале не оказалось, что не удивительно. Напиток еще не набрал популярности, так что пока там заказ из Мексики доставят, времени пройдет немало. Затребовал мартини. Хорошо, что попросил вермут показать. Так и знал, хотели итальянского приторно-сладкого плюхнуть. На пожелание заменить пойло на нормальный французский сухой у буфетчика явно дернулся глаз, но пить-то мне придется. Еще бы сироп предложил, в дань традиции. Оливку в бокал он добавлял, сдерживая вздох. Но подал напиток с каменным лицом. Давай, работай, я сюда часто приходить буду. Мы с тобой еще «Белого русского» и «Французского связного» замутим.
Сергей Васильевич явился вовремя. Пока мы ждали заказанные блюда, болтали о всякой ерунде. В основном о ремонте в особняке. А что, там много чего сделали, жаловаться есть на что. И вообще, как кто-то шутя предлагал, все беседы лучше начинать с «Как меня достало…». В ответ получишь примерно то же с другой стороны, вот и контакт налажен.
Терпения Зубатову хватило до десерта, за которым он начал выговаривать мне, что как магнитом притягиваю к себе всякий революционный мусор, от чего одни неприятности. Получил отповедь, что сложности были только с самым первым, Винокуровым-младшим, с остальных я взял обязательство в политику не лезть, а работать. И вообще, ходят легенды, как некий чиновник Московского охранного отделения вел многочасовые беседы с неблагонадежными гражданами, вербуя их в соглядатаи. На что Сергей Васильевич только посмеялся и погрозил мне пальцем.
— Есть у меня мысль укрепить дисциплину в бывшем медицинском департаменте, — поделился я планами. — Люди там нас не знают, как бы не расслабились в новом министерстве. Пока переедем, пока то да се… Но необходимо ваше содействие.
— Всё, что в моих силах, — улыбнулся Зубатов.
— Показательная порка. Может, не с уголовным наказанием, но так, чтобы человек пару-тройку свежих подштанников еще долго с собой носил. У вас же, наверное, на всех материал имеется?
— На многих, — поправил меня Сергей Васильевич. — И что, кандидатуры есть?
— Да. Имеется один.
— Чем же он успел вам насолить?
— Считайте это моим капризом. Назаренко, Никодим…
— … Петрович! — закончил за меня Зубатов. — По секрету скажу: он и так привлек к себе внимание, но ради еще одного такого обеда чего только не сделаешь. Можно и ускорить. Хотите на взятке поймать?
— Это уже на ваше усмотрение. Но на взятке легче всего. Обязательно, чтобы в газетах пропечатали.
Ну вот, сделал гадость — на сердце радость!
А дома меня ждал еще один приятный сюрприз: ответная телеграмма из Бреслау.
«Выезжаю ближайшим поездом. Точное время прибытия сообщу в дороге.
Глава 16
СТОЛИЧНЫЯ ВѢСТИ. Дѣвица-кучеръ. На-дняхъ въ уѣздную тюрьму заключена по обвиненiю въ кражѣ неизвѣстная женщина, долгое время выдававшая себя за мужчину и носившая мужское платье. Выяснилось это на освидѣтельствованiи, произведенномъ врачемъ и начальникомъ тюрьмы. Неизвѣстная объяснила, перемѣнить костюмъ ее принудили насмѣшки и издѣвательства ея сверстницъ. Арестованная высокаго роста (2 арш. 9 вершк.) и обладаетъ колоссальной физической силой, — поднимаетъ тяжести до 15 пуд. Долгое время она работала вмѣстѣ съ мужчинами, служила въ кучерахъ. Теперь ей 22 года.
СТОЛИЧНЫЯ ВѢСТИ. Министерство финансовъ предположило въ интересахъ потребителей понизить прѣдельныя цѣны на бѣлый кристаллическiй сахарный песокъ для внутренняго рынка. Въ настоящее время установлена норма цѣнъ по перiодамъ: отъ 1-го сентября 1896 г. до 1-го января 1897 г. въ 4 ₽ 65 коп., а съ 1-го января по 1-е сентября 1897 г. — въ 4 ₽ 90 коп. за пудъ.
ГАЗЕТА БУФЕТЪ. Что такое осень?..
Осень — это дама бальзаковскаго возраста.
— Покосъ и жатва для врачей.
— Бенефисъ гробовщиков.
— Сезонъ аптекарей.
— Радость домовладѣльцевъ.